Левый берег Стикса - Ян Валетов

— Ну, и что делать будем? — спросил Виталя, поводя могучими плечами, на которых пиджак смотрелся, как шляпка на слоне. Да и само уменьшительное имя — «Виталя» к нему совершенно не подходило. Уж скорее — Виталий Иванович, или Виталий Митрофанович, что-то такое солидное, неспешное. Но отчество ему не полагалось по статусу, и он, в свои сорок с небольшим, отзывался на мальчишеское имечко с удовольствием. Он привык получать приказы и исполнять то, что прикажут — без особых размышлений.

— Он на нашей стороне, потому, что служит МММу, — подумал Тоцкий. — А если бы служил Лукьяненко, то был бы по другую сторону. На самом деле, все крайне просто. Все зависит от кукловода. Какая мораль может быть у инструмента? Бывает ли аморальным автомат «Калашникова»? Его задача быть безотказным, а остальное — рефлексия. Люди-автоматы. Как там у Высоцкого? «Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит».

— Делать будем вот что, — сказал Тоцкий, входя в образ кукловода. Главное было не показать Витале и его людям, что он и сам не знает, что делать дальше. Да и приказывать не имеет права. — В темпе смотрим окрестности. Если есть кровь — есть убитые. Ищем какие-нибудь следы Красновой и детей. Тут был еще наш зампред, Гельфер. Желательно понять, увезли они его с собой или он бежал вместе с Дианой Сергеевной. Одного из своих оставь караулить подъезды, а второго, с джипом сюда. Задача ясна?

— Да, все ясно.

— Ну, тогда начали.

Следов они нашли много. Кровь на истоптанном пляжике. Кровь на траве, возле парковки. Кровь и несколько оторванных пуговиц на самой парковке. Вмятины на дверце Дианиной «астры», как будто бы кто-то в ярости пинал ее ногами. Раздавленный колесами разворачивающейся машины шариковый «паркер». Расшвырянная по кухне и первому этажу еда и посуда, со следами трапезы.

Яму нашел через полчаса, вызванный Виталей вместе с джипом, охранник по имени Рома. Слева от пляжа, на маленькой прогалине, которую и найти-то было проблемой. Но пока примятая ногами трава еще не поднялась, а сломанные ветки бросались в глаза, глазастый Рома, по этим следам нашел кусок разрыхленной земли, прикрытый срезанным дерном.

— Свежая, — доложил он, тяжело дыша от бега, хотя и бежал всего ничего. — Замаскирована по уму. Дня через четыре — трава прорастет обратно. Так чего? Копать?

— Копать, — мрачно сказал Виталя. — Лопату бери и копай.

— Лопата-то где? — спросил Рома у Тоцкого. — Где тут в доме инструмент?

Тоцкий стоял, побелев, на подгибающихся ватных ногах. У него всю жизнь было превосходное воображение. И за эти секунды, пока Рома и его квадратный босс-борец, спокойно говорили о яме в лесу и лопате, которой надо эту яму раскопать, он увидел перед глазами столько ужасных картин, столько страшных вариантов того, что лежит в этой яме, под слоем рыхлой земли и грамотно уложенного дерна, что сердце, прыгающее в груди, чуть не застряло в горле. Капли холодного пота скатились по вискам и прочертили влажные дорожки по заросшим суточной щетиной щекам. Тоцкий почувствовал, что колени у него стали резиновыми, а пальцы рук онемели, как от мороза. Это не было страхом. Это был настоящий ужас.

Но действительность была еще хуже. Яма была совсем не глубокой. Под двадцатисантиметровым слоем земли, штык лопаты натолкнулся на тряпку, которая оказалась пиджаком. Копавший землю Рома заматерился жалобно, но рыть не прекратил, уже осторожно подкапываясь под найденное тело чуть сбоку. Из-под земли показалась рука, у которой, почему-то, не было кисти. Виталя подскочил помочь, ухватился за рукав, потянул…

Андрея вырвало так внезапно и сильно, что он рухнул на колени, пачкая их свежей землей. Желчь хлынула в рот, позеленело в глазах, картинка расплылась, стала блеклой и, Тоцкий повалился на бок, теряя сознание. Но, на самом краю беспамятства, удержался, зацепился за боль, в прокушенной насквозь губе, и медленно встал, вытирая рукавом рвоту и кровь со рта.

У тела не было кистей рук. И головы. Это был обрубок, густо облепленный землей и насекомыми, почувствовавшими добычу. Жучки, муравьи и еще что-то неизвестное, полупрозрачное, спешили утолить голод, очистить лес от инородного, но такого вкусного чужака. Те, кто прятал тело, постарались сделать так, чтобы его не опознали. По хорошо известной методике, многократно опробованной тонтон-макутами и эскадронами смерти.

Но Тоцкий узнал бы его в любом случае.

Он заплакал. Ему было наплевать, что подумают насупившиеся профессионалы, стоявшие у разрытой могилы. Ему было наплевать, что мужчины не плачут. Ему было, вообще, на все наплевать. Но от слез легче не становилось. Они прожигали ему кожу.

Перед ним лежал Артур Гельфер. Истерзанный, расстрелянный, изуродованный. Артур. Веселый, неунывающий Артур. Друг. Коллега. Блестящий эрудит и сладкоежка. Любящий отец и муж. Навсегда мертвый.

— Вот, бля… — выдавил из себя Рома. — Что, суки, сделали? Это что, ваш, что ли?

Тоцкий не ответил. Больше всего ему хотелось завыть. Но ни голоса, ни сил не было.

Виталя отошел в сторону — позвонить МММу и, через пару минут, вернулся, протягивая Андрею трубку. Тоцкий, механически, словно заводная кукла, взял телефон.

— Соболезную, — сказал Марусич. Голос у него, несмотря на ранний час, был несонный. Скорее всего, он не ложился совсем. — Это Гельфер?

— Да, — выдавил из себя Андрей.

Марусич помолчал, а потом попросил, не меняя интонации:

— Ты там глупости не начни делать. Держись.

Тоцкий не ответил. Отвечать было нечего.

— Что собираешься предпринять?

— Я его здесь не оставлю…

— Милицию, что ли, вызовешь?

— Не знаю я, дядя Миша.… Но я его здесь не оставлю.

— Не горячись. Ребятам я приказал тебе помогать во всем. И по полной программе. Ты меня понял?

— Да.

— Но если ты завяжешься с телом, то повод, чтобы тебя закрыть и искать не придется. Готовая сто вторая…

— Я его здесь не оставлю, — упрямо повторил Тоцкий.

— Ну, смотри… — не стал спорить МММ. — В дом занесите, в крайнем случае. Больше никого?

Андрей сглотнул. Он не думал о том, что где-то рядом может оказаться еще одна яма, а в ней.… Нет, лучше и мысли такой не допускать. Он почувствовал, как в желудке образовался холодный липкий комок.

— Нет. Пока — нет.

— Ну и, слава Богу! Пусть ребята поищут еще. Если ничего не найдут, постарайтесь отыскать Краснову. Она с двумя детьми далеко уйти не могла. Мне ребята сказали, что лес там серьезный. Отправь машину по окружным дорогам. Они где-то рядом. Километров пять — шесть, не более.

— Хорошо.

— Я буду на связи. Виталию трубку передай.

— Да, Михал Михалыч, — почтительно сказал Виталя в микрофон. — Нет, Михал Михалыч. Голова и кисти рук. Тут река рядом. В пакет полиэтиленовый, вместе с кирпичом — и все концы в воду.

— Глубокая? — спросил он у Тоцкого, не отнимая трубку от уха. Андрей кивнул. — Глубоко, говорят, Михал Михалыч. Да, конечно, проверим. Сделаем. Спасибо, Михал Михалыч. Обязательно.

Он нажал кнопку отбоя.

— Что делать с … — Виталий замялся, — ну, с ним?

Он мотнул головой в сторону останков Арта.

— В дом отнесите, — хрипло сказал Андрей, стараясь не смотреть на то, что недавно было его другом. Чтобы не видеть комков жирной, пропитанной кровью земли, залепившей раны, и копошащихся в ней насекомых. — Наверное, простыню надо взять. Нехорошо так.

На то, чтобы донести тело до дома понадобилось почти четверть часа. Они положили сверток на кухне, прямо на пол, сдвинув обеденный стол к окну.

Когда охрана вышла, чтобы продолжить поиски, Тоцкий уселся на стул, рядом с мертвым Гельфером и, опустив голову, просидел несколько минут, то ли плача беззвучно, то ли просто прощаясь. Потом, вставая, легко коснулся перепачканного землей свертка рукой и, не оглядываясь, вышел, осторожно прикрыв входную дверь.

Вторая яма, на счастье, не обнаружилась. Зато один из охранников нашел на берегу обрывок скотча и хорошо отпечатавшийся на посохшем иле след босой ноги. Это, конечно, ни о чём не говорило, но, по крайней мере, давало слабую надежду на то, что Диана с детьми попыталась переправиться через реку.

Предположение, каким бы необоснованным оно не было, было лучше, чем мысль о том, что головорезы Лукьяненко поймали всех троих. И, главное, от этой мысли можно было отталкиваться в дальнейших поисках. Вспомнив совет МММа, Тоцкий решил направить человека с машиной объездить окрестности — мост, по карте, был в семи километрах вниз по течению. Дорога по широкой дуге огибала лесной массив. Села на ней не лепились друг к другу, а находились на солидном расстоянии — километров по десять — двенадцать. В глубине леса, отсекая его восточную часть от жилых мест, на карте была изображена цепь озер, а значит там, в низинах, были и болота. Но Виталя, даром, что бывший борец, соображал быстро. Поводив пальцем по атласу и почесав затылок, он изрек:

— Ну, атлас автомобильный, кроме дорог на нем все плюс-минус сто. Но выйти они могут только сюда, — он ткнул в распахнутую книжку мощным, толстым пальцем. — Здесь им не пройти — воды много. Здесь — просто не дойдут. Далеко. Значит сюда. Михайловка. Или Толстое. По лесу это километров пять. По дороге — семь до моста, семь от моста. И еще пять — шесть до Толстого. От Толстого до Михайловки — одиннадцать, как написано. Иголку в стоге сена легче найти. Если у них нет собак, а их нет, то они будут делать тоже, что собираемся мы. Встречать на выходе. Ну-ка, Ромчик, разделся и по речке — направо-налево. Поищи, где они вышли, если найдешь.