Опасный дневник - Александр Западов

Тревожили Румянцева почти не укрепленная граница с Польшей, передвижения татарских отрядов из Крыма и слухи о самозванцах, принимавших имя государя Петра Федоровича.

Киевский генерал-губернатор Воейков просил Румянцева скорее укреплять форпосты, выдвинутые к границе. Гарнизоны их были слабы, и возможный противник, яснее говоря — турецкая армия, с ними мог бы справиться легко. В Петербурге разделяли мнение Воейкова, но Румянцев был с ним не согласен. Он полагал, что лучший способ защиты — нападение. Врага нужно встречать в поле, вести с ним наступательный бой, а не отсиживаться за валами форпостов.

В дикой, бесконечной степи трудно строить оборонительные рубежи. Противник станет их обходить. Защитить границу могла живая сила. Румянцев был уверен, что врага необходимо бить на его территории, но полки дивизии были разбросаны по Украине, а подкреплений Военная коллегия не посылала.

Настроение в войсках было не очень спокойным. Среди солдат ходили слухи, что объявился или скоро объявится император Петр Третий. За верное передавали, что один полковник, заключенный в Шлиссельбургской крепости, знает планеты. Он указал своему караульному государеву планету и говорил, что государь жив, теперь гуляет по свету, а через год или два сюда к нам придет и разрешит волю крестьянскую, как раньше дворянскую разрешил.

Рассказывали, что некий Опочинин, служивший в Петербурге адъютантом, стал выдавать себя за сына английского короля и царицы Елизаветы Петровны. Он собирал товарищей, чтобы свергнуть царствующую императрицу, а на престол возвести великого князя Павла Петровича. И говорил, что надо поторапливаться и первым делом истребить братьев Орловых, потому что императрица между ними разделит всю Россию, а Москву и Петербург отдаст своему ненаглядному Григорию Григорьевичу.

Показывались и другие самозванцы: в Воронежской губернии беглый солдат Гаврила Кремнев назвался государем Петром Третьим, помогали ему в том обмане поп Лев Евдокимов и двое беглых крестьян, которых Кремнев представлял своим сторонникам — а такие нашлись — как генералов Румянцева и Пушкина…

Румянцев недолго смеялся, узнав о самозванце, взявшем его фамилию. Он выехал в полки, чтобы собственным глазом определить состояние дисциплины в войсках, — слухи о комиссии, сочиняющей законы, могли ее расшатать.

Глава 13

Нечаянные встречи

Сердце наше — кладезь мрачный:Тих, покоен сверху вид,Но спустись ко дну… Ужасно!Крокодил на нем лежит!

Возвратившись из своей поездки по краю, генерал Румянцев приказал Порошину изготовиться в дорогу.

— Соберем депутатов Комиссии об Уложении, — сказал он, — повезете их в Москву. Командой, и за каждым присмотр. Разные люди едут, многие порядков не знают, кроме своей степи, ничего не видели, могут и сбежать, не ровен час. Я раньше выеду, там встречу.

Депутатов от украинской Слободской губернии набралось сорок человек. Среди них были полковник Захар Забела, депутат от шляхты Переяславского полка, Дмитрий Исаенко, депутат от казаков того же полка, майор Яков Козельский, депутат от шляхетства Днепровского пикинерного полка, ставший затем одним из видных ораторов Комиссии, Семен Мороз, депутат от поселян Елисаветградской провинции, премьер-майор Адриан Пловецкий, депутат от Желтого гусарского полка, магистратский писарь Григорий Рогуля, депутат полтавский от города, купец Василий Селиванов, депутат бахмутский от города, и многие другие.

Депутаты везли с собой наказы избирателей. Украинское шляхетство желало быть уравнено в воинских и статских чинах с великороссийским, требовало проверки своих рядов, ибо в них числилось немало таких, кто самовольно присвоил себе шляхетское достоинство. Украинские депутаты, не принадлежавшие к родовитому дворянству, поддерживали указ Петра Первого, по которому люди из низших сословий, дослужившиеся до обер-офицерских чинов, — в армии начиная с прапорщика, — получали дворянское звание. Депутат от дворянства Изюмской провинции Зарудный готовился защищать этот указ от его противников. Он говорил:

— Думать об отнятии дворянского достоинства у тех, кто заслужил его многотрудной и полезной отечеству службой, не совместно ни с общею пользою, ни с тем наставлением, которое содержится в «Наказе», — взаимно делать друг другу добро, сколько возможно.

Были просьбы к правительству об учреждении университета в городе Переяславле, кадетского корпуса, воспитательного дома, об открытии на Украине банка. Многие пункты затрагивали юстицию, излагались требования назначать честных судей, знающих законы, и стряпчих, которые были бы обучены юриспруденции, сдавали экзамены при Академии наук и принимали бы присягу.

Казаки просили, чтобы их земель никто не покупал и не отнимал, как было в обычае у казацкой старшины — выборного военного начальства. Шляхта ходатайствовала о закреплении за нею купленных ранее казацких земель и выражала надежду на всегдашнюю к ней милость императрицы. Жители городов жаловались на непосильные поборы администрации, разорение, бедность, вынуждавшую заколачивать дома и идти просить подаяния.

Дорога до Москвы прошла благополучно, никто не заболел и не сбежал. Румянцева нарочным известили о приезде, и он встретил слободских депутатов, помог разместиться, предупредил, чтобы без ума не пили, а Порошина увез к себе.

Императрица еще зимой из Петербурга прибыла в Москву и месяцы май — июнь путешествовала по Волге. Она осмотрела города Тверь, Ярославль, Нижний Новгород, Казань и Симбирск. В этом городе она закончила свое плавание на галере, пересела в карету и посуху возвратилась в Москву.

Порошин узнал, что созыв Комиссии возбудил в крестьянстве надежды на какие-то льготы, а может, и на освобождение от крепостной зависимости. Возмутились заводские крестьяне, работавшие у Демидовых. За ними восстали крестьяне, приписанные к заводам графа Ивана Чернышева, покойного канцлера Воронцова и заводчика Походяшина. Всех усмиряли воинские команды. Стал известен сенатский указ о дворовых людях и крестьянах генерала Леонтьева, генеральши Толстой и других владельцев, подавших государыне челобитную на своих господ. Сенат указал:

«… Таковые преступления большею частию происходят от разглашения злонамеренных людей, рассеивающих вымышленные ими слухи о перемене законов и собирающих под сим видом с крестьян поборы, обнадеживая оных исходатайствовать им разные пользы и выгоды».

Челобитная, то есть просьба к государыне о защите от зверства господ, была преступлением. Вот как рассуждали сенаторы, хранители российских законов…

Что говорить, Порошин из письма отца знал, что и на Колывано-Воскресенских заводах, которыми он управлял, стало неспокойно. Порошин-старший считался опытным горным командиром, но когда заводские управители Кругликов и Мельников возбудили народный гнев — они разоряли дома уральских крестьян, юрты башкир, алтайцев, татар, отнимали скот, грабили имущество, — Порошин поддержал своих помощников в ответ на жалобы, вместо того чтобы их наказать. Крестьяне дошли до сибирского губернатора Чичерина, он распорядился арестовать Кругликова и Мельникова, а те собрали рабочих и перебили посланных. Чичерин донес о таком разбое в Сенат, доложили императрице, и она приказала отцу Порошина отрешить управителей от службы и отослать к сибирскому губернатору для наказания.

В народе из уст в уста передавались гневные строки стихотворения, написанного от лица холопов неизвестным сочинителем из деревенских грамотеев. Они выражали настроения крепостных людей, стонавших под властью помещиков, ненависть к рабскому ярму и мечту о свободе:

Ах, когда б нам, братцы, учинилась воля,Мы б себе не взяли ни земли, ни поля,Пошли бы мы, братцы, в солдатскую службуИ сделали б между собою дружбу.Всякую неправду стали б выводитьИ злых господ корень переводить.

Императрица Екатерина, стремясь восстановить спокойствие в государстве, всемерно укрепляла сословие помещиков. Им была дана власть над жизнью и смертью миллионов людей. В 1765 году помещики получили право самолично, без государственного суда, отправлять своих крепостных в каторжные работы. Указом того же года, подкрепленным новым указом в 1767 году, крестьянам настрого запрещалось подавать жалобы на своих господ представителям государственной власти и челобитные императрице. Нужно было покоряться и терпеть, никто не мог оборонить крепостного от бешеного нрава его владельца. Закон вспоминал о крестьянине лишь тогда, когда тот его переступал.

В России помещики продавали друг другу крестьян семьями и в одиночку, разлучая сына с матерью и мужа с женой.