Предсказание - Дин Кунц

— Вы знаете, — подала голос Лорри, — я ведь так ни разу и не услышала историю о том, как Гарри Рамирес обварился до смерти.

— Это тоже праздничная история, — заявила моя мать.

Отец застонал.

— Да, конечно, — согласилась бабушка. — В ней есть карлик.

Папа вытаращился на нее.

— Каким образом появление карлика превращает историю в праздничную?

— Разве ты не слышал об эльфах? — удивилась бабушка.

— Эльфы и карлики — не одно и то же.

— А по мне одно, — ответила бабушка.

— И по мне, — поддакнула Люси.

— Карлики — это люди, — настаивал отец. — Эльфы — сказочные существа.

— Сказочные существа тоже люди, — возразила бабушка, — даже если они предпочитают спать только со своими.

— Карлика звали Крис Рингл? — спросила мама.

— Нет, дорогая Мэдди, Крис Прингл, — поправила ее бабушка. — С «П» в начале.

— Если в истории есть карлик, по мне, она тоже праздничная, — высказала свое мнение Лорри.

— Это безумие, — вырвалось у отца.

Мама похлопала его по плечу:

— Ну что ты так разнервничался, дорогой.

— Итак, — начала бабушка, — Спарки Андерсон платит восемнадцать долларов за бутылку «Мерло», а в те дни на такие деньги можно было купить гораздо больше, чем сегодня.

— Все так подорожало, — вздохнула мама.

— Особенно если хочется купить что-то с отрезанным пальцем внутри, — уточнила Лорри.

До следующего из пяти ужасных дней оставалось десять месяцев, и казалось, что эта ночь, со звоном бокалов, напоенная ароматом жареной индейки, будет длиться вечно.

Часть 5

ТЫ УМЫЛ РУКИ, КАК ПОНТИЙ ПИЛАТ

Глава 53

Федеральная тюрьма строгого режима «Скалистые горы» расположена в девяти милях от Денвера. Стоит на холме, у которого срезали вершину, а по склонам вырубили, все деревья. Вокруг сплошные леса, но окружающая тюрьму территория растительности лишена, так что тому, кто пытается сбежать из тюрьмы или подойти к ней, негде укрыться ни от лучей прожекторов, ни от часовых на сторожевых вышках.

Никому еще не удавалось сбежать из «Скалистых гор». Заключенные покидали тюрьму или отсидев положенное, или мертвыми.

В высоких каменных стенах виднеются забранные решетками окошки, слишком маленькие, чтобы в них мог протиснуться взрослый человек.

Над главными воротами, которые ведут на обнесенную стеной автомобильную стоянку, в камне выбиты слова: «ИСТИНА * ЗАКОН * СПРАВЕДЛИВОСТЬ * НАКАЗАНИЕ». Судя по внешнему виду тюрьмы и по контингенту закоренелых преступников, которые сидят в ней, можно сделать вывод, что слову «раскаяние» в этом ряду места нет.

В ту пятницу, 26 ноября, четвертый из моих пяти ужасных дней, серое небо, что давило на тюрьму, выглядело таким же унылым, как будущее здешних заключенных. Ледяной ветер пробирал до костей.

Прежде чем мы миновали ворота и попали на огороженную стоянку, нам троим пришлось выйти из «Эксплорера». Двое охранников быстро, но тщательно обыскали автомобиль, заглянули под днище. Искали прежде всего чемоданчики-бомбы и гранатометы.

— Я боюсь, — призналась Лорри.

— Тебе необязательно идти с нами, — ответил я.

— Обязательно, — возразила она. — Слишком многое поставлено на карту.

Получив разрешение заехать на стоянку, мы остановились как можно ближе к двери, ведущей в здание тюрьмы. Хотелось до минимума сократить прогулку на обжигающем ветру.

Сотрудники пользовались теплым подземным гаражом. Стоянка обслуживала только посетителей.

Накануне Дня благодарения их вроде бы должно было быть много. Однако на каждый автомобиль приходилось девять пустых ячеек.

Учитывая, что заключенных привозили сюда из всех западных штатов, возможно, ко многим родственники не имели возможности приезжать регулярно: слишком далеко. А может, плевать хотели на заблудшую овцу в своем стаде.

Впрочем, в тюрьме сидели и те, кто убил свою семью, а потому не мог ожидать приезда жены или детей.

Даже в наше сентиментальное время я не мог сочувствовать этим одиноким мужчинам, сидевшим в камерах и с тяжелым сердцем наблюдающим, как птицы летят по небу, куда им только вздумается. Я никогда не понимал стремление Голливуда романтизировать преступников и тюремную жизнь. А кроме того, у большинства этих парней был телевизор, они подписывались на «Хастлер» и имели доступ к любым наркотикам.

За дверью, в коротком коридоре, где дежурили три охранника, один с помповым ружьем, мы назвали свои имена, показали удостоверения личности с фотографиями и расписались в регистрационном журнале. Прошли через рамку металлоискателя, нас проверили и на флюороскопе. При этом мы находились под постоянным наблюдением видеокамер, смонтированных под потолком.

Симпатичная немецкая овчарка, натасканная на наркотики, лежала у ног своего инструктора, положив морду на переднюю лапу. Собака подняла голову, принюхалась, глядя на нас, зевнула.

Наш запас аспирина и средств для понижения кислотности в желудке не заставил ее вскочить на все четыре лапы, ощетиниться, зарычать. Мне оставалось только гадать, как отреагирует эта немецкая овчарка на посетителя, который явится с прописанными ему врачом таблетками «прозака»[64].

В конце коридора нас внимательно рассмотрела еще одна камера. Потом охранник открыл дверь, чтобы пропустить нас в «предбанник».

Поскольку наш визит организовывал Хью Фостер и из-за необычности нашего дела, нас принимали, как дорогих гостей. Заместитель начальника тюрьмы, в сопровождении вооруженного охранника, из «предбанника» провел нас к лифту, мы поднялись на два этажа, прошли по лабиринту коридоров, дважды останавливаясь перед запертыми решетчатыми дверьми. Они открывались лишь после того, как заместитель начальника тюрьмы прикладывал правую руку к настенной пластине сканера. У совещательной комнаты нас попросили снять пальто и повесить их на вешалку. Мы прочитали список «ПРАВИЛ ПОВЕДЕНИЯ», который, забранный в рамку, висел рядом с дверью.

Мы с Лорри вошли в еще пустовавшую совещательную комнату размером примерно двадцать на пятнадцать футов, с серым полом, серыми стенами и флуоресцентными лампами под низким потолком.

Серый свет дня практически не проникай в забранные толстыми решетками два маленьких окна.

Середину комнаты занимал длинный, в восемь футов, прямоугольный стол. У дальнего торца стоял один стул, вокруг ближнего — четыре.

На одиноком стуле сидел Панчинелло Бизо, который еще не знал, что может или спасти нашу семью от трагедии, или приговорить к невыносимым страданиям.

Глава 54

Руки Панчинелло были прикованы к кольцам, вваренным в стол. Длина цепей позволяла Панчинелло встать и размять ноги, топчась на месте, но обойти стол он не мог. Каждая ножка стола двумя болтами крепилась к полу.

Обычно посетители разговаривают с заключенными через переговорное устройство, находясь по разные стороны стеклянной перегородки. Причем несколько человек, рассредоточившись вдоль перегородки, беседуют одновременно. Совещательные комнаты используют адвокаты, если разговор с клиентом не предназначен для чужих ушей.

Мы попросили устроить нам встречу с Панчинелло в такой вот комнате не потому, что хотели сказать ему что-то конфиденциальное. Просто чувствовали, что в более доверительной атмосфере у нас больше шансов убедить его откликнуться на нашу просьбу.

Но давящая атмосфера совещательной комнаты определенно не способствовала тому, чтобы человек с закаменевшим сердцем сподобился на доброе дело.

Оставшись в коридоре, охранник, сопровождавший нас, теперь закрыл дверь, через которую мы только что вошли.

Охранник, приведший Панчинелло, вышел через другую дверь в соседнюю комнату. Встал у окошка в двери. Он ничего не слышал, но все видел.

Мы остались наедине с человеком, который убил бы нас более девяти лет тому назад, если бы мы предоставили ему такую возможность, которого приговорили к пожизненному заключению, в том числе и благодаря нашим показаниям.

Учитывая большую вероятность того, что наше появление он встретит враждебно, я очень сожалел, что правила этой тюрьмы не разрешали взять с собой сладкую выпечку.

Девять лет, проведенные за решеткой, практически не отразились на Панчинелло. Разве что прическа не была такой же модной, как девятью годами раньше, когда он взорвал городскую площадь. Он оставался все тем же зеленоглазым красавчиком.

И улыбка кинозвезды казалась искренней. Сверкающие зеленые глаза с интересом смотрели на нас.

Едва мы сели за стол у нашего края стола, он помахал нам пальцами правой руки, как обычно здороваются со знакомыми бабушки в скверике.

— Ты хорошо выглядишь, — заметил я.