Дмитрий Лихачев - Валерий Попов

Трагедия с Верой ударила и по второй дочке. Всеобщее внимание и любовь к Вере, вызванные ее гибелью, вдруг стали обижать Милу: «А она что? Ничто?» Некоторые близкие говорят, что для обид ее были основания: Дмитрий Сергеевич больше внимания уделял Вере, оказавшейся более способной, добившейся больших успехов в науке. Но это, скорее, домыслы. После гибели Веры Мила стала для отца опорой в жизни, помогала ему во всем, когда он уже ослабел, ездила с ним за границу, была рядом с ним в самых трудных, ответственных делах. Но какая-то ревность, похоже, осталась. И отразилась она больше всего на той, что больше всех походила на Веру — ее дочке Зине. Воспоминания Зины были опубликованы только в юбилейном лихачевском 2006 году, в журнале «Наше наследие».

Начинает она с ранних воспоминаний: как они с ее другом детства Васей Кондратьевым, сыном академика, строили песчаные крепости на берегу залива в Комарове.

Внучка Зина вспоминает деда еще относительно молодым, веселым. Даже о Соловецком лагере он рассказывал весело, все это выглядело почти как сказка: заключенные построили из белого кирпича огромного слона (СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения), и на слоне была выложена красным кирпичом буква «У», что означало — управление. Управление СЛОНА. Зине тогда казалось — по рассказам деда, — что это такая веселая игра, а Соловецкий лагерь — это нечто вроде пионерского.

Но главная часть ее воспоминаний относится к более позднему времени, когда вся семья Лихачевых собралась в квартире на зеленой окраине города, на Втором Муринском проспекте, у парка Лесотехнической академии.

Лихачеву, с большим его семейством, предлагали и другие квартиры — например, в знаменитом старинном Доме академиков, сплошь увешанном мемориальными досками, на углу набережной и 7-й линии Васильевского острова. Выбирая квартиры — мы выбираем жизнь, а не только какие-то стены. Дом этот был совсем близко от Академии художеств, где потом Зина стала учиться, и приезжая сюда со Второго Муринского, она чувствовала себя, как признавалась сама, «девочкой из провинции». А если бы они жили возле Академии, с видом на Неву… Было бы все по-другому? Уже не узнать.

Решал все Дмитрий Сергеевич — и никто с ним не спорил. Ему эта квартира в престижном Доме академиков не понравилась. Другим, может быть, эта квартира и добавила бы важности. Но Лихачев был этому чужд. «Я не типичный академик! — говаривал он. — …Чванства нет». Так что критерии были другие. Как пишет в своих воспоминаниях Зина: «Квартира показалась слишком темной. Сам дух Васильевского острова, с его уходящими в вечность туманными линиями, темными подворотнями и сомнительными обитателями был ему не близок».

Как всегда в этой семье, все подчинялись «патриарху» — он искал спокойное место для работы, не перегруженное излишними эмоциями (как Васильевский), — и нашел: выбрал квартиру на окраине города, на Втором Муринском проспекте. Что слишком далеко от «петербургских мест» — его это не волновало, он за свою долгую жизнь был уже «переполнен Петербургом», знал все необходимое для его работы, а что девочки вырастут на окраине — это казалось не таким важным. Дмитрий Сергеевич достаточно заботился о их воспитании, занимался ими непрестанно!..

А квартира на Муринском была действительно просторной, светлой. Были и гостиная, и кабинет Дмитрия Сергеевича, и комнаты для дочек с мужьями и внучками.

У Дмитрия Сергеевича был культ семьи, в ней он старался найти успокоение от невзгод.

Зина вспоминает свое любимое место в квартире — под письменным столом деда, возле корзины для бумаг. Она был медной, вставленной в настоящую, шершавую ногу слона. Мечтательно обняв ее, Зина погружалась в счастливое созерцание. «Запах герани, пыль, кружащаяся в солнечном свете, запертые за стеклом красивые книги»… Не случайно потом Зина выбрала профессию художника книги.

Книг было множество — в шкафу, на столе, на креслах. Лихачев восклицал в отчаянии: «Я погибаю от книг!» Кроме книг, нужных для работы, были еще подаренные книги коллег, книги, на которые требовалась рецензия, отзыв. Но главное в его кабинете — это собранная им огромная библиотека. В ней были, например, все издания «Слова о полку Игореве». Книги, по разрешению Дмитрия Сергеевича, можно было брать — но по прочтении обязательно ставить на место. Зина вспоминает весьма грозный крик деда: «Где Достоевский? Почему не на месте?» Воспитанию внучек уделял большое внимание. Давал им смотреть самые разные журналы, но при этом (трогательная деталь) удалял ножницами картинки, которые считал неприличными.

Во всем был старорежимным. Даже к завтраку выходил в галстуке. Был щеголь, любил красивую одежду — шляпы, кепи (кепка из Парижа, кепка из Хельсинки), «галстухи», как он называл их на старинный манер. Любил грустно пошутить: «Сегодня бы я мог в новом синем костюме делать доклад в Лондоне». Несмотря на многочисленные приглашения, за границу его пускали редко. Был педантом — в шкафу аккуратно были сложены коробки с обувью, на которых были надписи его летящим почерком — например: «Ботинки Лихачева для слякоти № 2».

Работал, когда был дома, очень долго, и все это время запрещалось шуметь. Зина вспоминает, как облегчение, резкий скрип дверей: это значило — Дмитрий Сергеевич шел отдыхать. Иногда включал телевизор. Любил передачи «В мире животных», «Клуб кинопутешествий», и даже познакомился и дружил с ведущим «Клуба» Юрием Сенкевичем. Другие передачи, особенно политические, не терпел. «Новости» стал смотреть лишь с началом перестройки. Любил английские фильмы, где, по его мнению, абсолютно точно переданы костюмы и дух эпохи. Ненавидел советское бодрячество — и фильм «Волга-Волга» внучки смотрели без него.

В 1970-е годы родители Зины Вера Дмитриевна и Юрий Иванович стали собирать старинную мебель, покупали красное дерево в комиссионке на Марата. Юрий Иванович замечательно реставрировал, квартира стала очень красивой и уютной. Дмитрий Сергеевич сначала возмущался: «Мещанство, стыдно, недостойно!» — потом эту обстановку, напоминавшую ему детство, полюбил, и когда приходили его фотографировать, садился на кресла с лазурной обивкой, и за спиной были полосатые занавески, ламбрекены.

В институте он всегда появлялся безупречно одетый, спокойный, благожелательный — но какие страдания при этом скрывал он в своей душе! В семье все было отнюдь не гладко.

Мама Лихачева, Вера Семеновна, оказывала большое влияние на жизнь семьи — вспомним хотя бы, как она учила с ними в Казани стихи Ахматовой. Вера Семеновна прожила свою, особую жизнь. Как положено «светской даме», нигде не работала, но при этом требовала от сыновей успехов в обществе и часто бывала ими недовольна (вспомним, как в Казани она упрекала Дмитрия Сергеевича за то, то он еще кандидат, а она уже дружит с сестрой академика Тарле!). Звание члена-корреспондента Лихачеву дали в 1953 году, а затем, к неудовольствию Веры Семеновны, звание академика долго не давали, «прокатывали» на голосовании три раза!.. Не так уж безобиден мир науки! И лишь в 1970-м Лихачев получил звание академика! Вера Семеновна прожила жизнь долгую и умерла в 1971 году, все-таки успев увидеть своего сына академиком.