Чингисхан - Мишель Хоанг

Но бывает еще хуже. Когда монголы недостаточно многочисленны, чтобы взять приступом укрепленный город, когда у них не хватает технических средств, чтобы взломать тяжелые деревянные ворота, защищающие город, они используют массу пленных, как своего рода огромный щит: несчастных гонят впереди воинов к воротам малых фортов, к валам укрепленных городов, где, вооруженные топорами, таранами, лестницами, кольями или просто палками, они должны броситься на внешние укрепления. Тех, кто отказывается или сопротивляется, убивают. Тогда огромное отупевшее стадо повинуется преступным приказам победителей и каждый становится звеном сковавшей их всех цепи в трагедии «коммандос самоубийц». На стенах осажденных крепостей китайские солдаты, иногда под командой офицеров-рузгенов, убивают их после попытки уговорить не приближаться, так как чаще всего бой идет на расстоянии, на котором слышен голос: можно видеть лица, узнавать друг друга. Осажденные пускают стрелы в своих соотечественников — иногда жителей соседней деревни или даже своей собственной — под нетерпеливым взглядом монголов, ждущих возможности броситься наконец на штурм защитников по телам своих заложников. Монгольский приказ чудовищно эффективен: беречь силы друзей, уничтожать силы противника.

В течение лета 1213 года провинции Шэньси, Хэбэй и Шаньдун являются свидетелями исхода населения, бегущего из района боев. Преследуемые монголами ограбленные крестьяне, мелкие чиновники, ремесленники, разоренные прерванной возможностью обмена, дезертиры тысячами тянутся по дорогам. Бежавшие солдаты бросили оружие, но сохранили войлочные или кожаные кольчуги, защищающие их от ночного холода. Некоторые чиновники со своими семьями едут в каретах в сопровождении кули, несущих на бамбуковых коромыслах богатства, которые они смогли поднять. Повозки, груженые корзинами, решетами, глиняными кувшинами, следуют за семьями босоногих крестьян в соломенных шляпах, защищающих голову. Обессилевшие от голода и жажды, оборванные, оглушенные тысячи мужчин, женщин, детей стали бродягами на своей собственной земле. Вокруг лежала деревня, застывшая, мертвая.

Черные дни для Китая, захваченного, опустошенного, истерзанного примитивным и безжалостным врагом. Но сколько раз уже он подвергался набегам варваров? Еще в VII веке, оплакивая жестокости войны, поэт Чжан Вэй писал:

… Говорят, что теперь император, министры

Посылают наши войска усмирять варваров.

Конечно, прекрасно иметь мир на границах,

Но нужно ли ради этого жертвовать всеми

мужчинами Китая?

Откликаясь как эхо, почти шесть веков спустя, поэт и художник династии Юань, Чжао Менфу, замечает:

Подвешенные к седлам черепа, лицом к лицу, плачут.

У некоторых офицеров по восемьдесят ран в спине;

Разорванные знамена покрывают тела, лежащие

у обочины дороги.

Уцелевшие в ожидании смерти плачут над

опустевшей крепостью;

В победных реляциях останется только

имя полководца.

В первое время монголы не атакуют в лоб большие города, защищенные элитными войсками. Они ограничиваются грабежом домов, опустошают амбары, поджигают маленькие городки. В то время как хан движется верхом через большую северную равнину, являющуюся продолжением монгольских степей, его сыновья Угедей, Джучи и Джагатай во главе войск, представляющих правое крыло вторгшейся армии, спускаются по западной прибрежной полосе Хэбэй, чтобы двинуться к провинции Хэнань, севернее Хуанхэ. Внезапно они сворачивают с дороги и направляются в южную часть Шаньси, чтобы выйти в богатую долину реки Фэнь. Маленькие провинциальные города Пиньян, Фэнчжоу, Синчжоу оказываются один за другим в их руках. Большой город Тайюань, построенный по обеим берегам реки Фэнь и защищенный глубокими рвами, тоже пал, а его жители рассеялись на все четыре стороны. Третья дивизия под командованием Джучи-Казара, брата Чингисхана, уходит из пекинской области и, пройдя через знаменитое ущелье Шанхайгуан (Ущелье между Горой и Морем), поднимается к Рэхэ: она опустошит территорию современной Маньчжурии до берегов Амура, родные земли рузгенов.

Поражает очевидная легкость, с которой захватчики-кочевники овладевают на этот раз китайскими городами, защищенными фортификационными сооружениями. Китай-ско-рузгенские гарнизоны должны были, следуя логике, отразить некоторые атаки, причинив монголам ощутимые потери. Произошло явное недоразумение, трагическое для Цзиней. Их чрезмерная вера в стратегию планомерного отхода, иллюзорное чувство безопасности за стенами, защищенными оборонительными сооружениями, стали для них роковыми, так как монголы, избегая осады крепостей, которых они не могли взять приступом, нашли выход: минуя города, они принялись за деревни, применяя к ним самые жестокие меры — тактику выжженной земли. Опустошая дома, разрушая плотины и засыпая оросительные каналы, чтобы затопить или осушить земли, используемые под посевы, они в конце концов уничтожили зерновые запасы районов, по которым проходили, сделав бесплодной кормилицу-деревню, чтобы задушить города. Опустошить землю страны, по преимуществу сельскохозяйственной, означало в короткий срок погубить города и превратить их в ловушку для горожан, попавших «как рыбы в котел». За семь веков до Мао Цзэдуна, это значило, так сказать, погубить рыбу, лишив ее воды.

На самом деле оказалось также, что цзиньские правители не всегда были на высоте положения. Если некоторые полководцы защищались от захватчика, многие, казалось, старались скорее беречь свои войска; за исключением нескольких редких случаев цзиньские армии довольствовались тем, что отбивали атаки. Кроме того, не оказалось на всем протяжении событий ни политической, ни военной яркой фигуры, способной противостоять Чингисхану и его полководцам. Китайский народ, в большом количестве мобилизованный в войска оккупантов-рузгенов, казалось, не хотел их защищать. Страдая под гнетом чужеземной династии, разделившей Китай на две части, он, без сомнения, занял выжидательную позицию, надеясь, осознанно или нет, что Цзинь падет под ударами монголов. Отсюда — его пассивность в борьбе ради иностранной династии, царствующей в Пекине. Однако это значило слишком быстро забыть пословицу, утверждающую, что «когда богомол охотится за кузнечиком, его самого подстерегает иволга».

Так вокруг этого пассивного и как будто открытого врагу Китая сжимаются тиски, медленно, но верно. В то время как под командованием брата хана, Джучи-Казара, монгольская дивизия движется вдоль берега Бохая, чтобы подняться к Маньчжурии и напасть с тыла на рузгенов, войска хана стягиваются к столице Цзинь. Стоит апрель 1214 года. Многие генералы Чингисхана хотят немедленно идти на штурм императорского города, но государь, взвесив свои силы и считая их недостаточными, чтобы захватить город, предпочитает выждать. Более того, он вступает в переговоры с властями, чтобы договориться об условиях отвода своих войск. Ловкий политический ход, так как монарх рузгенов, запертый в столице без всякой надежды получить помощь извне, принимает этот поворот событий. Без военных резервов, отрезанный от маньчжурского северо-востока колоннами Мукали, тогда как опустошенные окрестные деревни уже не в состоянии поставлять хоть какие-то продукты, Утубу на грани того, чтобы просить пощады. Итак, он принимает требования победителей, которые настаивают на огромной контрибуции: золото, серебро и большое количество шелковых тканей.