Мила Рудик и Магический Синод - Алека Вольских

— Госпожа Соболь, — раздался сбоку от Милы голос Мстислава, — у вас есть вопросы к обвиняемой?

Злата поднялась со своего места.

— Да, Владыка.

Девушка подошла к Миле и стала в двух шагах от нее. Не больше десяти секунд они холодно и недружелюбно смотрели друг на друга, потом Злата спросила:

— Госпожа Рудик, верно ли, что во время прошлогодних Соревнований Выпускников, на улице Безликих прохожих, вы воспользовались Чарами Бескровных Уз?

— Да. — Мила немного удивилась вопросу Златы, но была вынуждена ответить.

— Вы ведь не проходили этого в школе, верно? — спросила Злата, и тотчас Мила поняла, к чему клонит Обвинитель.

— Нет, не проходила, — стараясь сохранять спокойствие, ответила она.

— И кто же вас научил этому заклинанию? — Злата слегка прищурила глаза.

Мила почувствовала, что ее дыхание участилось. Она нахмурилась, глядя на Злату немигающим взглядом. Красивое лицо девушки казалось ей сейчас совершенно равнодушным, и это равнодушие было недоступно пониманию Милы. Злате ведь нравился Гарик, кажется, она даже была влюблена в него. Как же она могла так расчетливо сейчас использовать его имя всего лишь для того, чтобы склонить на свою сторону мнение судей и публики?!

Однако как бы это ни было тяжело, Мила не могла оставить вопрос без ответа.

— Гарик, — сказала она. — Мой напарник по Соревнованиям.

На лице Златы промелькнула удовлетворенная улыбка.

— Значит, вы не всегда используете только те заклинания, которым вас обучают в школе?

— Нет, — глухо ответила Мила, красочно рисуя в своем воображении сцену, где на голову Злате упало бы ведро помоев и стерло бы с ее лица это довольную улыбочку.

— Выходит, что, — Злата с невинным видом развела руками, — в теории вы могли бы освоить нетопырьи чары самостоятельно и использовать их, не так ли?

— Могла бы, но…

— Госпожа Рудик, — не дав Миле закончить, громко произнесла Злата, — отвечая на вопросы Защитника, вы сказали, что даже не помышляли о том, чтобы убить Мантика Некропулоса, когда от этого зависела ваша жизнь. А что, если бы дело касалось не вас, а кого-то другого?

Мила нахмурилась и после короткой паузы сказала:

— Я не понимаю вопроса.

Злата улыбнулась, фальшиво изображая благожелательность.

— Я спрошу иначе. Скажите, госпожа Рудик, чью жизнь вы оценили бы выше: свою или, к примеру, молодого человека, который был вашим другом, — Гарика?

Дыхание в горле Милы стало сухим и царапающим. Она понимала, что сейчас делает Злата, но почему-то это было ей безразлично. Зато по неясной причине ее задевало за живое, что девушка, когда-то влюбленная в Гарика, оказалась бесчувственной гадиной.

— Госпожа Рудик, — повторила Злата, — так чья жизнь была бы для вас важнее — ваша или вашего друга?

— Гарика, — равнодушным голосом ответила Мила. — Его жизнь была бы важнее, чем моя.

Злата посмотрела на Милу с легким прищуром и задумчиво хмыкнула.

— Вы не смогли убить, когда дело касалось вашей жизни, — произнесла она, — но смогли бы вы убить, если бы это касалось жизни вашего друга?

Мила не отвечала. Перед глазами снова стоял ужасающе реальный образ: бассейн фонтана, вода из него бьет столбом вверх, застывая льдом, а внутри ледяной глыбы… Гарик… Если бы она тогда смогла убить Многолика — она бы убила его, чтобы спасти Гарика.

— Госпожа Рудик?

— Да, — холодно ответила Мила, посмотрев Злате прямо в глаза. — Смогла бы.

Она не знала, каким сейчас был ее взгляд, но Злата вдруг перестала улыбаться и, несмотря на то что в этот раз последнее слово осталось за ней, не выглядела довольной. И что больше всего удивило Милу — лицо Златы отчетливо выражало… досаду.

Мила не решилась посмотреть на судей. Она опасалась увидеть на лице Добролюба, или даже Велемира, осуждение.

— Спасибо, у Обвинения больше нет вопросов, — не сумев скрыть свои чувства даже в интонации, сказала Злата, отходя от Милы.

Она вернулась за свой стол, а Мила продолжала сидеть, внезапно почувствовав растерянность и не зная, что ей делать дальше.

— Вы можете покинуть свидетельское кресло, госпожа Рудик, — услышала она голос Мстислава и, повернувшись, заметила, что, обращаясь к ней, он даже не глянул в ее сторону.

Вернувшись за столик Защиты, Мила посмотрела на Вирта. Выражение его лица настораживало. Видимо, Вирт был недоволен Милой и тем, как она отвечала на вопросы Златы.

— Господин Нобиль, — вновь заговорил Мстислав, — у вас еще есть на сегодня свидетели?

— Нет, Владыка, — поднявшись, ответил Вирт.

— В таком случае, — Мстислав сплел кисти рук в замок, — третье заседание суда по делу Милы Рудик объявляется закрытым. В связи с тем, что обвиняемая является несовершеннолетней и по закону Триумвирата не может быть подвергнута процедуре вынесения приговора, последнее заседание суда, по окончании которого суд вынесет обвиняемой вердикт, переносится на двадцать девятое марта следующего года, когда обвиняемая достигнет совершеннолетия. Все свободны.

Попрощавшись с друзьями и Акулиной, которые отправились в Думгрот, Мила минут десять ждала своего Защитника, пока он о чем-то разговаривал с Платиной. Со стороны Мила видела, что девушка внимательно слушает Вирта. Лицо ее было серьезным и сосредоточенным. Наконец она кивнула, и они с Виртом разошлись в разные стороны.

Через пятнадцать минут Мила и Вирт уже были в конторе «Титул и Нобиль». Мила повесила куртку на вешалку, обошла скореженную фигуру кикиморы, вырезанную из дерева и служившую подставкой для зонтов, и села в одно из кресел напротив стола Вирта. Ее Защитник выглядел хмурым и серьезным.

— Ты мною недоволен? — спросила Мила. — Я неправильно отвечала и все испортила, да?

Вирт поднял на нее глаза, какое-то время смотрел с непонятным выражением во взгляде, потом сказал:

— Это не твоя вина. — Он слабо улыбнулся. — Боюсь, ты не смогла бы отвечать по-другому. Самостоятельно, по крайней мере.

— О чем ты?

Вирт недовольно покачал головой, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Я недооценил нашего Обвинителя. И я не понимаю, как это могло случиться.

Мила нахмурила брови и чуть склонила голову набок, заглядывая в лицо Вирту.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Вирт сделал глубокий вздох.

— Я говорил тебе — у меня есть дар ощущать чужие способности. Не только магические — любые. Я несколько раз общался со Златой вне зала суда и не почувствовал в ней того ума, который она проявляла во время перекрестного допроса. Особенно это было заметно сегодня. Я даже восхитился тем, как она обыгрывала меня на каждом шагу.

Мила хмыкнула.

— Так вот чему ты улыбался, — пробормотала она себе под нос.

Вирт либо не услышал, либо проигнорировал ее замечание.

— Она находила самые слабые места в показаниях, — задумчиво сказал он, — и задавала именно те вопросы, которые задал бы я, если бы был на ее месте.

Миле нечего было на это сказать, поэтому она лишь пожала плечами. Вирт подался вперед, оперся подбородком на сцепленные в замок кисти рук и посмотрел на Милу пристальным взглядом.

— Ты и Злата, — произнес он, — насколько хорошо вы знакомы? Вы близко общались?

Мила быстро покачала головой.

— Мы почти не знакомы. Несколько раз встречались, но никогда не разговаривали. А что?

Вновь откинувшись на спинку стула, Вирт озадаченно хмыкнул. При этом он не отрывал от Милы изучающего взгляда.

— Тогда откуда она так хорошо тебя знает?

Брови Милы непроизвольно приподнялись, выражая недоумение.

— Почему ты решил…

— Она знала, что жизнь тех, кто тебе дорог, для тебя важнее твоей собственной. Понимаешь, о чем я говорю, Мила? Злата не задавала вопросы наугад. Она заранее знала, что ты ответишь. Для этого необходимо, как минимум, хорошо понимать характер человека. Вы с ней никогда не общались, так откуда же она так хорошо тебя знает?

Неприятное беспокойство заерзало где-то в груди Милы. Во всем этом было что-то знакомое и очень неприятное.

— А что, если?..

Она не закончила предложение. Вместо нее все сказал Вирт.

— Я попросил Платину понаблюдать за Златой. В особенности в три часа дня, когда все служащие Менгира принимают «Паутину мысли».

— Неужели ты думаешь, что она под влиянием… Многолика?

Мила была поражена — до сих пор ей не приходило подобное в голову. Но то, о чем только что говорил Вирт… Злата не могла знать, что свою жизнь Мила ценит меньше, чем жизнь дорогих ей людей. Но был человек, который знал об этом лучше других, — Многолик. Несколько лет назад она предпочла умереть сама, чем увидеть, как на ее глазах умрет Берти. Да, пожалуй, Многолик был тем, кто действительно хорошо понимал ее характер.