Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви - Александр Юк

Женя улыбнулся:

– Иначе он ни за что бы нас не обвенчал. Не печалься, часы – дело наживное.

– Женечка. Почему в церкви? Ты же знаешь, я ведь некрещеная. Это запрещено. Я никогда не верила в бога.

– Я тоже. Но разве это важно? Я верю в любовь. Я верю в тебя и верю в себя. Я верю, что любовь должна быть чистой с самого ее рождения. Ты должна была стать моей женой. Я решил это еще позавчера. Ты должна была стать моей женой, чтобы стать моей. Навсегда. Другого я не допускаю. Я придумал такой способ. Все должно быть в жизни по-настоящему.

– Жень. Таких, как ты, не бывает, – Маша вглядывалась в него снизу вверх, словно увидела его впервые. – А таких, как я – сколько угодно. Почему…

Женя отбросил карандаш и не дал ей договорить… Когда она отстранилась, чтобы перевести дыхание, он прошептал в самое ухо, касаясь губами ее волос:

– Ты – единственная.

Женя смотрел, не сводя с нее глаз. Как он был красив сейчас, ее Женя!

Предпоследний этап школьной гонки на выживание открыл череду скандалов, которые прокатились по классу, вовлекая в свой оборот все новых и новых участников. Многие события оказались разновелики и внешне не связаны друг с другом, но по своей внутренней труднообъяснимой, но явно закономерной логике они пришлись именно на этот период жизни класса – окончание одиннадцатого. Зажатым жесткой дисциплиной и авторитарным правлением ребятам все теснее становилось в клетке из еще вчера незыблемых требований. Возможно, посеянные Мамой-Олей семена самоосознания и самоутверждения как личностей в момент физического взросления упали на благодатную почву и дали слишком уж бурные, рвущиеся в самых неожиданных направлениях всходы. Молодые побеги тянулись к свободе сквозь строгую арифметику решетки, и вопрос заключался лишь в одном: выдержат ли стальные прутья этот натиск до того момента, как откроются двери этой выстроенной в совсем иные времена и для иных воспитанников темницы знаний? Ребята начинали ощущать в себе силы и стремления к переменам, но никто не представлял, в какие формы могут вылиться эти слабоуправляемые процессы.

Это время пришлось на тот этап взаимоотношений Монмартика и Маши, когда их чувства перехлестывали через край, а эйфория от поглощенности друг другом застилала глаза и отодвигала на второй план всю иную жизнь, не касавшуюся их любви.

Однако школьный сериал вращался не только вокруг них. Первое происшествие в полосе резких эпизодов вряд ли обещало громкий резонанс, когда оно начиналось как грубоватая и не слишком смешная пакость.

Слякотная погода, установившаяся после приличного по нынешним понятиям Рождества, исключила лыжи из физкультурной программы. Два первых урока 11 «В» бесновался в гимнастическом зале.

В девчоночьей раздевалке еще не остывшие и возбужденные юные олимпийки, галдя и подкалывая друг друга, стягивали с себя неприятно мокрые футболки, чтобы вернуться в женственное обличье. По помещению, как всегда, бродила абсолютно нагая Олька, которая имела обыкновение вначале снять с себя все пропотевшее белье и лишь затем пускаться на поиски куда-то запропастившегося пакета с чистым. Маша отвернулась к стене, стаскивая через голову хэбэшную майку. На тоненькой цепочке поблескивала подаренная Женей обручальная закольцованная змейка, и Маша не стремилась, чтобы девчонки заметили ее и начали задавать никчемные вопросы.

В прошлый четверг, первый день нового полугодия, Маша, сбежав без предупреждения от обязательной утренней эскортировки Инги, спряталась в подъезде пятиэтажки на подходе к школе. Она увидела Женю издалека из своей засады и все-таки едва не упустила его. Он летел, ничего не замечая вокруг, опьяненный собственными мыслями. Женя очнулся лишь после третьего оклика. Он нисколько не удивился. Влетев в подъезд, увлекая за собой выскочившую к нему Машу, он, устроив ограждение из двух упершихся с обеих сторон рук, прильнул к ее губам. Они бы наверняка опоздали на первый урок, если б Маша не взяла ситуацию под контроль. Она поймала его правую ладонь и без лишних разговоров стащила завернутое змейкой кольцо с его безымянного пальца.

– Именно этого я и боялась, что у тебя хватит мозгов прийти с обручальным кольцом в класс.

– Жё-ёна, – протянул Женя полюбившееся слово.

– Жёна, жёна. Ты смотри, в классе не ляпни.

Она сунула кольцо в его нагрудный карман и вытолкала Женьку на улицу. Свое Маша еще по приезде в Москву повесила на цепочку, которая не видна была под блузкой.

В раздевалку вошла Зинка, оставляя нараспашку за собой вход, и одноклассницы накинулись на нее, отчего та лишь крикнула в захлопывающуюся от пинка Инги дверь:

– Ой, мальчики, помогите расстегнуть лифчик!

Она устало брякнулась на скамейку возле Маши и потянулась за пачкой сигарет.

– Девки, у кого моя зажигалка? – Она порылась в сумке: – Может быть, у меня?

– Не кури здесь, – Гаврош вынула у нее сигарету изо рта и бросила в мусорное ведро.

– Давай-ка без грубостей, – вяло отреагировала Зинка. – Не на твои деньги куплено.

– А как насчет моих полутора тысяч? На днях отдашь? – вспомнила Маша про деньги, «одолженные» еще при первом знакомстве, которые не могла получить с Зинки вот уже полгода.

– Забудь. Всем, кому должна, я всем прощаю. Ты и так обеспеченная. У тебя папаша не бедствует.

Затем Зинка лениво потянулась и вдруг обратилась вновь к Маше, ощупывая ее новый джинсовый костюм с коротеньким, выше талии, пиджачком:

– Вон у тебя какие шмотки, где ты только такие достаешь? Слушай. Продай, а? За хорошие деньги.

Маша выдернула одежду из ее рук и презрительно проговорила, не глядя в Зинкину сторону:

– Я же и так обеспеченная.

В этот момент дверь в раздевалку со стуком резко распахнулась, и пушечным ядром внутрь влетел полураздетый Лошак, направленный неведомой силой. В следующий момент дверь захлопнулась и уже намертво. Первое поползновение Лошака вырваться на волю показало всю свою бесперспективность. Кто-то успел намертво заблокировать дверь снаружи. Сергей рванул дверь что есть силы, но она даже не дрогнула. Маша явственно расслышала смех и комментарии Графа и Дыни с той стороны отрезанного от них задверья.

Первой визг подняла Олька, которая только-только отыскала свою одежду, но воспользоваться ею еще не успела. Она сделала первое, что пришло ей на ум, и потому, естественно, самое бессмысленное: запустила в Лошака тем самым пакетом, что так долго искала. Направление было задано. Следом полетели сумки, обувь и даже бутылка с «колой». Но надо было совсем не знать Лошака, чтобы предположить, что подобный прием мог его смутить. Приняв свое положение и смирившись с мыслью о бесполезности борьбы, он предпочел расслабиться и получить удовольствие, восприняв народную мудрость. Сергей отвернулся от запертого выхода и сел на скамеечку, подбирая с полу бутылку «колы»: