Имам Шамиль - Шапи Казиев

Война расковывала людей, обнажала их главные качества. А постоянное соседство со смертью и ждавшей за ней вечностью очищало от лицемерия и фальши. Толстовская идея «опрощения» нашла здесь самую благодатную почву

Очарованный Кавказом, Толстой решил поступить на военную службу. Сдав экзамен, граф поступил юнкером в артиллерийскую бригаду, которая дислоцировалась под Кизляром. Он показал себя храбрым солдатом, был представлен к наградам, но так ни одну и не получил. Зато опыт и впечатления, полученные на Кавказе, легли в основу его будущих произведений.

Он любил читать Руссо, но теперь его больше увлекали сказания и легенды горцев, их живописные костюмы и обычаи, особенности характера, подробности быта. "Сокровища поэтические необычайные", — писал он в дневнике.

Толстой обрел много новых друзей. Одним из них был удалой чеченец Садо, считавшийся мирным. Они стали кунаками и часто бывали вместе. Летом 1853 года, направляясь из станицы Воздвиженской в Грозную, они оторвались от основного отряда, и тут на них налетел отряд горцев. До крепости было уже недалеко, и Толстой с- Садо помчались вперед. Лошадь Толстого явно отставала и плен был бы неминуем, если бы Садо не отдал графу своего коня и не убедил горцев прекратить преследование. "Едва не попал в плен, — записал Толстой в своем дневнике 23 июня 1853 года, — но в этом случае вел себя хорошо, хотя и слишком чувствительно". Случай этот, вместе с опубликованным в газете «Кавказ» сообщением о том, как офицер П. Готовницкий и солдат И. Дудатьев попали в плен к горцам, а затем бежали, лег в основу рассказа "Кавказский пленник", где горская девочка старается помочь попавшим в плен русским офицерам. А в «Набеге» Толстой писал уже о том, как русский офицер спасет раненого чеченца.

Спасший для мира великого писателя чеченец Садо этим не ограничился. Позже он сумел отыграть у офицера, которому был должен Толстой, весь его проигрыш. Об этом написал Льву брат Николай: "Приходил Садо, принес деньги. Будет ли доволен брат мой? — спрашивает".

Служба на Кавказе сделала Толстого другим человеком. Он освободился от романтического очарования героев Марлинского и Лермонтова. Его больше интересовали жизнь и сознание простого человека, не по своей воле ввергнутого в ужас вселенского братоубийства. Позже, в «Набеге» он выразит это так: "Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных?.."

Но сначала написалось «Детство». Толстой дерзнул послать свое сочинение Н. Некрасову в «Современник». Рассказ напечатали. Успех был оглушительным. Имя Толстого стало известным и популярным. В промежутках между ратными делами он продолжал писать.

Толстой прослужил на Кавказе два года. Прибыв сюда мало кому известным частным лицом, он покидал его в чине офицера и в славе нового литературного дарования.

В 1853 году, когда началась Крымская война, Толстой уже сражался в Дунайской армии, а затем участвовал в тяжелой обороне Севастополя.

Под ядрами неприятеля 26-летний Толстой написал "Рубку леса". Вместе с беспощадной правдой о варварском уничтожении природы Кавказа и войне с горцами в рассказе выведены образы офицеров, мечтающих променять «романтический» Кавказ "на жизнь самую пошлую и бедную, только без опасностей и службы".

"Я начинаю любить Кавказ, хоть посмертной, но сильной любовью, — писал он в своем дневнике 9 июля 1854 года, — Действительно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи война и свобода".

В аду блокады Толстой начал писать и "Севастопольские рассказы", обратившие на себя внимание самого государя.

Уже на склоне лет, в мировой славе литературного гения, Толстой вернулся к своему давнему замыслу. "Хаджи Мурат" стал его последним большим произведением.

После Толстого литературный Кавказ стал другим. Фокус его повестей сосредоточился на сути человеческого бытия, уничтожаемого чуждыми ему политическими амбициями и "государственными интересами".

На Кавказе, и работая над «Хаджи-Муратом», Толстой с особенным интересом изучал ислам, видя в нем особую ступень нравственного развития человечества.

Это отразилось в его письме семье Векиловых, просивших совета о выборе вероисповедания для своих сыновей, тогда как отец их был мусульманином, а мать христианкой, и брак их был узаконен лишь по воле императора ввиду немалых заслуг картографа Векилова. "Как ни странно это сказать, — писал Толстой, для меня, ставящего выше всего христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения и в том, что магометанство по своим внешним формам стоит несравненно выше церковного православия. Так что, если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе, и всякий предпочтет магометанство с признаками одного догмата, единого Бога и Его пророка, вместо того сложного и непонятного богословия — Троицы, искупления, таинств, Богородицы, святых и их изображений и сложных богослужений".

Когда человечество уповало на прогресс и тешилось техническими изобретениями, Толстой думал о вечном, о всемирной любви и необходимости всеобщего просвещения.

Святейший Синод, не разделяя порывов великой души, отлучил писателя от церкви: "…Граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекшись от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви".

Богоискательство его не удовлетворило, Оптина пустынь не исцелила его душевного смятения, а всемирная слава не приносила утешения.

Ему казалось, что настоящая жизнь осталась там, в горах Кавказа.

НАПРАСНЫЙ ПОДВИГ АРГУТИНСКОГО

В феврале 1853 года Барятинский сумел взять реванш за свое поражение под Ведено, разбив у реки Мичик отряд горских ополченцев.

Дальнейшие наступательные действия против Шамиля Воронцов приостановил. Назревала новая война с Турцией, и основные силы были передислоцированы в Закавказье, для отражения возможного османского вторжения.

Наместник даже подумывал о полном выводе регулярных войск из Дагестана и Чечни, чтобы сохранить Кавказ в целом. Но опытные генералы отговорили Воронцова от этой затеи. Они считали, что Шамиль, если дать ему укрепиться, станет опаснее всей турецкой армии.

Их правота подтвердилась весьма скоро. Шамиль решил использовать создавшееся положение для разрыва блокады. 25 августа с отрядом в 15 тысяч человек он прорвал Лезгинскую кордонную линию, занял Закаталы и угрожал Кахетии.

На стыке Грузии, Азербайджана и Дагестана, на южном отроге Главного Кавказского хребта, возводилось большое Месельдегерское укрепление. Отсюда можно было контролировать передвижения горцев и загодя предупреждать об опасности. Шамиль решил разрушить укрепление, чтобы быть более свободным в дальнейших действиях, и 6 сентября начал его осаду. Но упорство защитников Месельдегерского укрепления нарушило его дальнейшие планы. Имам рассчитывал на помощь местного населения, надеялся, что турки отвлекут царские войска в Закавказье, но не дождался ни того, ни другого.

Вместо этого непредсказуемый генерал Аргутинский с почти 10-тысячным отрядом и дюжиной пушек совершил неслыханный по трудности переход от Турчи-Дага до Месельдегера через несколько заснеженных перевалов, включая Главный Кавказский хребет. Он двигался 10 дней почти без остановок, надеясь зайти Шамилю в тыл и отрезать его от Дагестана. Подвиг Аргутинского, стоивший ему многих жертв, напомнил всем переход Суворова через Альпы и потряс воображение знатоков горной войны. Но усилия генерала оказались напрасными, потому что Шамиль к тому времени решил вернуться в Дагестан и атаковать его Аргутинский не успел. Этот тяжелый переход окончательно подорвал здоровье "Самурского вепря". Разбитого параличом, его едва довезли до Темир-Хан-Шуры. Война была его жизнью, он умер через полтора года в Тифлисе холостяком, не оставив потомства. А еще через двадцать два года ему поставили памятник в Темир-Хан-Шуре.

Когда в 1918 году к власти в Дагестане пришли большевики, их лидер Махач Дахадаев, женатый на внучке Шамиля, велел снести памятник, что и сделала дружная толпа горских и русских пролетариев. В том же году Дахадаева расстреляли белогвардейцы, а в 1924 году советская власть переименовала в его честь город Порт-Петровск в Махач-калу.

ГОРЦЫ И КРЫМСКАЯ ВОЙНА