Левый берег Стикса - Ян Валетов

Не думай, это не лесть. Ко мне приходили очень многие. Не тысячи, конечно, врать не буду, но сотня-другая наберется. Среди них были разные, были и похожие на тебя. Но абсолютное большинство — воры. Обычные воры. Они приходили с одной мыслью. Вот, вот он, механизм, для того чтобы украсть денег. Вот она — прачечная!

— Ты идеалист, Дитер, как оказалось, — грустно сказал Краснов. — И как мне не неприятно тебя огорчать…

— Так, так, так… — перебил Штайнц. — Я кто угодно, но не идеалист. Ты хочешь сказать, что ты тоже любишь деньги и тоже их моешь. Но ты знаешь, что деньги пахнут. Ты не станешь строить схему, чтобы отмыть колумбийские деньги. Ты не станешь мыть деньги от торговли оружием. Если будешь знать об этом, конечно. Если порыться, то в трафике любого банка, и нашего, в том числе, есть наркоденьги. Но разница в том, что ты не создавал банк специально для этого. А то, что ты помогаешь своим хозяевам и другим вашим бизнесменам уходить от налогов — тоже мне, открыл Америку. Я что, не знаю твои движения по коррсчетам? Не смеши. Мне все равно не смешно.

Я, майн фройнд, тоже люблю деньги. Все любят деньги. А если кто скажет тебе другое, ты ему не верь. Просто все их любят с разной силой. И не все знают, что с ними делать. А большинство не знает, где их взять. Как заработать.

Он опять ухватил себя за нос.

— Теперь, собственно, ответ на твой вопрос. Вы опасны, но интересны. Рано или поздно, мы придем к вам в страну. С дешевым и коллосальным по объёму ресурсом. Вы будете в этом очень нуждаться. Вы будете задыхаться в своей скорлупе. Вам нужен будет капитал для движения вперед. А мы богаты. И вы будете умножать наше богатство. Что такое банкир? Это просто апргрейд ростовщика. Продукт эволюции. Наглядное пособие для того, кто хочет увидеть, что может получиться из меняльной лавки в результате совершенствования. И в тот момент, когда мы придем, нам очень нужно будет на кого-то опираться. Иметь партнера, доверенное лицо.

Он задумался.

— Агента, если хочешь. Человека, который не сможет отказать, если я его попрошу. На самом деле, мы были бы взаимно полезны. Вам тоже нужен партнер, которому можно верить. Когда вы откроете двери, первые, кто бросится к вам в объятия, будут те, с кем у нас не каждый бы имел бизнес. Извини меня за цинизм, я говорю правду. До сегодняшнего дня я растил себе опору на будущее.

— А сегодня?

— А сегодня, Костя, я точно знаю, что все пошло насмарку. И твой бизнес, и мои планы. Но возник другой фактор.

Он замолчал, потом щелкнул зажигалкой, прикуривая.

— Я потерял партнера, на которого я надеялся. Но я понял, что ко всему теряю друга. Это без пафоса.

Он встал.

— Систему ты больше не интересуешь, Костя. Теперь — это только личные симпатии.

Мужчины внимательно смотрели друг на друга, разделенные столом.

— Я ответил на твой вопрос? — спросил Штайнц.

Краснов медленно наклонил голову в знак согласия.

— Вот и хорошо. Ты вылетишь на Варшаву прямо сейчас. Томаша я предупрежу. Старайся поддерживать со мной связь. Как только ты дашь знать, что семья в безопасности, я разверну деньги.

— Странно, — сказал Краснов, — знаешь, а я совершенно забыл о деньгах. Я совершенно забыл, с чего все началось.

— А я — нет, — сказал Дитер. — Я о таких деньгах не забываю. Наверно мой предок был страшно жадным ростовщиком.

Они вышли из офиса и спустились по лестнице в ангар, к стоящему у ворот самолету.

— У меня есть план, — произнес Штайнц задумчиво, — если получится, мы используем эти деньги, как приманку. Для того чтобы поймать того, кто всю эту схему задумал.

— Поделишься? — спросил Краснов.

— Ты только вернись, — сказал Штайнц, теребя кончик носа, — а я пока подумаю. Там, в самолете, сумка. Фройлян Габи приготовила тебе все, что надо, по твоим размерам. Там же душ примешь.

— В самолете?

— Я же тебе говорил, что очень люблю деньги. — Штайнц улыбнулся. — В этом есть и своя приятность, правда? Удачи тебе, Краснов.

— Спасибо, Дитер.

Славяне, наверное, обнялись бы перед расставанием, а они просто пожали друг другу руки.

Майские ночи, конечно, длиннее июньских, но, все равно, светает рано. Уже в четыре начало развидняться, а в пять стало совсем светло. День обещал быть солнечным и безоблачным. В такой день приятно было бы пройтись по парку или лесу, посидеть с удочкой на берегу реки, выпить бутылочку холодного пива. Или кружечку кваса. Закрыть глаза, подставляя лицо прохладному весеннему ветерку. Чтобы не уснуть, Андрей старался думать о происшедшем, и, пока машина мчалась в темноте, рассекая ночь светом фар, это удавалось. Но с рассветом, мысли стали принимать совершенно мирное направление — сказывалось нервное напряжение и усталость.

Скорость — рискованное лекарство против сна, но при таких обстоятельствах, наверное, единственное. Тоцкий и машина сопровождения шли по трассе под двести в час. В город решили не заезжать, а, сверившись по атласу, ушли на Харьковскую трассу, и в пять тридцать уже сворачивали на лесную дорогу, ведущую к даче Краснова. Андрей хорошо знал подъезды, все-таки был в гостях не один десяток раз. Не доезжая до дома метров двести-двести пятьдесят, он свернул на боковой проселок, чтобы оставить там машины. Подойти надо было максимально тихо. Двое из сопровождающих остались у машин, а другие двое, вместе с Андреем, двинулись к дому. Со стороны это должно было смотреться достаточно смешно — трое мужчин, в костюмах и при галстуках, крадутся по лесу, словно индейцы, по ошибке одевшие вместо мокасин строгие кожаные туфли. Но и Тоцкому, и его спутникам было не до смеха.

Когда через листву стали видны очертания дома и, горящие бледным светом в лучах восходящего солнца, пластиковые шары светильников вдоль подъездной дорожки, Тоцкий жестом призвал спутников соблюдать тишину и сам замер, внимательно оглядываясь.

Было очень тихо, если не считать бодрого щебета проснувшихся пичуг и далекого гула от летящего где-то самолета. Дверь Костиного дома была приоткрыта, одно из окон, выходящих на фасад, разбито. На траве под ним блестели осколки стекла. На полянке, рядом с подъездной дорожкой, в тени старого вяза, стояла белая «Астра» Дианы. Ни звуков человеческого присутствия, ни движения — только бормотание леса.

Стараясь не очень шуметь, Тоцкий двинулся вокруг поляны, не выходя на открытое место. С балкончика, выходящего на лес, свисала белая толстая веревка хорошо видимая через редколесье, в которой Андрей без труда угадал связанные узлами простыни. Один из людей МММа тронул его за плечо, и жестом показал, что к дому надо подходить с трех сторон. Андрею досталось двигаться в задней части, к самодельной веревке, спускающейся к земле. Все трое шли предельно осторожно, в любой момент, ожидая окрика или появления людей, сидящих в засаде.

Под балконом Андрей присел на корточки. Он не был следопытом, но для того, чтобы разглядеть следы, оставшиеся на влажной после дождя земле с изрядной примесью песка, и не нужно было быть следопытом. Отпечатки подошв кроссовок небольшого размера. Глубокая вмятина, следы, словно кто-то тянул по земле что-то тяжелое. Добравшись до угла фасада, Тоцкий увидел дерево с несколькими сколами коры. Трава, у самых корней, была густо залита чем-то темным и кишела муравьями и мошкой. Кровь. Мимо уха Андрея с тяжелым жужжанием пролетела большая зеленая муха, уселась на перепачканные стебли и с упоением задвигала передними лапками.

Тоцкий потрогал сколы на стволе — они все еще сочились влагой, не успев заветрится. Вокруг дерева трава была основательно истоптана. Он встал и, уловив у правой ноги металлический блеск, поднял с земли рыжий цилиндрик — стреляную гильзу, остро пахнущую горелым порохом. В двух шагах он нашел еще одну. Потом еще две. Он пошел к крыльцу, отмечая на ходу россыпь гильз на ступеньках, ведущих в дом, несколько пулевых отметин на деревянной обшивке входных дверей, брызги присохшей крови на плитке и перилах.

Люди МММа были уже в доме. Один из них, которого остальные называли Виталей, по фигуре, походке и раздавленным ушам — бывший борец-вольник, при виде Андрея покачал головой укоризненно, и сказал:

— Одного не пойму, ну как может такой богатый человек, как твой шеф не иметь нормальной охраны. Здесь что, были бои местного значения? Забор трудно было поставить? Да?

— Это и была его охрана, — Тоцкий поднял с пола Дашкиного плюшевого пса, которого сам подарил ей две недели назад. — Его шеф безопасности.

Виталя с отвращением сплюнул.

— Мент?

— Бывший мент.

— Мент бывшим не бывает.

— Виталя, — позвал второй охранник с площадки второго этажа. — Тут тоже в холле — кровищи. Кого-то в кресле мочканули.

— Жмуры есть?

— Не-а. Тут к перилам веревка привязана. Спускался кто-то.

— Это хозяйка с детьми, — быстро сказал Андрей. — Я видел следы кроссовок под балконом.

— Ну, и что делать будем? — спросил Виталя, поводя могучими плечами, на которых пиджак смотрелся, как шляпка на слоне. Да и само уменьшительное имя — «Виталя» к нему совершенно не подходило. Уж скорее — Виталий Иванович, или Виталий Митрофанович, что-то такое солидное, неспешное. Но отчество ему не полагалось по статусу, и он, в свои сорок с небольшим, отзывался на мальчишеское имечко с удовольствием. Он привык получать приказы и исполнять то, что прикажут — без особых размышлений.