Гитлер и Сталин перед схваткой - Лев Безыменский

Вайцзеккер — Мы ничего не хотим от Франции и недоумеваем, почему она враждебно относится к нам.

Полпред спрашивает, сколь верны были газетные сведения о требованиях Германии к Польше.

Вайцзеккер — Эти сведения были неточны. Верно, что вот уже 3-4 месяца, как мы ведем переговоры с Польшей по вопросу о возвращении нам Данцига и о путях через коридор. В этом духе мы сделали Польше предложение в конце марта. Взамен мы предлагали гарантировать польско-германскую границу. Все это никак нельзя характеризовать как «требования». Наоборот, это было предложение (офферт). В данное время эти переговоры не ведутся, вопрос находится в состоянии покоя.

Полпред спрашивает, верны ли были сведения о стычках на польско-германской границе.

Вайцзеккер категорически отрицает это. Правда, стычки происходят, но они имеют место на польской территории между польским и немецким населением. Германию это, конечно, нервирует, но между военными частями обеих сторон столкновений не было.

Полпред говорит об общем напряжении, создавшемся в Европе.

Вайцзеккер — Нем непонятно, чем это вызвано. Мы ни на кого нападать не хотим. Мы до сих пор не мобилизовали ни одного дополнительного года. Между тем наши соседи — Голландия, Швейцария и др. мобилизовали ряд годов.

Полпред — Но вы уже мобилизованы.

Вайцзеккер — Могу Вас заверить, что мы далеко не провели всего, что нужно для мобилизации. Если бы мы готовились к войне, ожидали ее, мы сделали бы много больше… Вообще эта напряженная атмосфера вызвана искусственно. Малые страны не боятся нападения Германии и вовсе не просят о той помощи, которую им навязывают Англия и Франция…

Далее Вайцзеккер спрашивает полпреда, чувствует ли СССР себя угрожаемым и думает ли, что его интересы задеты на каком-либо участке.

Полпред отвечает, что СССР вообще заинтересован в устранении угрозы войны и разрешении создавшегося положения. Специально же задетыми себя на каком-либо участке мы не чувствуем.

Вайцзеккер замечает, что, по его впечатлению, СССР вообще относится к происходящему спокойней, чем Англия и США. В частности, советская пресса ведет себя в отношении Германии гораздо корректней и спокойней, чем англо-американская.

В свою очередь Вайцзеккер спрашивает, как ведет себя, с нашей точки зрения, германская печать. Согласны ли мы с тем, что она также стала корректней…

Я указываю Вайцзеккеру, что хотя количественно германская пресса стала допускать, быть может, меньше выпадов, но по качеству эти выпады ничуть не ослабли и не создают впечатления об изменении линии германской прессы. Я напоминаю В(айцзеккеру(о недавней передовице «Ф. Б.», содержавшей грубое оскорбление т. Сталина.

Вайцзеккер разводит руками и вздыхает…

Полпред ставит вопрос, как смотрит Вайцзеккер на перспективы отношений между СССР и Германией.

Вайцзеккер (шутливо) — Лучше, чем сейчас, они быть не могут… Затем, спохватившись и переходя на более серьезный тон: Вы знаете, у нас есть с Вами противоречия идеологического порядка. Но вместе с тем мы искренно хотим развить с Вами экономические отношения.

Полпред, сообщив о своем предстоящем отъезде в Москву, выражает сожаление, что Вайцзеккер не будет у нас на приеме 18.IV.

Вайцзеккер говорит, что он крайне хотел бы быть, но день его целиком заполнен. Приезжает Гафенку и т. п.

Полпред говорит, что понимает его, т. к. в Москве сам бывает очень занят.

Примечание. Характерно, что в беседе ни одним словом не был затронут вопрос об обращении Рузвельта, сделанном накануне.

Беседу записал Астахов».

В дальнейшем Астахов ведет беседы уже сам. 6 мая он пишет Молотову:

«Секретно

Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович,

Основными темами немецкой печати, а также разговоров, которые приходится вести здесь с иностранными (в том числе немецкими) собеседниками, являются в данное время

1) смена наркома иностранных дел и

2) перспективы германо-польского конфликта в связи с вопросом о Данциге.

Что касается первой темы, то мне нечего прибавить к тому, что отмечено в моих дневниках и в телеграфных сообщениях. Поскольку разговоры на эту тему с англичанами и французами здесь являются, несомненно, лишь отражением разговоров, ведущихся в Лондоне и Париже, вряд ли стоит на них особо останавливаться. Что же касается немцев, то, не скрывая своего интереса к происшедшей перемене и пытаясь преимущественно путем подбора цитат из англо-французских газет и корреспонденций из Лондона и Парижа создать впечатление о вероятности поворота нашей политики в желательном для них смысле (отход от коллективной безопасности и т. п.), они, за единичными исключениями, воздерживаются от непосредственной оценки и предпочитают ограничиваться изложением фактических данных (подчас вымышленных), подаваемых, однако, в достаточно корректной форме. Довольно прилично (для здешних условий, конечно) была дана Ваша биография в официозе «Фелькишер Беобахтер», а также сообщение об отмене цензуры для инкоров. Обычно всякое сообщение о нас дается здесь с прибавкой грубой брани, от чего на этот раз пресса воздерживается».

К этой записи любопытный постскриптум:

«Прошу учесть, что я до сих пор не имею ни малейшего представления о сути наших переговоров с Англией и Францией, если не считать того, что вычитываю из англо-французской прессы, на которую полагаться опасно. Это ставит меня в исключительно трудное положение в разговорах с иностранными дипломатами, которые отлично подкованы и говоря с которыми постоянно рискуешь попасть впросак.

Астахов».

А вот запись беседы Астахова с приехавшим в Берлин послом Германии в СССР Шуленбургом.

«17 июня 1939 г.

Секретно

Ф. Шуленбург зашел ко мне в 12 час. 30 мин., предварительно позвонив по телефону из аусамта. Он начал с сообщения о том, что Хильгер (экономический советник) два дня тому назад уехал в Москву, повезя германский ответ на проект Микояна. Существенных разногласий, по его мнению, нет, за исключением вопроса о поставках и контрпоставках, т. е. о количестве советского сырья, подлежащего ввозу в Германию в порядке расчета по кредитуемым поставкам. Германия остро нуждается в сырье. Он, Шуленбург, не может без невероятных хлопот получить пару труб, необходимых для ремонта его дома. Между тем советская сторона предлагает слишком мало сырья, хотя желает получить в Германии весьма ценные вещи; Шуленбург надеется, однако, что Советское правительство пойдет на уступки в этой части и что проект Микояна не является в этом смысле окончательным. Что же касается остальных пунктов, то по ним разногласий не предвидится, их Шуленбург считает в общем приемлемыми. Вообще, если бы все зависело от германского правительства, то Шнурре выехал бы хоть сегодня. Но положение остается неясным. Молотов сказал Шуленбургу, что для успешных торговых отношений необходим политический базис, но развить и уточнить эти слова Шуленбургу не удалось. А это надо сделать. Сам Шуленбург считает, что обстановка для улучшения политических отношений налицо, германское правительство также признает наличие связи между политикой и экономикой. Надо все это выяснить и уточнить. Германское правительство сделало первый шаг в виде беседы Вайцзеккера со мной, и оно рассчитывало, что Советское правительство даст на это ответ. Смысл беседы Вайцзеккера совершенно ясен: это — стремление нащупать почву для дальнейших разговоров. Все в аусамте ждут, что Вы (т. е. я. — Г. А.) сообщите им этот ответ…

Я сказал Шуленбургу, что, по моим сведениям, ответ нарком собирался дать в Москве. Кроме того, частично он содержался в речи наркома. На это Шуленбург ответил, что в Москве ответа до сих пор дано не было. Правда, он сам с тех пор с наркомом не виделся. Впрочем, если бы он знал, что Молотов намерен сообщить ему ответ, он, вероятно, сейчас же выехал бы в Москву. Он просил меня уточнить, надо ли понимать мое объяснение в том смысле, что именно Молотов собирается беседовать на эту тему с ним, Шуленбургом, или это собирается сделать Потемкин. Я сказал, что это мне не известно, мне сообщили лишь, что ответ должен быть дан в Москве.

Далее Шуленбург принялся настойчиво убеждать меня в том, что обстановка для улучшения отношений созрела и дипломаты обеих стран должны содействовать успеху начавшегося процесса. Вынув из кармана запись беседы Вайцзеккера со мной, сделанную на бланках аусамта, он стал вкратце повторять сказанное мне Вайцзеккером, как бы проверяя, верно ли я все усвоил, а также добавляя и развивая сказанное Вайцзеккером. (Надо сказать, что в записи Вайцзеккер выражается более категорично по вопросу об улучшении отношений с нами, чем в беседе, которая изобиловала оговорками. — Г. А.) Просмотрев текст беседы и прочтя некоторые выдержки из него, Шуленбург стал уверять, что германское правительство серьезно хочет улучшить отношения, но не знает, как это сделать. Оно не решается прямо ставить вопрос об этом, опасаясь нарваться на афронт, отказ, но наличие такого желания несомненно. Да оно и понятно, ведь никаких противоречий с СССР у Германии нет. С другими странами приходится говорить о территориальных, экономических и прочих претензиях. Здесь же все по существу, ясно и урегулировано. Надо лишь впрыснуть новый эликсир в то, что фактически существует. Именно таково желание германского правительства, и поэтому все в аусамте ждут ответа на вопросы, поставленные мне Вайцзеккером.