Патриот - Терри Пратчетт

Войска залегли в засаде. Если, конечно, их можно было назвать войсками. А он ведь предупреждал, что армией их можно назвать только с большой натяжкой… ну, не то чтобы он так прямо и сказал – когда служишь в армии этого человека, привыкаешь помалкивать, если хочешь сохранить свою шкуру, – но он так изо всех сил думал. Половина солдат – мальчишки, воображающие, что стоит ринуться в бой, выкрикивая лозунги и размахивая мечами, как враг сразу побежит. Эх, не видела эта зелень д’рыгскую курицу, когда та идет на таран прямо тебе в лоб.

А уж что до остального… ночью возникла какая-то суета, так эти мальчишки решили, что на них напал враг, и принялись драться друг с дружкой – полночи пробегали, а теперь трясутся, как горошины в барабане. Один потерял меч, а потом клялся, что вонзил его во врага, а тот так с клинком и удрал, будто ходячий цыпленок на вертеле. А какой-то кусок скалы расхаживал и дубасил кого ни попадя… кем ни попадя.

Солнце поднялось уже довольно высоко.

– Вот так вот ждать – хуже нет, – заметил рядом с ним сержант.

– Как посмотреть… – откликнулся командир. – А кое-кто считает, что хуже всего – это когда неизвестно откуда выскакивает какой-нибудь д’рыг и разрубает тебя на две ровные половинки. – Он скорбно уставился в предательскую пустоту песка. – Или когда обезумевшая от воинственности коза отгрызает тебе нос. В общем, если подумать обо всем, что может случиться, когда тебя окружит орда вопящих д’рыгов, приходишь к выводу, что когда их нет или хотя бы даже еще нет – это не худшая, а лучшая часть из всего того, что нас ждет.

Данные размышления оказались слишком сложными для тренированного сержантского ума. Поэтому после некоторых размышлений сержант просто констатировал:

– Их все нет и нет.

– Ну и хорошо. Лучше пусть не будет их, чем не станет нас.

– Но, сэр, солнце ведь уже взошло.

Командир посмотрел на свою тень. День в самом разгаре, а песок, по загадочному милосердию судьбы, все еще не пропитан его, командирской, кровью. Командир достаточно долго занимался умиротворением непокорных клатчских племен, и последнее время его терзал один простой вопрос: почему всякое умиротворение неизменно сопровождается кровопролитием? А еще на собственном горьком опыте он научился никогда не произносить фраз навроде «Слишком все спокойно, не нравится мне это». Слишком спокойно быть не может.

– А вдруг они снялись с лагеря ночью? – предположил сержант.

– Это не похоже на д’рыгов. Они никогда не бегут. И кстати, вон их шатры.

– Так почему бы нам на них не напасть, сэр?

– Ты ведь прежде никогда не воевал с д’рыгами, а, сержант?

– Никогда, сэр. Но я участвовал в умиротворении чокнутых саватаров в Ухистане, так вот они…

– Д’рыги куда хуже, сержант. В ответ они могут так тебя умиротворить, что мало не покажется.

– Но я даже не успел рассказать, какими чокнутыми эти саватары были, сэр.

– Поверь мне, по сравнению с д’рыгами они просто слегка неуравновешенные.

Сержант почувствовал, что его репутация и опыт ставятся под сомнение.

– Может, я возьму несколько человек и разведаю обстановку, сэр?

Командир еще раз посмотрел на солнце. От жары уже трудно было дышать.

– Ну что ж, отлично. Идем.

Клатчцы двинулись к лагерю. Вот шатры, вот потухшие костры. Но ни верблюдов, ни лошадей – одна лишь длинная утрамбованная тропа, вьющаяся среди дюн и уходящая прочь.

Боевой дух несколько поднялся. Нападение на опасного врага в его отсутствие – одна из наиболее привлекательных форм ведения войны. Можно вволю порассуждать на тему везучести д’рыгов, которые вовремя смылись, и дать волю фантазии, представляя себе, «что бы мы с ними сделали, попадись они нам»…

– А это что такое? – прервал размышления командира сержант.

Среди дюн показалась фигура на верблюде. Белые одежды человека хлопали на ветру.

Поравнявшись с клатчцами, человек соскочил с верблюда и приветственно помахал рукой.

– Доброе утро, господа! Могу я предложить вам сдаться?

– А ты кто такой?

– Капитан Моркоу, сэр. Но если вы будете столь любезны и сложите оружие, никто не пострадает.

Командир посмотрел за спину говорящего. Вершины дюн топорщились разной формы холмиками. Затем на вид неживые холмики распрямились и оказались очень даже живыми людьми.

– Это… д’рыги, сэр! – воскликнул сержант.

– Нет. Д’рыги уже давно бросились бы в атаку, сержант.

– О, прошу прощения. Сказать им, чтобы бросились в атаку? – вежливо предложил Моркоу. – Вы это предпочитаете?

Теперь уже д’рыгами были усеяны все дюны. Восходящее все выше солнце ярко отражалось от начищенных клинков.

– Ты хочешь сказать, – медленно начал командир, – что ты убедил д’рыгов не атаковать?

– Задача была не из легких, но в итоге, мне кажется, они уловили мою мысль, – кивнул Моркоу.

Командир трезво оценил обстановку. Д’рыги повсюду. Окруженный ими, его отряд представляет собой жалкую кучку жмущихся друг к другу людей. А этот рыжий голубоглазый человек дружески ему улыбается.

– А как они смотрят на милосердное обращение с пленными? – отважился поинтересоваться он.

– Полагаю, в случае достаточной настойчивости с моей стороны они поймут и это.

Командир опять бросил взгляд на молчаливых д’рыгов.

– Но почему? – вдруг спросил он. – Почему они не вступают в бой?

– Мой шеф считает, что лишние потери нам ни к чему, сэр, – ответил Моркоу. – Это командор Ваймс, сэр. Вон на той дюне.

– Ты можешь уговорить д’рыгов не нападать, и ты здесь не самый главный?

– Совершенно верно, сэр. Мой шеф относится к происходящему как к обычной операции по зачистке неблагополучных районов.

Командир сглотнул.

– Мы сдаемся, – сказал он.

– Что, просто так, сэр? – не понял сержант. – Без боя?

– Да, сержант. Без боя. Этот человек в состоянии повернуть воду вспять, и у него еще есть командор. Я не могу устоять перед этим искушением. Я воюю десять лет и все время мечтал только об одном: сдаться без боя.

Большая капля упала с железного потолка Лодки на листок бумаги перед Леонардом Щеботанским. Тот смахнул каплю рукавом. Другой человек, дожидаясь неизвестно чего в железно-деревянной коробке под неприглядной чужеземной пристанью, заскучал бы, но Леонард не знал, что такое скука.

Рассеянными движениями карандаша он вычерчивал схему новой вентиляционной системы.

А потом его рука принялась двигаться как будто сама собой, словно следуя неким неведомым, спрятанным в глубинах его головы инструкциям. Леонард спокойно наблюдал за ней. Постепенно на бумаге появилась Лодка в разрезе, только ее увеличенная, усовершенствованная версия. Здесь, здесь и еще здесь… вместо педалей будут скамьи для гребцов, для нескольких сотен мускулистых – его карандаш добавил необходимые детали – и не обремененных лишней одеждой молодых воинов. Это будет судно, способное невидимым проплывать под днищами других кораблей, способное доставить тебя, куда ты захочешь. А вот здесь, прикрепленная к кровле, расположится гигантская пила – при достаточной скорости ею можно будет распиливать напополам вражеские суда. А вот здесь и вот здесь установим специальные трубы, они…

Прервавшись, Леонард некоторое время разглядывал свое творение. А потом, вздохнув, принялся рвать листок на мелкие клочки.

Ваймс внимательно следил за происходящим со своей дюны. Слышно было не очень хорошо – впрочем, этого и не требовалось.

Рядом присела Ангва.

– Похоже, получается, сэр?

– Да.

– А что он будет делать дальше?

– Думаю, заберет у них оружие и отпустит на все четыре стороны.

– И почему только люди слушаются его?.. – задумчиво произнесла Ангва.

– Ну, ты ведь его девушка, ты должна…

– Это другое. Я люблю его, потому что он добрый, просто добрый, без всяких на то причин. Он не похож на других людей, которые только и думают что о себе и озабочены только своими делами. Если он совершает добрый поступок, то лишь потому, что сам решил так поступить, а не потому, что хочет быть похожим на кого-то. Он такой простой, такой обычный. И потом, я ведь волк, который живет среди людей, а для волков, которые живут среди людей, есть свое, особое имя. Свистни он – и я прибегу.

Ваймс постарался не выдать нахлынувшего смущения.

Ангва улыбнулась.

– Ничего страшного, сэр. Вы ведь сами как-то сказали: в конечном итоге каждому найдется поводок.

– Это словно гипноз, – поспешил сменить тему Ваймс. – Люди идут за ним из любопытства, из желания узнать, что будет дальше. При этом они себя уговаривают, что лишь посмотрят одним глазком, а в любой момент, как только им захочется, уйдут. Но им не хочется уходить. Это волшебство, вот что это такое.