Стихотворения - Михаил Кузмин

февраль 1916

Псковской август*

Ю. П. Анненкову

Веселушки и плакушкиМост копытят козами,А заречные макушкиЛеденцеют розами.По пестро-рябым озерцамГребенцы наверчены.Белым, черным, серым перцемЛодочки наперчены.Мельниц мелево у кручиСухоруко машется.На березы каплет с тучиЯнтарева кашица.Надорвясь, вечерня, шмелем,Взвякивает узенько.Белки снедки мелко мелем, —Тпруси, тпруси, тпрусенька.Завинти, ветрило, шпонтик, —Что-нибудь получится!Всколесила желтый зонтикНа балкон поручица!

Август 1917

Хлыстовская*

О, кликай, сердце, кликай!Воздвигни к небу клич!Вельможный день, великийТем кличем возвеличь!

Струи на струны руки,Ударь, ударь, ударь!Вернется из разлукиНаш Горний Господарь!

И горница готова,Предубранный Сион,Незнаемое словоВернет на землю Он.

Дождусь ли, о, дождусь лиТебя из дальних стран?Звончей звените, гусли!Урчи громчей, тимпан!

Ой, дух! Ой, царь! Ой, душе!Сойди в корабль скорей!Прожги до дна нам душиИ рей, родимый, рей!

Крылами пышно машетИ дышит надо мной.В поту нам пашню пашетХозяин Неземной.

Вздымай воскрылья крылец,Маши, паши, дыши!Гееннский огнь, Кормилец,Огнем нам утиши!

1916

V. Виденья*

«Виденье мной овладело…»*

Виденье мной овладело:О золотом птицелове,О пернатой стреле из трости,О томной загробной роще.Каждый кусочек тела,Каждая капля крови,Каждая крошка кости —Милей, чем святые мощи!

Пусть я всегда проклинаем,Кляните, люди, кляните,Тушите костер кострами —Льду не сковать водопада.Ведь мы ничего не знаем,Как тянутся эти нитиИз сердца к сердцу сами…Не знаем, и знать не надо!

1916

«Серая реет птица…»*

Серая реет птица,Странной мечты дочь…Сон все один мне снитсяТретью почти ночь…Вижу: идем лугами,Темный внизу лог,Синяя мгла над нами,Где-то поет рог…Так незнакомы дали,Красный растет мак,Оба в пути устали,Густо застыл мрак…Глухо рожок играет…Кто-то упал вдруг!Кто из нас умирает:Я или ты, друг?Нас, о Боже, Боже,Дланью Своей тронь!Вдруг, на корабль похожий,Белый взлетел конь…Верю: дано спасенье!Сердце, восторг шпорь!Сладостное смятенье,Сердцу успокоенье,Праздником вознесеньяТрелит свирель зорь!

1916

Колдовство*

В игольчатом сверканьиЗанеженных зеркал —Нездешнее исканьеИ демонский оскал.Горят, горят иголки —Удар стеклянных шпаг, —В клубах нечистой смолкиПрямится облик наг.Еще, еще усилье, —Плотнится пыльный прах,А в жилах, в сухожильяхТечет сладелый страх.Спине — мороз и мокро,В мозгу пустой кувырк.Бесстыдный черный отрокПлясавит странный цирк.Отплата за обиды,Желанье — все в одно.Душок асса-фетидыЛетучит за окно.Размеренная рамаРешетит синеву…Луна кругло и прямоУпала на траву.

Май 1917

Пейзаж Гогена*

К. А. Большакову

Красен кровавый рот…Темен тенистый брод…Ядом червлены ягоды…У позабытой пагодыРуки к небу, урод!..

Ярок дальний припек…Гладок карий конек…Звонко стучит копытами,Ступая тропами изрытыми,Где водопой протек.

Ивою связан плот,Низко златится плод…Между лесами и селамиВеслами гресть веселымиВ область больных болот!

Видишь: трещит костер?Видишь: топор остер?Встреть же тугими косами,Спелыми абрикосами,О, сестра из сестер!

1916

Римский отрывок*

Осторожный по болоту дозор,на мху черные копыт следы…за далекой плотинойконь ржет тонко и ретиво…сладкой волной с противо —положных гормешается с тинойдух резеды.

Запах конской мочи…(недавняя стоянка врагов).Разлапая медведицы семеркатускло мерцает долу.Сонно копошенье полу —голодных солдат. Мечиблещут странно и зоркоу торфяных костров.

Завтра, наверно, бой…Смутно ползет во сне:стрелы отточены остро,остра у конников пика.Увижу ли, Нико —мидия, тебя, город родной?Выйдут ли мать и сестрыНавстречу ко мне?

В дрему валюсь, словно песком засыпан в пустыне.Небо не так сине, как глаза твои, Октавия, сини!

Июнь 1917

Враждебное море*

Ода

В. В. Маяковскому

Чей мертвящий, помертвелый ликв косматых горбах из плоской вздыбившихся седины вижу?Горгона, Горгона,смерти дева,ты движенья на дне бесцельного вод жива!

Посинелый языкиз пустой глубинылижет, лижет(всплески — трепет, топот плеч утопленников!),лижет слована столбах опрокинутого, потонувшего,почти уже безымянного трона.Бесформенной призрак свободы,болотно лживый, как белоглазые люди,ты разделяешь народы,бормоча о небывшем чуде.

И вот,как ристалищный конь,ринешься взрывом вод,взъяришься, храпишь, мечешьмокрый огоньна белое небо, рушась и руша,сверливой воронкой буравясвои же недра!

Оттуда несется глухо,ветра глуше:— Корабельщики-братья, взроемхмурое брюхо,где урчит прибой и отбой!Разобьем замкнутый замок!Проклятье героям,изобретшим для мяса и самокпервый под солнцем бой!

Плачет все хмурей:— Менелай, о Менелай!не знать бы тебе Елены,рыжей жены!(Слышишь неистовых фурийнеумолимо охрипший лай?)Все равно Парис белоногийгрядущие все тревогивонзит тебе в сердце: плены,деревни, что сожжены,трупы, что в поле забыты,юношей, что убиты, —несчастный царь, несина порфирных своих плечах!

На красных мечахраскинулась опочивальня!..В Елене — все женщины: в нейЛеда, Даная и Пенелопа,словно любви наковальняв одну сковала тем пламенней и нежней.Ждет.Раззолотили подушку косы…(Братья,впервые)— Париса руку чует уже у точеной выи…(впервыеАзия и Европавстретились в этом объятьи!!)Подымается мерно живот,круглый, как небо!Губы, сосцы и ногти чуть розовеют…Прилети сейчас осы —в смятеньи завьются: где былучше найти амброзийную пищу,которая меда достойного дать не смеет?

Входит Парис-ратоборец,белые ноги блестят,взгляд —азиатские сумерки круглых, что груди, холмов.Елена подъемлет темные веки…(Навекимиг этот будет, как вечность, долог!)Задернут затканный полог…(Первая встреча! Первый бой!Азия и Европа! Европа и Азия!!И тяжелая от мяса фантазиямедленно, как пищеварение, грезит о вечнойнародов битве,рыжая жена Менелая, тобой, царевич троянский, тобойуязвленная!Какие легкие утром молитвысдернут призрачный сон,и все увидят, что встреча вселеннойне ковром пестра,не как меч остра,а лежат, красотой утомленные,брат и сестра,детски обняв друг друга?)Испуганенужного вечная мать,ты научила проливатькровь братана северном, плоском камне.Ты — далека и близка мне,ненавистная, как древняя совесть,дикая повестьо неистово-девственной деве!..дуй, ветер! Вей, рейдо пустынь безлюдных Гипербореев.Служанка буйного гения,жрица Дианина гнева,вещая дева,ты, Ифигения,наточила кремневый нож,красною тряпкой отерла,среди крикови барабанного воя скифовбратское горлозакинула(Братское, братское, помни!Диана, ты видишь, легко мне!)и вдруг,как странный недуг,мужественных душ усладапод ножом родилась(Гибни, отцовский дом,плачьте, вдовые девы, руки ломая!Бесплодная роза нездешнего мая,безуханный, пылай, Содом!)сквозь кровь,чрез века незабытая,любовьОреста и его Пилада!Море, марево, мать,сама себя жрущая,что от заемного блеска месяцаматкой больною бесится,Полно тебе терзатьбедных детей,бесполезность рваных сетейи сплетенье бездонной рваниназывая геройством!Воинственной девы безличье,зовущеек призрачной брани…но кровь настоящаяльется в пустое геройство!Геройство!А стоны-то?А вопли-то?Проклято, проклято!Точило холодное жметживой виноград,жница бесцельная жнетза рядом ряд.И побледневший от жатвы ущербный серпвалитсяв бездну, которую безумный Ксерксвелел бичами высечь(цепи — плохая подпруга)и увидя которую десять тысячоборваннных греков, обнимая друг друга,крича, заплакали: «Θάλασσα»![84]

Апрель 1917