У подножия Мтацминды - Рюрик Ивнев

— Но если она сегодня ее принесет…

— То ты получишь ее на один день, так как я уже обещал дать ее Рубену.

Красивая девушка, похожая скорее на актрису, чем на студентку, поднялась. Вслед за ней поднялись и другие. Хохоча и перекидываясь шутками с официанткой, с неимоверной быстротою щелкавшей костяшками счетов, все направились к выходу.

…Вершадский встретил Смагина около дома, в котором они остановились.

— А я уже начал беспокоиться, куда это вы пропали! Вы не проголодались? Наш хозяин ждет нас к обеду. Он говорит, что его жена была рада воспользоваться случаем, чтобы доказать москвичу все преимущества армянской кулинарии…

— Каюсь, я уже отобедал в ресторане.

— Ну, знаете, это, мягко выражаясь, большое свинство.

— Знаю, но что я мог поделать: прогулка нагнала такой адский аппетит…

— А теперь вам придется есть насильно, иначе будет страшная обида.

— Я скажу, что должен соблюдать строжайшую диету.

— Выкручивайтесь, как знаете. Ну, идемте. Нас ждут.

Жена Арташеса Аршаковича оказалась милой и скромной женщиной. Смагин чистосердечно признался ей, что уже пообедал. Хозяйка дома рассмеялась, пожурив его слегка за нетерпение, и ограничилась требованием испробовать лишь сладкое блюдо, приготовленное по ее собственному рецепту.

После обеда Вершадский уговорил Смагина лечь отдохнуть, чтобы набраться сил для вечернего выступления. Утомленный прогулкой Смагин заснул и проснулся только четверть восьмого. Не успел он подняться с оттоманки, как в комнату Вершадского раздался стук.

— Господин Смагин здесь остановился?

— Да, здесь.

— А господин Вершадский?

— Это я.

— Прекрасно. В таком случае позвольте представиться: Омьян, секретарь карского губернатора Курганова.

— Чем могу служить? — сухо спросил Вершадский.

— Господин губернатор просил меня уведомить господина Смагина и вас, что по некоторым обстоятельствам, так сказать, чрезвычайной важности принужден сделать исключение из общих правил, по которым публичные лекции читаются у нас без особых на то разрешений.

— Насколько я вас понял, — ледяным тоном произнес Вершадский, — господин губернатор уполномочил вас сообщить, что он отменяет ту статью конституции Армянской республики, по которой…

— Вопросы нашей конституции не подлежат компетенции ни моей персоны, ни тем более приезжающих к нам из–за границы гастролеров. Я уполномочен передать только распоряжение господина губернатора без права его обсуждения, — снисходительно улыбаясь, объяснил Омьян.

— В таком случае приходите на лекцию и объявите об этом собравшейся публике. Это будет гораздо проще.

Смагин, успевший одеться, вошел в комнату Вершадского и стал молча у дверей.

— Вот и господин Смагин, — сказал Вершадский.

— Очень приятно познакомиться. Надеюсь, мне не придется повторять то, что я сказал.

— Я слышал все, — ответил Смагин. — А также и последние слова господина Вершадского, к которым всецело присоединяюсь.

— Вы хотите демонстрации? — воскликнул Омьян. — Не забывайте, что у меня есть еще одно распоряжение господина губернатора: о немедленной высылке вас и господина Вершадского из пределов Карской губернии. Господин губернатор был так любезен, что, предусмотрев, насколько вам будет неприятно пребывание в городе после отмены вашей лекции, и принимая во внимание, что поезда в Тифлис курсируют лишь по четным дням, а сегодня день нечетный, дал указание о предоставлении двух бесплатных мест на паровозе особого назначения, отбывающем через час в город Александрополь, откуда вы можете уже на свой счет добраться до Тифлиса.

— Какая наглость! — произнес Смагин, смотря прямо в постекленевшие глаза Омьяна.

— Господин Смагин! Я не слышал ваших слов. Разрешите мне узнать, желаете ли вы, чтобы, согласно данной мне инструкции, сопровождал вас до вокзала я. В противном случае я принужден буду обратиться к чинам, которые даны в мое распоряжение.

— Но что же мы скажем публике?! — вскричал Вершадский, взглянув на часы. — Уже без пяти восемь, а лекция назначена…

— В половине восьмого кассирша уже получила распоряжение возвращать деньги обратно и не продавать новых билетов.

— Но ведь надо же дать какое–то объяснение публике! — произнес Смагин.

— Не беспокойтесь. Оно уже дано.

— Если это не государственный секрет, — насмешливо спросил Вершадский, — я хотел бы знать, как вы объяснили отмену лекции?

— Она не отменена. Она отложена по болезни лектора.

Они вышли на улицу. Омьян сделал знак каким–то трем типам, одетым в полувоенную форму, и те отошли в сторону. Затем, взглянув на часы, сказал:

— Господин губернатор был так любезен, что предоставил нам свой экипаж. Садитесь, пожалуйста, иначе мы можем опоздать к отбытию поезда.

Всю дорогу до вокзала ни Смагин, ни Вершадский не проронили ни слова, хотя Омьян и пытался завести беседу. Возле здания вокзала к ним подскочил начальник станции, почтительно поздоровался с Омьяном и пошел спереди, указывая путь. Через служебный подъезд они вышли на заснеженную платформу и остановились около ожидавшего их паровоза.

Кругом было пустынно. Лежали сугробы снега, издали мигали огни города. И вдруг от изумления Смагин широко раскрыл глаза. Опираясь одной рукой на палку, а другой на руку молодого стройного кавказца в барашковой папахе, к ним спешил старик, которого он встретил днем на Мухлисской дороге. Старик подошел к Смагину и, вынув из–за пазухи какой–то сверток, быстро заговорил:

— Я все знаю, все… Вот лепешки, наши, армянские… возьми дорога. А это — Шакро, сын соседа. Сказал мне: «Одного не пущу», пошел со мной.

Шакро, блестя своими черными глазами, крепко пожал руку Смагина:

— Хотел вас послушать, а пришлось только повидать. Эти дураки думали, что им кто–нибудь поверит. Все поняли, какова ваша болезнь. Публика возмущена произволом, весь город завтра только об этом и будет говорить.

— Но как вы узнали, что мы на вокзале?

— Да разве в этом городке что–нибудь можно скрыть?

— Шакро умный, он все знает, — сказал, улыбаясь, старик.

— Будешь умным, когда сами охранники хвастались: московского большевика выпроваживаем на паровоз…

— Господа, все готово, прошу садиться! — раздался баритон Омьяна.

Смагин обнял старика, потом его спутника:

— Спасибо!.. Никогда не забуду этого.

Он и Вершадский отправились к паровозу. Машинист, огромный широкогрудый парень, помог им влезть.

Омьян церемонно поклонился, будто провожал знатных гостей. Начальник станции отвернулся в сторону.

…Смагин надолго запомнил эту поездку от Карса до Александрополя лютой зимней ночью при двадцатиградусном морозе. С одной стороны их пронизывал ветер а с другой — обдавало чудовищным жаром от топки паровоза. Они никогда не поверили бы, что можно вынести подобную пытку в течение восъми–девяти часов, если бы не испытали этого сами. Но совершилось настоящее чудо: ни Вершадский, ни Смагин не получили даже насморка, — такова была сила нервного напряжения.

Когда на другое утро они подъезжали к Александрополю, машинист сказал им на прощанье:

— Товарищи! Я тут ни при чем. Это дашнакская сволочь — пока сила на их стороне. Недалек тот день, когда мы с ними рассчитаемся, и тогда вспомните меня, Ованеса Петросяна. До свидания!

Глава II

Приехав в Александрополь вечером, Смагин и Вершадский остановились в гостинице «Арарат». Им с трудом удалось получить две маленькие комнаты на третьем этаже. Немного отдохнув, Вершадский пошел разыскивать товарища, адрес которого дал ему Арташес, а Смагин остался у себя в номере.

Снизу из ресторана доносились дикие крики кутивших молодчиков из дашнакской шайки Шаварша, топот ног, смех, похожий на стон, звуки зурны. Так веселиться могли только в порыве отчаяния. Вдруг все эти разрозценные звуки заглушил звон разбитой посуды. На секунду наступила мертвая тишина, после чего разразилась настоящая буря. Казалось, кто–то расшвыривает мебель и взламывает пол.

Воздух был спертый. Пьяный, одурманивающий запах наполнял коридор гостиницы. По скрипучей деревянной лестнице раздались тяжелые шаги, дверь в номер Смагина открылась, и на пороге появились, пропахшие вином и порохом, пошатываясь на туго обтянутых гетрами ногах, три мрачные фигуры, обвешанные маузерами и кинжалами. Не обращая внимания на Смагина,

они перебрасывались непонятными, дышащими злобой фразами. Перебранка была бурной, но недолгой. Один из дашнаков вынул из кармана широких шаровар полную горсть золотых монет, передал ее двум другим, и дашнаки исчезли с такой же быстротой, как и появились. Но через несколько минут один из них, все так же пошатываясь, вернулся и стал искать что–то на полу. Потом обратился к Смагину с вопросом: