Полюби во мне тьму (СИ) - Абалова Татьяна Геннадьевна "taty ana"

Лючия сидела на корточках и тянула руки к огню. Она тряслась от холода и с огорчением вспоминала, как все испортила. Лучше бы не затевала того непростого разговора, когда и сказать-то ничего не успела. Устроила драку, вела себя как капризный ребенок. Довела демона до такой горячки, что он убежал топиться в ледяном озере.

Пока улетала, успела одним глазком подсмотреть, как Кразимион нырнул и долго, так долго, что даже у нее перехватило дыхание, не появлялся над водой.

Эх, надо было смолчать, не дразнить…

Пусть не подходил, сторонился ее, но…

Вот посмотрит вроде мельком, а от его взгляда становится теплее. Скажет чего-нибудь, совершенно не значащее, а у нее щеки вспыхнут огнем. Или всего лишь приснится, а разлившаяся по телу горячая волна заставит бежать к воде, чтобы холодными брызгами потушить внутренний пламень…

«Любит? Не любит?»

Находясь в объятиях Анхеля, Лючия кожей ощутила разницу. От ангела и пахло-то по-другому - холодной мятой. А Кразимион пах горячим ветром…

Стоило вспомнить о горячем ветре, как мысли вновь унеслись в запретную область, где под руками демона горела кожа, а обветренные губы, то ласковые, то настойчивые обжигали и заставляли желать такого, о чем и подумать-то стыдно.

Усилием воли Лючия гнала от себя воспоминания, но стоило хоть на мгновение отвлечься, все начиналось заново. Бархат кожи, шелк волос, сладость поцелуев…

Чего бы ни говорили ангелы, она не желала принимать их «правду» и с упорством плывущей против течения рыбы стремилась к Порогу, где ее ждала истина.

«Любит? Не любит?»

- Там будет больно?

Фим, зябко кутающийся в свои крылья, потянулся к палке, пошурудил ею дрова, вызвав сноп искр, более похожих на снежную крупку, и только потом поднял глаза на замершую в ожидании ведьму.

- Мертвецы боли не имут, - ангел сразу понял, что Лючия спрашивает об огненных вратах.

- Значит, я умру, ведь Порог живых людей не пропускает?

- Для сего мира ты усопнешь, - подтвердил Фим.

«Любит? Не любит?»

К чему жизнь, если выяснится, что любовь Кразимиона -  мираж, до которого не дойти, не дотронуться рукой?

А вдруг любит? А она в огненные врата с разбега?

- Любит? Не любит? – даже не заметила, как произнесла вслух.

- Ты о чем? – Фим резво поднял бровь и даже выбрался из кокона перьев.

- Я вот все думаю, - оживилась Лючия, - может, зря я убежала от Кразимиона? Надо было поговорить. Ведь все могло измениться, после того, как он встретил меня. А я даже не попрощалась… Поверила каким-то старым Дуниным запискам… А она и себя-то не помнит. И вообще, зачем искать истину где-то там, если она рядом?

Глаза Лючии горели, даже бледность замерзших щек исчезла, уступив место лихорадочному румянцу.

«Неужто взаправду любит? – испугался Фим. - И ведь врата здесь не помогут, снимут токмо обманку, а истинную любовь не тронут. Эх, упустили, прозевали мы тебя, девонька. Что скажет Владыка?»

Стон Анхеля спас Фима, который мучительно долго подбирал убедительные слова, но так и не нашел их.

- Как ты? – с участием в голосе спросил старый ангел, торопливо поднимаясь с пенька, уходя и от ответа, и от пытливого взгляда Лючии.

- Холодно, - Анхель перевернулся на бок и поджал, словно младенец, ноги. - Крыльев не осязаю. Каждая косточка стонет.

Лючия выдохнула. Она вновь почувствовала себя виноватой. Все из-за нее. Проклятая и есть проклятая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Фим подбросил веток в огонь и, оглянувшись на Анхеля, с сомнением покачал головой.

- Не дотянет он до Порога. Дэйв для него слишком силен. Подмогу бы позвать.

- Я посижу рядом с ним, пригляжу, - охотно согласилась Лючия. – А вы слетайте, тут совсем близко.

- Так замерзнет, - Фим зябко повел плечами, показывая тем, что даже стоя у огня, тепла не чувствует.

В подтверждение слов, Анхель выдал зубами барабанную дробь.

- Брат, укрой меня своим крылом, - произнес голосом умирающего.

- Придется тебе идти, милая, - и уже присаживаясь рядом с Анхелем, махнул рукой в сторону дымного столба, вновь поползшего по небу. – Держись его. И ничего не бойся, здесь людей не трогают. У врат крикнешь, что от меня.

Анхель вновь застонал.

Фим укоризненно посмотрел на замершую в нерешительности девушку.

- Смерти его хочешь? - Но заметив, что Лючия схватилась окоченевшими пальцами за разорванный ворот платья, смягчился. - На вот, возьми мой плащ, нам одного на двоих хватит.

Лючия подняла брошенный плащ, давно утративший белизну, завернулась в него и, кинув прощальный взгляд на укрывшихся крыльями ангелов, побежала в сторону клубящегося над кромкой леса дыма.

Когда стих хруст ломких сучьев, что густо устилали древний лес, крыло Фима приподнялось.

- Что? Ушла? – шепотом спросил Анхель.

- Убегла, - подтвердил старый ангел, кряхтя поднимаясь с мерзлой земли.

- Фух! Я так испугался, что она захочет вернуться к демону, что решился сказаться недужным.

- Не стыдись сего поступка, все во благо. Не встрянь ты в нашу беседу, еще долго тянули бы канитель «любит - не любит», а там, не ровен час, и Кразимион бы образовался. Его-то любовь всамделешная.

- Демона теперь тоже сомнения гложут. Непотребник свое пагубное дело знает. Никому из нас не охота новые сто лет вокруг дочери Света хороводы водить. Лучше так, через обман. Владыка-то предупрежден?

- Встретит, не сомневайся.

- Ты бы приглядел за ней. А я на всякий случай Кразимиона здесь подожду, - Анхель, увидев сомнение в глазах сотоварища, добавил: - За меня не беспокойся, я хоть и ослаб крылом, дэйву власть над собой взять не позволю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лючия бежала не разбирая дороги. Останавливалась лишь за тем, чтобы оглядеться. Порой, не дожидаясь, когда вновь заклубится дым над огненными вратами и укажет правильный путь, спешила без подсказки, каждую секунду думая лишь о том, чтобы успеть.

Анхеля было жалко до слез. Комок подступал к горлу, стоило вспомнить, каким тихим голосом он говорил, а уж эти его поджатые к подбородку коленки и вовсе грозили разорвать сердце.

Ангелы все рассчитали верно: любая женщина, способная сочувствовать ближнему, пусть на время, но забудет о своих любовных страданиях. Да и материнский инстинкт, появляющийся, должно быть, с рождения, вытеснит все думы о себе несчастной, стоит рядом появиться еще более несчастному существу, свернувшемуся от боли в позу новорожденного.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вот и дочь Света так остро сопереживала Анхелю, что совершенно забыла о демоне, самой себе и смерти, что поджидала ее у Порога.