И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

— Мы виделись два-три раза в неделю, ужинали вместе. Я с нетерпением ждал этих встреч и отдавал себе отчет, что постепенно наши отношения становятся больше чем приятельскими. Этого я себе позволить не мог. Я стал реже встречаться с ней под предлогом, что слишком много работы, а на службе попросил перевести меня в другое место. Так четыре месяца спустя я оказался у вас. Она звонила мне на мобильный, но я не отвечал.

Он помолчал, и ни Мистраль, ни Кальдрон не нарушили эту тишину.

— А когда я пришел в понедельник на работу и узнал, что она убита, мне понадобилось невероятно много времени, чтобы это дошло до меня, чтобы я убедился в этом. Поверить в такое я не мог. Когда увидел фотографии места преступления, ужаснулся. Но чем больше проходило времени, тем меньше во мне оставалось смелости все рассказать. Я как дурак убедил себя, что это останется неизвестным. Хуже всего было слышать ее предсмертные минуты и голос убийцы. Вот и все. Я готов принять наказание.

— Зачем вы ездили в деревню Одиль Бриаль?

— Потому что Лора делала оттуда репортаж. Зная ее, я понимал, что она неспроста там рыскала. Я хотел сам в этом убедиться, проникнуться тем, что видела она.

— Но почему вы ничего не сказали? Ведь это же была очень неплохая инициатива!

— Я все никак не мог заговорить о моем знакомстве с Лорой.

— Пусть так. И что вы вынесли из своей поездки?

— Ничего особенного. Деревушка вдали от больших шоссе, живет своей жизнью, старики скучают, сидя на скамейках под платанами, молодые люди скучают верхом на мопедах, а взрослые — в единственном деревенском баре. Видел я и Одиль Бриаль — она курила, прислонясь к стене своего домика.

— Какова она собой?

— Лет шестидесяти, неопрятная, выглядит гораздо старше своих лет, лицо алкоголички…

— Вы не заметили машины прямо рядом с домом или поблизости, но с номером другого департамента?

— Нет.

Мистраль сел опять за свой стол, покрутил в руках авторучку, подумал и заговорил спокойно и мирно:

— Дальмат, что вы за человек? С какой планеты свалились?

— Не понимаю вашего вопроса.

— Все очень просто, Дальмат. Есть полицейские — они встают по утрам, пашут весь день и ложатся спать. Проститутки «дают» за деньги, наркодилеры торгуют наркотой, наркоманы от нее мрут. Так устроена жизнь. Проснитесь, Дальмат, поглядите на реальный мир и забудьте о своих чувствах! Ваш прежний начальник из СОИ сказал, что вы очень приличный человек. Охотно верю. Теперь начинайте жить как сыщик из уголовки. Если будет тяжело — поговорите с Венсаном! А теперь идите работать.

Оставшись одни, Мистраль и Кальдрон еще долго говорили о человеческой душе, о возвышенных чувствах, о том, как порой неразумно ведут себя люди. Под конец Кальдрон спросил о том, что оставалось непонятно:

— По-видимому, Димитрова на этой картине центральная фигура и поплатилась за это. Но откуда тогда убийства Норман и Коломар?

Мистраль не мог ответить на этот вопрос. Затем он занялся составлением «Предварительных итогов по делу Димитровой и других» для «суслика паркетного», как выразился Бернар Бальм, и послал этот отчет по электронной почте.

По дороге домой Мистраль слушал ФИП, там передавали Кэти Мелуа. Бархатистый голос дикторши, сменивший пение, вернул мысли к расследованию. Напряженный день снова полностью опустошил его. Он плавно вел машину и все время думал о Дальмате — человеке из другого столетия.

Клара ожидала Людовика на кресле в саду. Он подошел к ней, вздохнул, сел рядом и положил руку ей на колени.

— Странно, — пробормотала она. — Я видела, как ты приехал: совсем без сил, лицо такое, что и сказать не решаюсь, но… Впечатление такое, что у тебя гора с плеч свалилась.

— Я услышал одну очень интересную историю.

— Расскажи мне.

— В другой раз. А по дороге я заказал столик в ресторане в Трокадеро. Столик в саду, оттуда видна Эйфелева башня в огнях. Там хорошо. Сейчас приму душ, переоденусь и поедем.

— А завтра я бы хотела поехать в Онфлёр.

— Хорошо, поведешь машину. И номер в гостинице закажи — мы сможем там задержаться.

— А как твое расследование? Закончилось?

— Нет, еще далеко не закончилось, хотя, по-моему, уже приобретает какие-то очертания.

— Но тебя не могут срочно вызвать?

— Вряд ли. Или уж это будет такой театральный эффект!

Часть III

ОЛИВЬЕ ЭМЕРИ

Глава 30

Уик-энд, 23 и 24 августа 2003 года.

Поль Дальмат весь уик-энд провел на набережной Орфевр над делом Димитровой. После разговора с Мистралем он почувствовал облегчение, хотя и не знал, как повернутся после этого дела по службе. Всю субботу, остановившись лишь на минуту, чтобы съесть в обед сандвич, он не отрывался от экрана компьютера. В воскресенье звонил, вел переговоры, угрожал и в завершение съездил по важному делу. Об этих разговорах он составил записку, которую положил на столы всем товарищам по отряду, Кальдрону и Мистралю. Около четырех часов дня он вышел из здания криминальной полиции. Ноги сами понесли его к собору Нотр-Дам, до которого от набережной Орфевр идти всего минуты три. В соборе разгуливали толпы туристов. Центральная часть храма была оставлена для молитвы. Дальмат сел там и просидел час с лишним.

Клара и Людовик походили по рынку в Онфлёре, съездили искупаться в Довиль, делали все возможное, чтобы уйти от спешки. Людовик захватил с собой снотворное. В субботу около полуночи он принял две таблетки и сразу уснул. На другой день проснулся не без труда, но все-таки это была первая ночь за два месяца с лишним, когда он проспал восемь часов подряд без пробуждений и кошмаров, и теперь ожидал перемен к лучшему.

В субботу Оливье Эмери не удержался от искушения и рванул на Будапештскую улицу поглядеть, не стоят ли там в засаде полицейские машины. Никого не было. Он даже огорчился. Все остальное время бродил по улицам, пичкая себя лекарствами, которые глотал на скорую руку и запивал бокалами пива. В медикаментозной полудреме он под вечер позвонил матери. Они не проговорили и минуты: мать его разбранила, а он не мог объяснить, почему звонит.

В воскресенье около полудня он купил в супермаркете неподалеку от своей квартиры две дюжины бутылок пива и покончил с ними к полуночи, заев только батоном хлеба и сыром. Поздно вечером он высунулся из дома, чтобы звонить на ФИП. Неудержимая потребность, которую он никак не мог одолеть, толкала его звонить и звонить, хотя ему всякий раз отказывали. Он сам не помнил, сколько раз звонил, что говорил, в какие телефонные кабинки и бары заходил ради этого. Он вернулся домой, держась за стены и припаркованные машины. Техник на ФИП обхохотался, слушая записи этого в дым пьяного типа.

Оливье Эмери ожидал понедельника, чтобы начать все сначала.

В субботу утром Одиль Бриаль прошла через всю деревню и кое-что купила в лавочке, где торговали провизией, табаком и газетами. Только хозяин сказал ей несколько слов: как-никак переселенка тратила у него в магазине деньги. Остальные покупатели, когда она вошла, отвернулись. Одиль Бриаль, не обращая внимания на «пентюхов», присела на скамейку на площади и прочла газету, выкурив за это время несколько сигарет. В сумке на колесиках лежали кое-какие продукты и ее «подружка» — бутыль водки.

Вечером позвонил сын. Одиль Бриаль резко повесила трубку и тут же пожалела об этом. Ей хотелось перезвонить, но она не знала номера его телефона. Весь вечер она корила себя за свое поведение, а в утешение выпила полбутылки обжигавшего желудок коньяка.

В воскресенье Одиль Бриаль встала с левой ноги. Все ей было не так. Вчерашний звонок сына тоже продолжал беспокоить. Под этим предлогом она скрасила свой кофе доброй дозой кальвадоса. Для очистки совести съела кусок хлеба с ветчиной. Часа же в четыре вечера она по-настоящему стартовала и принялась за водку.

Одиль села на старый потертый матерчатый диванчик возле телевизора, ноги положила на стул. Слева от себя поставила кувшин со льдом, а справа открытую бутыль — остаться закрытой бутыли было уже не суждено — и стакан. С первыми глотками она еще переключала каналы пультом, обмотанным изолентой и скотчем. Чем больше убывала водка в бутыли, тем неотрывнее цеплялись пальцы за стакан. К одиннадцати часам бутыль совершенно опустела, а Одиль Бриаль на чем свет стоит кляла телепродюсера. К шести утра ей удалось оторваться от продавленного диванчика и рухнуть на кровать, где она и заснула буквально через десять секунд.

Глава 31

Понедельник, 25 августа 2003 года.

8.00. Старшина утренней смены в комиссариате Девятого округа дочитывал рапорты за ночь. Ничего интересного. Он зашел в электронную базу данных полицейского персонала в связи с тем делом, о котором говорила стажерка: ей, возможно, повстречался полицейский-шизофреник. Старшина установил, где именно служит Оливье Эмери, и позвонил в канцелярию. Коллега ответил, что сержанта по имени Оливье Эмери в списках не значится. Заинтригованный старшина позвонил в отдел кадров префектуры полиции, где находились личные дела всех парижских полицейских. Ответ был получен на редкость быстро: кадровик запросил на компьютере список личного состава и получил ответ: «Неизвестен». Старшина попросил подтвердить эту информацию и получил в ответ нечто язвительное: нечем, дескать, больше заняться, как просматривать списки всех столичных полицейских служб, чтобы убедиться в очевидном.