Капица. Воспоминания и письма - Анна Алексеевна Капица
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они тут все интересуются, как с Тобой будут обращаться. Я им говорю: приезжайте и посмотрите. А ответить не могу. Пока что было погано, что будет дальше – неизвестно. Сейчас как будто хотят улучшить отношение к Тебе, но это трудно. Здесь очень этим заинтересованы, и к нам собирается масса народа. <…>
Зверочек, ты не волнуйся, все будет очень хорошо, но надо очень много бороться и ругаться. Я приеду и возьмусь за это, чтобы Тебя освободить от этого…»
Последнее письмо из Москвы
«№ 10
2 января 1935 г., Москва
Дорогой Крысеночек,
Получил сегодня твое 5 письмо и был ему очень рад. Меня глубоко трогает отношение ко мне иностранных ученых. Сегодня также получил приветственное письмо от Debye^. Вот ведь какой контраст [в] отношении ко мне ученых за границей с тем отношением, которое я встречаю от своих тов[арищей] здесь. Но Крокодил прав, что на все это внимания обращать не надо. Главное, добиться возможности работать. Это главная и единственная цель, которая у меня есть, а на все остальное я плюю. Я вообще веду вполне определенную линию. Перед каждым предложением я ставлю вопрос: „поможет ли это мне научно работать или нет?“ Если нет, я отклоняю его, откуда и [от] кого бы оно ни исходило. Вчера говорил [с] Александром] Наум[овичем Фрумкиным], он мне рассказывал об Ак [адемии] наук. Они обозлились на мой „бойкот“. Не хотят поэтому меня выбирать. Это только мне на руку, т. к., таким образом, я могу вполне естественно отклоняться от участия в сессиях, комиссиях и пр., а таким образом я экономлю свои силы и не „треплюсь“. С другой стороны, связь с университетом мне нужна для подыскания молодежи, и я, конечно, буду читать там лекции, ходить на заседания и пр. А от этих старых „дундуков“ какой мне толк в Ак[адемии] наук?
Тут у нас очень оживленно прошел Новый год. Москва веселилась вовсю. Это результат того подъема в промышленности, который наблюдается. Все планы перевыполнены, и все как по волшебной палочке стало развиваться. Победа на всех фронтах. Елка восстановлена в правах, так что на будущий год у ребят будет елка. У нас даже в Метрополе есть елка. Со вчерашнего дня у нас в Метрополе также нету больше расчетов на инвалюту. Мне официант принес очень длинную карточку меню. Все валютные блюда стали доступны совет [ским] гражданам. Но иностранцы кряхтят. Тут утренний завтрак, который стоил 2 франка, теперь стоит 8, и так всё. Внизу, где был „торгсин“, разменная касса.
Это письмо будет моим последним, и я не уверен, что оно придет вовремя, но на всякий случай пишу…
Твой Петя»
«Я люблю с вами разговаривать…»
(Публикация Е. Капицы.)
Когда Анна Алексеевна вышла замуж за Петра Леонидовича и перебралась жить в Кембридж, то стала часто приходить к нему в лабораторию. Она рассказывала, что поначалу ему хотелось приспособить ее к экспериментальной работе. Из этой затеи ничего не вышло, но регулярно поить всех «русским чаем» из большого самовара стало ее обязанностью, особенно если в лабораторию к Капице приходили какие-то именитые посетители. Безусловно, за годы, прожитые в Кембридже вместе с Петром Леонидовичем, Анне Алексеевне не раз случалось сталкиваться с Резерфордом, но общение их вряд ли выходило за рамки обычных взаимных приветствий. Все переменилось осенью 1934 года.
Петра Леонидовича не выпустили из России, и Анна Алексеевна вернулась в Кембридж одна. Ей, еще очень молодой женщине, необходимо было представлять интересы Капицы, и она часто оказывалась лицом к лицу с достаточно трудными проблемами. Петр Леонидович был лишен возможности напрямую общаться с Резерфордом, он не мог сам объяснить то положение, в которое он попал по воле советского правительства. Это должна была сделать Анна Алексеевна. Еще перед отъездом из Москвы они разработали специальный код для передачи особо важных переговоров с Резерфордом (см. «Письма в год разлуки»). «По приезде в Англию я увиделась с Резерфордом и рассказала ему, что Петр Леонидович задержан в России, – он должен был знать все. Резерфорд был озадачен, очень огорчен и в высшей степени недоволен…», – вспоминала Анна Алексеевна.
В Мондовскую лабораторию Анна Алексеевна приходила довольно часто, чтобы «наводить там порядок», как она пишет Петру Леонидовичу. Но, кроме того, она чувствовала, что осуществляет «живую связь» между Капицей и его любимой лабораторией.
«…Я бываю в лаборатории почти каждый день, – писала она мужу 19 декабря 1934 года, – очень редко пропускаю по какой-то причине, а они все привыкли, что я там в виде ревизии болтаюсь, да и мне приятно там бывать. <…> Любовь твоих помощников в лаборатории перекинулась немного и на меня, я чувствую, что они очень тронуты тем, что я захожу и их вижу почти каждый день. Я знаю, что им кажется, что они не совсем покинуты и позабыты, когда я прихожу их навещать и с ними поболтать и спросить, как работа и что они делают…»
Очень часто в письмах упоминает Анна Алексеевна о своих встречах с Резерфордом. Виделись они едва ли не каждый день или в лаборатории, или у него дома:
«…Крокодил страшно мил, и я с ним иногда беседую. Он страшно умен, даже удивительно, но в то же время очень приятно, такой ум редко встретишь, в особенности замечательно, как он хорошо схватывает все положение и представляет себе мнение его оппонента так, как будто тот ему это все сам объяснил. Очень приятно с ним иметь дело!..» (28 октября 1934 г.); «…Сегодня мы долго разговаривали с Крокодилом о тебе. <…> Он очень верно о тебе говорит, знает тебя насквозь и знает, что тебе лучше всего, вот если бы так тебя все знали и понимали, какую бы пользу громадную ты бы принес, но так трудно понять человека сразу, ведь он тебя знает 13 лет, это не шутка. Я очень люблю с ним говорить и захожу к нему, только, конечно, предварительно его предупредив…» (31 октября 1934 г.).
