Её вина - Анна Джолос

как с цепи сорвался? Грубит мне. На него это совершенно не похоже!

– Оленька, миленькая, ну прости ты его, – виновато шепчет Галина Юрьевна. – Ему ж тяжко сейчас, сама понимаешь.

– Всем тяжко, тёть Галь! У меня тоже забот полон рот! Я вон и впахиваю как ломовая лошадь, и сюда мотаюсь практически ежедневно. Ещё и на огороде по выходным вкалываю. Родителям, знаете ли, тоже надо помогать. А тут обиды такие! – сдёргиваю с вешалки свой пиджак. – Мир не крутится вокруг него, пора понять это! Да, случилось, неприятно, страшно. Но надо жить дальше!

– Оленька, ну не ругайтесь, дорогие.

– Сюда идите, – беру её под локоть и тащу за порог квартиры. Плотно прикрываю дверь. – Хоть вы-то, тёть Галь, не будьте дурой. Барских – башлёвые, у них денег как у дурака фантиков. Им оплатить лечение Максима – как раз плюнуть.

– Ну ты же видишь, как он реагирует…

– Пусть Женька надавит. Она на него хоть какое-то влияние может оказать.

В отличие от вас.

– Ну в самом деле! – возмущаюсь, всплёскивая руками. – Арина эта будет как сыр в масле, а Максим последнее должен отдавать. Несправедливо, так же?

Галина тяжело вздыхает.

– Когда она приходила?

– Так на днях…

– И как он её встретил? – прищуриваюсь, ожидая ответа.

– Ой, – качает головой. – Она ж представилась его однокурсницей, вот и я впустила её… дура старая.

Ну Барских… Находчиво, ничего не скажешь.

– Это после её визита Максим такой нервный стал?

– Злился страшно, – кивает она. – А потом ещё ребята пришли попрощаться…

– Зачем эта Арина к нему приходила? – перебиваю. Про ребят мне вот вообще неинтересно.

– Думаю, совестно ей, – наивно предполагает Галина Юрьевна.

– Я вас умоляю! Она явно какие-то свои цели преследует. Ну так о чём они говорили?

– Не знаю, дорогая. Я их наедине оставила. Такая гнетущая обстановка была…

Вот же глупая женщина! Хоть бы подслушала, что ли!

– Ясно, ладно. Такси приехало. Ещё и остановился не пойми где, – цокаю языком, глядя на карту.

– Я тебя провожу, милая.

Пока спускаемся вниз, думаю о том, что реально вот так поздно к Максиму больше не поеду. Темень. Страшно. Подъезд этот ещё… Одни неблагополучные живут как на подбор. Жуть просто!

– И чего он стал там? – вижу, что таксист почему-то заехал с другой стороны. – Идёмте. В общем, тёть Галь, берите сына в оборот и усиленно промывайте ему мозги. На пару с Женькой. Пусть едет завтра в Пирогова и не выкаблучивается.

– Мы попробуем уговорить его, Оленька, – уверяет меня она.

– Вот как хотите, так и убеждайте. Иначе, чую, наделает беды, все потом хлебнём! Приведите уже его в чувство, надавите. А то, смотрю, Максим на шею вам сел и ножки свесил!

– Ну что ты нет…

– Перестаньте потакать ему во всём. Последнее слово не всегда должно оставаться за ним.

– В нашей семье всегда так было, Оленька.

– Очень плохо, что так!

– Девушка, мы едем или нет? – недовольно поторапливает меня водитель.

– А чего вы тут стали? – ору в ответ. – Ещё б на площади припарковались!

– Там арка перекрыта с той стороны. Олень какой-то бросил свою бмв! Скорая подъехала ещё! Не проехать!  – объясняется он, активно при этом жестикулируя.

– Ой всё. Давайте, тёть Галь, – залезаю в машину. – Звоните, если что. Помните, что я на вас рассчитываю.

Она отходит к тротуару и вскидывает ладонь в знак прощания.

Глава 29 Ольга

– Ма… Я дома.

Скидываю обувь и вешаю брелок на ключницу.

– А чего так долго, Ольга? – доносится из гостиной недовольный голос отца.

– У Максима была, пап.

– Нечего у них там по ночи шарахаться! – грозно басит он. – Максим твой только о себе, что ли, думает?

– Да нет, пап, он тоже меня ругал. Сказал, чтобы так поздно не приходила, – целую маму в щёку и спешу в ванную, чтобы помыть руки.

– Я на боковую, Марин.

Телевизор замолкает, и отец, судя по всему, отправляется в спальню.

– Ольга, у нас оставайся. Завтра отвезу тебя на работу. Не вздумай сегодня тащиться в эту свою конуру.

Конурой они называют нашу с Максимом съёмную квартиру.

– Останусь пап, – кричу в ответ.

– Идём чай пить, Оль, – зовёт меня на кухню мама. – Петечка, спокойной ночи.

Я с ногами забираюсь на диванчик. Она закрывает дверь в коридор и начинает суетиться у плиты.

– Ужин не предлагаю, поздно уже, а вот чайник только закипел.

Я бы перекусила, но молчу. Моя мать помешана на биологических ритмах и правильном питании.

– Мешки такие под глазами, Оль! – как всегда не скупится на комплименты. – Устала, рыба моя?

– Да вообще ужас как! – массирую шею. Весь день болит. – На работе полный завал, ещё и Хорикову со Степановой сократили. Мне теперь вдвойне пахать. Итак головы не поднимаю!

– Сама виновата. Так бы работала в школе с восьми до четырёх. Как белый человек.

– Ой мам, вот только не начинай опять…

Она до сих пор пилит меня за то, что я наотрез отказалась идти работать учителем. Преступление века совершила, понимаешь ли, – прервала династию педагогов в нашей семье. Мать расценила это как предательство. Целых пол года на меня обижалась, да так и не смирилась. Всё ещё надеется, то и дело подсовывает мне под нос объявления.