Звезды Эгера - Геза Гардони

Бея окружили пятнадцать офицеров. Они отдавали ему дневной рапорт. Закончив доклад, каждый ага усаживался перед беем на циновке. В Мохаче обычно весь офицерский состав ужинал вместе, и даже недруги забывали тут свои распри.

В тот вечер к бею прибыла конная почта. Она везла султану сообщение о том, что Вышеград уже в руках турок. Вышеградом овладели без боя — просто разрушили водопровод крепости и взяли ее измором. Гарнизон ожидал помощи от Фердинанда, но в таких делах этот венгерский король-чужеземец предпочитал полагаться на бога: авось да убережет господь его крепости! И вот Амаде сдал ключи от крепости, поставив только одно условие: чтобы ему позволили вывести из нее войско. Будайский паша поклялся, что не тронет ни одного человека. Но, видно, клятву он дал за себя одного. Как только венгры сложили оружие на крепостном плацу и, безоружные, вышли за ворота, турки бросились на них и всех изрубили.

— Ну что ж, раз Вышеград взят, мы передохнем здесь денечка два, — заявил обрадованный Вели-бей. — Нынче выспимся, завтра повеселимся, а послезавтра двинемся на крепость Ноград.

После Вышеграда было намечено взять Ноград.

Турецкие гонцы продолжали свой путь к Константинополю. Солдаты Вели-бея завалились спать.

На следующий день в обед бей дал своим офицерам приказ:

— Вечером вы все ужинаете у меня. Есть вино, и отменное! Итальянцы нам споют.

Бей был веселый человек. Любил и поесть и выпить. Кстати сказать, стоило любому турку вступить на венгерскую землю — он-всегда забывал, что пророк Мохамед запрещает пить.

— Какой-то солдат желает сделать тебе тайное донесение. Угодно ли тебе выслушать его? — спросил один ага.

— Пусть подойдет, — весело ответил бей.

Вперед выступил низкорослый силяхтар с лисьими глазками. Одежда на нем была, как и на всех, рваная. Тюрбан едва ли больше носового платка. Он усердно кланялся Вели-бею.

— Дозволь твоему верному слуге донести тебе об итальянцах.

— Слушаю, — ответил бей.

— Эти итальянцы уже давно подозрительны мне, праху твоих ног. Первое подозрение возникло у меня, когда я увидел, что один из них бумажками чистит сабли своих товарищей.

— Осел! — махнул рукой бей. — Ты же знаешь, что они гяуры. Мы подбираем всякую бумажку, думая, что на какой-нибудь из них окажется имя аллаха, но эти свиньи не знают аллаха, они темные люди и глупее зверей.

Силяхтар не уходил.

— Второе подозрение возникло у меня возле Софии. Вспомни, милостивый бей, как мы встретили обоз с воинской добычей. Одна телега, опрокинувшись, лежала на обочине дороги.

— Помню.

— Клетка с цыплятами разбилась, и цыплята разбежались. Какая-то старуха звала их: «Полати, полати!» Ни куры, ни цыплята не послушались. Старуха была гречанка. Тогда ей захотел помочь один турок и закричал: «Гак, гак, гак!» Куры хоть бы что! Тут один из итальянцев — знаешь, тот, с девичьим лицом, — взял у турка корзинку с пшеницей и стал звать: «Пи-пипи! Пите-пите-пите-питикем!» И все цыплята и куры сбежались к нему. А он подхватил одну курицу и давай ее целовать.

— Ну и что же тут такого?

— А то, господин мой, что куры и цыплята понимали по-венгерски. А тот, кто скликал их, тоже, стало быть, понимает.

— Гм… А может, и по-итальянски так зовут цыплят — «пи-пи-пи»? Ты знаешь итальянский язык?

— Итальянский? Нет.

— Тогда молчи, верблюд!

Силяхтар ответил на это смиренным поклоном и спокойно продолжал:

— А что было, когда наш силяхтар Кереледже менял жеребца возле Белграда? Он менялся с каким-то крестьянином и доплатил за коня десять асперов[56]. Но жеребец был такой дикий, что никого не подпускал к себе. Тогда самый плечистый из итальянцев, как барс, вскочил на него и гонял до тех пор, пока не объездил. Жеребец чуть с ног не свалился. Откуда же, спрашивается, умеет так ездить верхом бродячий итальянский певец?

Бей пожал плечами.

— А может, он в детстве конюхом был?

— Позволь, господин, сказать еще слово.

— Говори.

— Вечером пришел к нам ага. Ох, какой ага! Такого великана я в жизни не видал.

— Мэндэ-ага?

— Да. Проходил он мимо итальянцев да вдруг остановился перед самым стройным из них и сказал: «Ба, да это ты, Борнемисса!» Итальянец вздрогнул: «Я не Борнемисса». — «Ей-богу, это ты, — говорит ага, — Гергей Борнемисса. Ты что ж, не узнаешь меня? А то красивое кольцо у тебя еще сохранилось? Совет, который ты мне дал, помог: видишь, я уже ага. Только зовусь теперь не Хайваном, а Мэндой, и пуля меня не берет».

— И что ж ответил итальянец?

— Итальянец ответил: «Не понимаю, о чем ты говоришь. Но я знаю, что есть человек, очень похожий на меня. А откуда ты знаешь, как зовут того венгра?» — «Я узнал это в Буде, — ответил ага, — когда схватили Балинта Терека. Гергей Борнемисса был в его свите. Уж больно он похож на тебя. Жаль, что ты не он. Десяток золотых потерял ты на этом».

— Эх ты, слон! Видишь же, что он не венгр?

— А все-таки он венгр! — торжествующе ответил силяхтар. — Вечером я убедился в этом. Да и не только он, а все они венгры. Когда стали разводить огонь и варить ужин, один из них вытянул с корнем куст бузины, чтобы приготовить место для костра. Вместе с корнями вывалился из земли череп. Все они стали рассматривать его и гадать, чей он — турка или венгра? А я, твой верный слуга, лежал рядом с ними, притворившись, будто я сплю. Я ведь понимаю по-венгерски.

Бей фыркнул, точно конь.

— Так что ж, они по-венгерски говорили? О чем они говорили, собака?

— Молодой, стройный сказал: «Это был наверняка венгр, турки всех своих похоронили». Тогда второй взял в руки череп и сказал: «Кем бы ты ни был, но ты пал за родину, а потому свят для меня!» И он поцеловал череп. Потом они снова закопали его в землю.

Бей хлопнул по рукояти сабли.

— Негодные псы, гяуры! Но почему ты сразу об этом не доложил, бегемот?

— Ты уже спал, господин.

— В кандалы коварных лазутчиков! Ведите их сюда!

Силяхтар умчался, сияя от радости. Бей угрюмо ждал, глядя с холма, как бегают между шатрами силяхтары.

Прошло два часа. Наконец силяхтар вернулся. Со лба его струился пот.

— Господин мой, итальянцы…

— Ну, где они?

— Сбежали, собаки, сбежали!

Часть четвертая

«Бедствия Эгера»

1

Если в небесах есть книга, в которую записывают историю венгров, то следующие восемь лет должны быть записаны так.

1545. Турки взяли Буду, Эстергом, Фейервар, Сегед, Ноград, Хатван, Веспрем, Печ — почти вся страна в руках турок.

1546. Турки поделили Венгрию на пятнадцать санджаков[57]. Уцелели только Верхняя Венгрия и один-два комитата на границе с Австрией.

1547. Венгров обирают не только турки, но и австрийцы.

1548. По всей стране распространяется вероучение Лютера и Кальвина. Венгры враждуют не только с турками и австрийцами, но и меж собой.

1549. Турки забирают под видом дани все, даже детей.

1550. Войска румын и турок двинулись в наступление на Эрдей. Монах Дердь за несколько дней выставил ополчение в пятьдесят тысяч человек. Румын разбили. Турки убрались вон.

1551. Королева Изабелла покинула Эрдей. Монах Дердь убит из-за угла.

Наступил 1552 год.

Сизым налетом покрывались шопронские сливы и поспевали подсолнухи. Однажды в солнечный ветреный день Эва Борнемисса вышла после обеда на веранду своего дома и стала разбирать мужнино платье. Она искала одежду какому-то юноше, уезжавшему на чужбину.

С тех пор как мы расстались с Эвой, она немножко пополнела, стала женщиной. Лицо, правда, еще сохранило девичью белизну и бархатистость, но в милых кошачьих глазках не было уже прежней плутовской улыбки. Черты выражали кротость и спокойный ум.

— Вот вам, Миклош, даже два наряда, — сказала она школяру, разложив на столе поношенный костюм из узорчатого шелка вишневого цвета и будничный полотняный костюм. — Этот вам еще широковат. Но, может быть, через несколько месяцев будет как раз впору.

— Благодарю, благодарю вас, ваша милость! — пролепетал Миклош, зардевшийся от радости.

— Правда, шелк кое-где посекся, — сказала Эва, разглядывая одежду. — Но вы ведь передохнете у нас, а до вечера я все успею подштопать. — Потом она подняла серый полотняный костюм. — Вот этот будет вам как раз впору. Муж ездил в нем в Буду, когда турок занял ее и мы с королевой переезжали в Липпу.

— Благодарю вас! — радостно сказал школяр. — В нем я и поеду. Его никакая пыль не возьмет!

Женщина обшарила карманы — все были пусты. Однако в кармане поддевки она нащупала что-то твердое.

Карман был дырявый. Эва сунула в него палец и нашла за подкладкой сложенный в несколько раз тоненький листик пергамента. Посмотрела на него Эва, развернула, разгладила. Какой-то чертеж вроде пятиугольника, повсюду линии и точки.

— Миклош, скажите, что это такое? Черепаха, что ли?