Последний Конунг - Тим Северин

Мы развернулись и принялись вытаскивать людей из воды. Это было нетрудно – у этих дромонов борта невысоки, – но мы не могли добраться до тех несчастных, что оставались на корме преломившегося судна; они упали в море по другую стороны цепи. Иным удалось добраться до нас вплавь. Другие ухватились за деревянные плоты, и мы подобрали, скольких смогли, но сторожевые лодки приближались, и спасти всех мы не успели.

– На весла! – приказал Харальд, и мы начали уходить от приближающихся сторожевых лодок.

– Бедняги, – пробормотал сидевший рядом со мной швед. – Не позавидуешь их участи в темнице…

Голос его замер, и тогда я поднял глаза.

Харальд стоял на корме, лицо у него было жесткое, и он зло смотрел на нас. Мелькнувший в его глазах гнев дал понять, что нам лучше заткнуться, сосредоточиться на веслах и доставить его к месту его назначения.

Глава 10

Мы входили в Киев торжественно. Харальд ехал во главе дружины, верхом, одетый в лучшее придворное платье из Константинополя, с парадным мечом в руке – золотая рукоять и покрытые эмалью ножны. Меч обозначал его ранг – спафарокандидат. За ним шагала дружина, все в самых лучших платьях, все в золотых и серебряных украшениях. Замыкали шествие носильщики и рабы с тюками персикового шелка и с прочими ценными вещами, сгруженными с корабля. Мы с Халльдором тоже ехали верхом вместе с другими ближними советниками Харальда. После нашего побега из Царьграда Харальд объявил меня своим советником. Взамен я принес присягу вассала, поклялся служить ему и поддерживать как своего военачальника до того дня, когда он займет причитающееся ему место на норвежском троне.

– Выше нос, Торгильс! – сказал мне Халльдор, когда мы с грохотом въезжали в городские ворота и стража князя Ярослава приветствовала нас.

Слава о доблести Харальда опередила нас, и стражникам, многие из которых были норвежскими наемниками, очень хотелось увидеть человека, приславшего на сохранение столько сокровищ.

– Не ждал я увидеть здесь столько признаков Белого Христа, – угрюмо сказал я, указывая на купола большого монастыря, стоящего на холме прямо перед нами. Настроение у меня было прескверное.

– Придется тебе привыкнуть к этому, – откликнулся Халльдор. – Надо думать, Харальд скоро обвенчается в таком вот храме.

Его слова ошеломили меня.

– Торгильс, ты что, забыл, ведь по пути в Константинополь Харальд просил руки Елизаветы, второй дочери князя. Ему дали от ворот поворот. Велели не возвращаться, пока он не добудет славы и богатства. Ну вот, а теперь он стал славен и богат, и даже больше того. Елизавета же и ее семья благочестивые христиане. Они будут настаивать на венчании по обряду Белого Христа.

Меня это совсем огорчило. Я-то радовался, что, став советником Харальда, смогу воздействовать на него во благо исконной вере. Однако, теперь, похоже, мне придется соперничать с влиянием его жены и советников, которых она, разумеется, приведет с собой. От этой мысли настроение у меня испортилось окончательно. Смерть Пелагеи нанесла мне тяжкий удар, лишив одновременно и друга, и доверенного лица, а по дороге в Киев я чувствовал себя все более и более одиноким среди зачастую чересчур грубых соратников Харальда.

– Стало быть, это не то место, где я могу чувствовать себя вольготно, – заключил я. – Коль скоро мне суждено служить Харальду, ему от меня будет больше пользы в северных землях. Попрошу-ка его послать меня вперед, предуготовить его прибытие в Норвегию. Попытаюсь выяснить, кто из сильных и знатных людей готов поддержать его, а кто будет против, когда он объявит о своих притязаниях на трон.

– Снова станешь соглядатаем? – спросил Халльдор, которому я поведал, как служил осведомителем при Иоанне Евнухе. – Харальду это понравится. Он всегда за уловки и хитрость.

– Отчасти соглядатаем, отчасти посланцем.

Харальд согласился, и я, получив деньги, пересланные мне ростовщиком из Константинополя, сразу же пустился дальше с теми из варягов Харальда, кто прежде прочих отпросился домой. К тому времени, когда Харальд с оставшимися праздновали блестящую свадьбу норвежского принца и второй дочери киевского князя Ярослава, я уже был на Севере, где обитают мои исконные боги.

Немногое изменилось здесь за двенадцать лет моего отсутствия – вот первое, что я обнаружил. По-прежнему из трех ведущих королевств Дания и Норвегия недоверчиво косились друг на друга, в то время как Швеция стояла в сторонке и спокойно раздувала пламя распри между соседями. Норвежцы устраивали набеги на датчан, те отвечали тем же. Союзы менялись. Властные роды ссорились по пустякам, и везде, где норвежцы захватили земли за морем – в Англии, Шотландии или Ирландии, – сидели властители, на словах хранившие верность королю, но действовавшие самочинно. Через эти бурные воды мне предстояло проложить путь для Харальда ко времени его возвращения.

Для начала я посетил племянника Харальда, Магнуса. Он сидел на норвежском престоле и притязал на таковой же в Дании. Это был человек представительный, энергичный, гордый и проницательный не по годам. В свои двадцать пять лет он уже завоевал любовь народа справедливостью и привычкой выигрывать битвы с датчанами. И я понял, что Харальду нелегко будет сместить того, кого народ прозвал Магнусом Добрым.

Я появился при дворе Магнуса под видом исландца, вернувшегося после службы в Константинополе и достаточно богатого, чтобы побездельничать по дороге. Это было довольно близко к истине, и никто особенно не расспрашивал меня о моем прошлом. Один только раз я чуть было не утратил бдительность – это случилось, когда я услышал о смерти вдовствующей королевы Эльфгифу. Той женщины, которая впервые уложила меня в постель.

– Оно и к лучшему, хотя она и была первой женой великого Кнута, – заметил тот, кто сообщил мне об этом. – Муж прислал ее к нам как соправительницу ее бессердечного сына. Нам они пришлись не по нраву, и мы их изгнали. Не могу сказать, что ее смерть меня сильно печалит.

От его слов я почувствовал себя стариком. Кому же понравится сознание, что первая его любовь уже сошла в могилу? Он ведь помнит ее пыл и красоту.

Минуло почти два года, прежде чем я смог поведать Харальду о своих впечатлениях о Магнусе, ибо князь Ярослав настоял на том, чтобы его новый зять остался в Киеве, и Харальду пришлось задержаться. Но я почти и не заметил этой задержки, ибо наконец-то нашел место, коего исконные наши боги не покидали, и я был счастлив.

Из Нидароса, столицы Магнуса, я отправился в Данию, чтобы оценить силу и характер ярла Свейна Эстридсона, ее правителя, и было это осенью. Шел я сушей через горные перевалы и добрался до местности под названием Вестерготланд. Расположенный на границе между Норвегией и Швецией, этот край был столь уныл и суров, что по-настоящему никого не интересовало, кому же он, собственно, принадлежит. Край скал и лесов, маленьких озер и мелких речек, с единственным большим внутренним водоемом – озером Банер, замерзающим зимой, как и все остальные здешние озера, ибо зимы здесь студеные. Я шел пешком – эта дорога трудна для лошадей, и корму для них нет. И слуги со мной не было, я странствовал в одиночку. Вестерготланд прослыл местом беззаконным, и меня совсем уже одолело сомнение, разумно ли я поступил, взяв с собой столько золота и серебра. Вот тогда-то я и наткнулся на памятный камень рядом с дорогой. На камне была вырезана эпитафия погибшему воину – судя по рунам, он закончил жизнь свою в Серкланде, «стране шелка». Человек же, сотворивший надпись, не был мастером рун – резы были неглубоки и сами начертания грубы. Не смог я также выяснить, кого здесь увековечили, ибо часть камня с именем погибшего откололась, и найти этот осколок я не смог. Однако мне это показалось знаком, ниспосланным от Одина, и расчистив подлесок вблизи камня, я зарыл там половину своих накоплений.