Мальчики Из Бразилии - Айра Левин

- Только прикоснитесь ко мне, и я переломаю вам шею, - сказал Либерман.

У Горина перехватило дыхание; он сжимал кулаки опущенных рук.

- Вот такие евреи, как вы, - сказал он, - и позво­лили всему этому случиться в последний раз.

Либерман продолжал смотреть на него. - Евреи ни­чего не «позволяли». Нацисты обошлись без позволе­ния. Люди, которые могли убивать даже детей, чтобы добиться своих целей.

На стиснутых скулах Горина зацвели пунцовые пятна.

- Убирайтесь отсюда, - сказал он. И резко повер­нувшись, отошел от него.

Либерман проводил его взглядом, перевел дыхание и двинулся к лестнице. Придерживаясь за перила и опи­раясь на палочку, он стал неторопливо спускаться вниз, шаг за шагом.

Через окно такси, направлявшегося в аэропорт Кен­неди, он увидел здание мотеля «Говард Джонсон». Там Фрида Малони передавала малышей парам из США и Канады. Он смотрел, как мимо него проплывало здание, десять или двенадцать этажей которого светились огня­ми в сумерках.

Зарегистрировавшись у стойки «Пан-Ам», он позво­нил мистеру Голдвассеру в лекционное бюро.

- Алло? Как вы там? Где вы?

- В Кеннеди, отправляюсь домой. Чувствую себя не так уж плохо. Просто пару месяцев должен поберечься, и все будет в порядке. Вы получили мою записку?

- Да.

- Еще раз благодарю вас. Цветы были великолепны. Вроде какую-то рекламу себе я обеспечил, так? Первая полоса в «Таймсе», Си-Би-Эс, все телевидение...

- Надеюсь, что такой рекламы у вас больше не будет.

- И тем не менее. Послушайте, если я торжественно дам вам честное слово, от которого я ни за что не откажусь, можете ли попытаться организовать мне турне на конец весны, начало осени? Доктора заверяют, что голос вернется.

- Ну...

- Да бросьте, судя по обилию цветов от вас, видно, что вы во мне заинтересованы.

- Ладно, попробую связаться кое с какими группами.

- Отлично. И послушайте, мистер Голдвассер...

- Ради Бога, да будете ли вы когда-нибудь звать меня Бен! Сколько лет мы с вами уже знакомы?

- Бен... только не в синагогах. Лекции в колледжах, встречи с ребятами. Пусть даже старших классов.

- Они даже расходов не окупят.

- Значит, в колледжах. В отделениях ИМКА. Всюду, где есть молодежь.

- Я попробую как-то все сбалансировать, идет?

- Идет. Свободное время заполняйте старшеклассни­ками, пусть они меня послушают. Будьте здоровы.

Повесив трубку, он на всякий случай пошарил паль­цем в монетоприемнике; подхватив портфель и опираясь на палочку, он захромал на посадку.

Глава девятая

В комнате сгустилась тьма. Поблескивали лишь дверная ручка, зеркало, наконечники лыжных палок. Кровать, стулья вырисовывались лишь смутны­ми очертаниями. Металличе­ское переплетение клетки, ко­лесо с белкой в нем-то враща­лось, то останавливалось. Моде­ли ракет. Медленно поворачи­вался маленький серебряный са­молетик, подвешенный на ни­тке.

В центре комнаты под низко опущенной лампой на столе ле­жал лист белой бумаги. Рука окунула кисточку в краску, дала стечь излишкам ее, провела тонкую черную линию. На листе возникал ста­дион под огромным прозрачным куполом.

Мальчик работал аккуратно и тщательно, едва ли не утыкаясь в бумагу острым носом. Он начал вырисовы­вать бесконечные ряды круглых голов, обращенных к возвышению в центре. Смачивая кисточку, он рисовал их ряд за рядом, тыльной стороной ладони то и дело откидывая со лба острый клок волос - голов становилось все больше и больше.

Откуда-то доносились звуки пианино: вальс Штрауса.

Мальчик поднял голову, прислушиваясь. Улыбнулся.

Опять склонившись к рисунку и мурлыча мелодию, он снова стал рисовать головы.

Как здорово, что отца больше нет. Только он и мама. Никто больше не колотит, он знает, что дверь больше не распахнется настежь, и никто не заорет: «Бросай эту ерунду и занимайся домашними заданиями, а не то, видит Бог!..»

Ну, не то, что «здорово», он не это имел в виду, а просто... как-то легче жить, спокойнее. Даже бабушка говаривала, что папа был истым диктатором. Грубым, крикливым, ничего не понимал; вечно вел себя, словно он самый главный человек на свете... так что сейчас ему куда легче. Но это не означает, что он, мол, ненавидел его, желал ему смерти, вовсе нет. В общем-то, он даже любил папу. Разве он не плакал на его похоронах?

Он углубился в рисунок, отшлифовывая отдельные детали до совершенства. Теперь он занялся возвышени­ем, вокруг которого толпились люди. Издалека фигура должна казаться маленькой. Мазок, мазок, мазок. У всех вскинуты руки: мазок, мазок.

Кем он должен быть, этот человек, взнесенный над всеми? Кем-то великим, тут уж нет сомнений, если столь­ко людей пришло увидеть его. Он ни певец, ни артист, но в нем есть что-то потрясающее, он воистину хороший человек, которого все любят и уважают. Они даже платят дань, чтобы увидеть его, а если не могут заплатить, он приказывает пустить их даром. Он такой благородный...

На шпиль мачты он вознес маленькую телевизионную ка­меру; навел на человечка лучи еще нескольких прожекторов.

Он взял самую тонкую кисточку и несколькими штри­хами набросал лица людей с края толпы - видно, что у них открыты рты, что они кричат тому человеку, как они любят его и обожают.

Он склонился острым носом еще ниже к бумаге и стал вырисовывать точки открытых ртов и тем, кто стоял в толпе. Снова упал клок волос. Он закусил губу, прищурил светло- голубые глаза. Точка, точка, точка... Он слышал восторжен­ный рев толпы, потрясающий громовой рев, полный любви и обожания, который все рос и рос, накатываясь, волна за волной, один громовой удар за другим, один за другим.

Как в тех старых фильмах о Гитлере.

Примечания

1

Да? (нем.).

2

Да. Это так. (нем.)..

3

Kameradenwerk - товарищеское дело (нем.).

4

Est ist doch gar phantastish! - Но это совершенно невозможно! (нем.).