Гитлер и Сталин перед схваткой - Лев Безыменский

Целеустремленность расчетов, которые Сталин связывал с советско-германскими экономическими отношениями, его последовательность в желании добиться от немецкой стороны намеченных выгод заставляют критически относиться к традиционному тезису о «вынужденности» для СССР пакта 1939 г. Этой точки зрения до сих пор придерживается видный советский историк В. Я. Сиполс, считающий пакт «фактически вынужденным, но вполне естественным и обоснованным». Я бы сделал акцент на второй части этой формулировки: для Сталина пакт действительно был вполне естественным и обоснованным, а не вынужденным. В нем он видел явные выгоды для политики СССР, не в последнюю очередь — экономические. Другое дело, насколько эти расчеты оправдались.

Эпитет «вынужденное» в применении к решению Сталина неизбежно звучит не столько объяснением, сколько оправданием. Мол, Сталин его не хотел, но жизнь вынудила. Просто и логично. Но не все простое и логичное обязательно правомерно. Тем более что Сталин не привык оказываться «припертым к стенке». Мастер альтернативных решений, он всегда оставлял для себя свободу выбора. Так, он считал себя свободным в выборе 1939 года. Но недаром более опытный в международных делах Литвинов высказывал (конечно, в узком кругу) опасения, что в опасной игре с Гитлером Сталин может оказаться проигравшим. Однако, как предупреждал великий Гегель, сова Минервы вылетает лишь ночью. А летом 1939 года до июня 1941 года еще было далеко.

Как бы мы сегодня ни относились к политике Сталина, следует признать, что в тогдашних сложнейших условиях советская дипломатия поставила своеобразный рекорд высшего политического пилотажа. Перед лицом европейской общественности СССР продолжал политику коллективной безопасности, не только ведя переговоры с Англией и Францией по поводу противостояния будущей нацистской агрессии, но и проявляя на них большую активность. Что же касается ставших известными в Москве «подводных течений» в германской внешней политике, то они были умело локализованы на рутинных переговорах по экономическим вопросам, факт ведения которых не скрывался и порой даже афишировался, — что в Лондоне и Париже воспринималось как допустимое и принятое средство давления Кремля на западных партнеров. Реальная жизнь шла не по одной колее.

Глава четырнадцатая.

Человек, без которого не было бы пакта

…Он не собирался стать дипломатом. Выходец из дворянской семьи, он вступил в большевистскую партию в 1918 году и занялся литературными делами. Как истинный пролеткультовец, он нещадно громил буржуазную литературу (даже Пушкина!). С тех времен он надолго сдружился со своим земляком Михаилом Шолоховым.

Стать бы Астахову литературоведом, но партия решила по-другому. С 1920 года Георгий Александрович Астахов перешел из журналистики на дипломатическую службу, где успешно проявил свои литературные и человеческие таланты: работал в пресс-отделах советских полпредcтв в Анкаре, Токио, Лондоне, Берлине и даже возглавлял пресс-отдел Наркоминдела (1936-1937). Он стал первым советским послом в Йемене и подписал первый в истории советской дипломатии договор с арабским государством.

Астахов не бросил журналистику. Часто печатался (под псевдонимами) в газетах, опубликовал четыре книги, а в 1929-1930 годах был заместителем заведующего иностранного отдела «Известий».

Май 1937 года предопределил дальнейшую судьбу Астахова: по рекомендации наркома Литвинова он поехал в Берлин, где занял пост сначала советника, а затем поверенного в делах Советского Союза в Германии. С весны 1939 года Астахов стал поверенным в делах СССР в Германии. В апреле полпред Алексей Мерекалов был внезапно отозван, и на плечи Астахова лег тяжелый труд руководить действиями советской дипломатии в Германии в тот судьбоносный год, когда был подписан пакт Молотова — Риббентропа. Пакт, предопределивший будущее Европы.

В начале 1939 года советская дипломатия жила в Берлине в состоянии изоляции. Уже не было Давида Канделаки, ряд известных дипломатов (Крестинский, Юренев, Бессонов) очутились на скамье подсудимых как «враги народа». Посол Алексей Мерекалов, недавно и поспешно переквалифицировавшийся из инженера-хладобойщика в дипломата, делал лишь первые шаги на скользком дипломатическом паркете. Языка он не знал. Посольство было не полностью укомплектовано. В этой ситуации особая роль выпала Астахову.

Деятельность Астахова запечатлена специфическим образом. В архиве Наркоминдела сохранился т. н. «дневник Г. А. Астахова» — его записи периода работы в Германии. Собственно говоря, это не был дневник в общепринятом смысле слова. В советской (да и не только советской) дипломатической службе был принят порядок, согласно которому любой дипломат, проведя сколько-нибудь важную беседу, должен был ее записать и оформить в качестве документа, получавшего заголовок: «Из дневника (имярек)». Астахов был очень аккуратен, записывая и соответственно оформляя свои многочисленные беседы. Круг его собеседников был очень широк: официальные чины министерства иностранных дел, дипломаты других стран, иностранные и немецкие журналисты. Наиболее важные записи он оформлял отдельно, другие — суммировал и представлял в Москву в сводном документе. Так и возник «дневник Г. А. Астахова».

По записям Астахова можно составить себе живое представление о политической жизни Германии 1939 года. Но они приобретали особое значение, когда именно в них стала отражаться новая и непривычная для советских дипломатов линия немецкой внешней политики. Это было вполне логично: для чинов немецкого МИДа образованный, знающий языки Астахов был самым лучшим адресатом. Посол Мерекалов для доверительных бесед был непригоден, впрочем, он это понимал и на важные встречи брал с собой того же Астахова. Так само собой получалось, что статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер, заместитель заведующего отделом печати Браун фон Штумм, заведующий восточноевропейской референтурой Карл Шнурре и даже сам Риббентроп стали постоянными «информаторами» Астахова.

Москва оценила эту новую функцию советника. Сообщения Астахова поступали в разном виде: сначала Молотову приходила шифротелеграмма с кратким изложением беседы. Ее Астахов направлял Сталину. Через несколько дней дипкурьер привозил полный текст. Его также представляли Сталину. Например, когда 30 мая Вайцзеккер сделал Астахову прямое предложение о будущем германо-советском политическом компромиссе, шифровка оказалась у Сталина уже вечером 30 мая — ее текст был разослан 31 мая со сталинской резолюцией «Вне очереди» Ворошилову, Молотову, Микояну и другим. 2 июня пришел полный текст, Молотов также представил его Сталину.

Надо отдать справедливость Астахову: при том, что он скептически и даже критически воспринял авансы Риббентропа, Вайцзеккера, Шнурре и иже с ними, он полностью и с точностью их воспроизводил, доводя до Москвы немецкие намерения в оригинальном виде.

Одна из интересных записей в «дневнике Астахова» относится к 17 апреля 1939 г. Хотя это не его беседа, а беседа полпреда Мерекалова со статс-секретарем Вайцзеккером, живая запись, сделанная Астаховым, вполне литературна.

«17 апреля 1939 г.

Секретно

Вначале беседа касается вопроса об отказе завода Шкода по распоряжению военных властей выполнять заказы торгпредства. Вайцзеккер высказывает предположение, что это распоряжение связано с военным положением и носит преходящий характер. Он сомневается, чтобы эта мера была направлена только против СССР, но выяснит это. В общем обещает изучить это дело, связаться с заинтересованными органами (военными и экономическими) и затем дать окончательный ответ. В порядке гипотезы он высказывает предположение, что экономические органы будут за выполнение контракта, военные же будут против. Со стороны военных, естественно, может быть поставлен вопрос: «можно ли давать СССР зенитные орудия, если Советское правительство ведет переговоры об участии в воздушном пакте против Германии»… Впрочем Вайцзеккер, резервируя окончательный ответ, высказывает надежду на возможность положительного разрешения вопроса.

После обмена репликами разговор переходит на темы общеполитического порядка. Вайцзеккер говорит, что он охотно готов обменяться мнениями об общеполитическом положении и ответить на все интересующие полпреда вопросы.

Полпред ставит вопрос о состоянии германо-французских отношений.

Вайцзеккер — Мы ничего не хотим от Франции и недоумеваем, почему она враждебно относится к нам.

Полпред спрашивает, сколь верны были газетные сведения о требованиях Германии к Польше.

Вайцзеккер — Эти сведения были неточны. Верно, что вот уже 3-4 месяца, как мы ведем переговоры с Польшей по вопросу о возвращении нам Данцига и о путях через коридор. В этом духе мы сделали Польше предложение в конце марта. Взамен мы предлагали гарантировать польско-германскую границу. Все это никак нельзя характеризовать как «требования». Наоборот, это было предложение (офферт). В данное время эти переговоры не ведутся, вопрос находится в состоянии покоя.