Береговая стража - Дарья Плещеева

Когда она входила в сени, ей доложили, что изволили приезжать господа Морозов и Никитин, очень огорчались, барыню дома не заставши.

— Огорчались, — прошептала Лиза, спеша в покои. — Это славно!

Не зря, выходит, она велела делать столь глубокий вырез на платье.

Иван Данилыч доложил — за обойщиками послано, а барин ждет за столом. Пообедав с мужем, Лиза собралась навестить его сестру.

У Ухтомских дома было неладно — это Лиза поняла сразу по беспокойству дворни. Она прошла в гостиную, навстречу из внутренних покоев вышла Марья Петровна — неприбранная, в смятом чепце, очень недовольная. Старшая сестра любезного супруга дама хмурая, вечно недовольная, и так ловко навострилась ныть и ворчать, что братец постоянно ссужал ее деньгами, причем Лиза не помнила ни одного случая, чтобы деньги в дом вернулись. Бывали между ней и Николаем Петровичем основательные стычки — чаще всего из-за ее сыновей, Ореста с Платоном, которые, по мнению Лисицына, моты и бездельники. Но вроде и правду говорил сестре Лисицын, а она умела так поворотить, что сам же и оказывался виноват. А ежели ее риторические ухватки оказывались слабоваты, то она прямо намекала, что, дескать, кабы не ее смекалка, Николай Петрович стал бы чуть ли не канцеляристом и жил на медные деньги.

Лиза всячески показывала, что ее эти дрязги не касаются, что она — молодая, неопытная, не желающая заниматься экономической арифметикой и доверяющая этот тяжкий труд старшим. Несколько раз она даже мирила мужа с его сестрой после особо суровых размолвок.

— Ты, чай, уж слыхала, мой друг, что у нас за беда, — не здороваясь, начала Марья Петровна. — Мои-то чадушки побитые домой приплелись! У Платоши рука сломана, в лубки взяли! Где, с кем подрались — молчат!

— Чуяло мое сердце! — всплеснув руками, воскликнула Лиза, всем видом показывая волнение. — Пойдем к ним, мой друг!

— Маврушка! Поди к господам, узнай — желают ли принять тетку Лизавету! — велела Ухтомская одной из девок. Лиза сохранила лицо неподвижным — она была лишь немногим старше обоих мужниных племянников. То, что Марья Пет ровна, которой пятьдесят, ставит ее на одну доску с собой, делает из золовки ровесницу, неприятно — ну да недолго эту дурость терпеть осталось.

— Женить их надобно, сестрица, — сказала Лиза. — Бог весть где шатаются, до беды недалеко. А Масленица на носу, гулянья, угощенья, без драк еще ни одна Масленица не обходилась, ты их попробуй дома удержать.

— Платошку-то теперь удержу, — пообещала Марья Петровна. — А что, есть ли кто на примете?

— Невест много, да вы, я чай, высоко метите.

Ухтомская поглядела на золовку с некоторым подозрением, словно спрашивая: тебе-то что известно о том, куда мы метим? Но Лиза была безмятежна. Не для того она потихоньку да помаленьку подсказывала мужу всякие хитрости, чтобы теперь себя выдать.

— Первым Платошу надобно женить, он старше, — сказала Лиза. — В этот мясоед уж не успели, а до Пасхи можно сговорить хорошую невесту. Потом — Ореста. Я сваху хорошую знаю, начну ее привечать. А то ведь как — в свете невеста блистает, а копнуть — и бриллианты у нее фальшивые, и деревеньки, что за ней, заложены-перезаложены. Если свахе заплатить — докопается до правды.

При этом Лиза знала, что свадьбам не бывать, и диво, коли братья Ухтомские в скором времени не поедут, лишенные чинов и дворянства, в Сибирь.

Оба конногвардейца ей нравились — если бы Платона, старшего, можно было определить в кучера, заместо Фролки, Лиза охотно бы бегала к нему по ночам, а младший, Орест, был, на ее взгляд, чересчур субтилен. Однако симпатии — симпатиями, а дело — делом. Слишком долго Лиза пробыла женой немолодого и неудачливого мужа, не сумевшего сделать ей ни одного ребеночка. Время, золотое время уходило — если теперь не использовать все возможности и не рвануться ввысь, то наступит самое неприятное в жизни женщины — плавное скольжение с вершин молодости и красоты к старости. Не так уж много времени отпущено, когда и ум уже развился, и тело еще соблазнительно. Лиза прекрасно осознавала, что вступила в эту пору, и уже строго рассчитывала — сколько месяцев может позволить себе потратить на тот или иной план, чтобы до тридцати пяти все сбылось наилучшим образом.

— Заплати, друг мой, я тебе все верну, — обещала Ухтомская.

— Ты лучше, голубушка моя, скажи, кто тебе мебели для гостиной продал. А то у нас и кресла, и стулья времен царя Гороха, гостей принять стыдно. Николаша велел мне все это спроворить — а я и не знаю, где взять.

— И-и, душа моя, что ж ты мне не сказала? — удивилась Марья Петровна, — Собственные мои людишки такие мебеля мастерят — куда там парижским! И дорого не возьму — хошь, променяю тебе большой комод красного дерева с банкетками на твои изумрудные сережки?

— Комод, поди, дороже стоит. Красное дерево в цене.

— Мой столяр Гришка тебе из ясеневой доски за неделю красную сделает — ни один мастер не отличит. Он ее вымачивает в сандале с квасцами, варит, воском и луком натирает, еще как-то мудрит. Потом купцу сдает и мне с того хороший оброк платит, да и сам живет барином, пешком, я чай, ходить разучился, всюду — на извозчике. Коли у вас с Николашей есть в дворне парнишка смышленый лет тринадцати, присылай — Гришка его выучит. Не будешь над поломанным стулом страдать и мастера по всему Питеру искать. И дорого с тебя за учебу не возьму.

— Мы с Николашей это обдумаем, — сказала Лиза.

Она удержала усмешку — еще немного, еще год, и Гришка достанется ей без всяких денежных трат.

Пришла Маврушка, доложила, что молодые господа лежат в постелях с примочками, доктор-немец с ними возится, Акимка и Юшка помогают.

— Я завтра приеду, — обещала Лиза, — а ты мне дай дня на два, на три, канапе, стол и кресла из зеленой комнаты, пока свои не куплю.

— При государыне Елизавете Петровне, Царствие ей Небесное, — Ухтомская перекрестилась, — так бывало: подымается государыня в поход, ну, хоть из Зимнего в Летний дворец едет, и следом везут целый мебельный обоз. А нет ее — и дворцы пустые стоят. Ладно уж, как не услужить роденьке? Присылай телеги, выручу!

Расцеловавшись с Ухтомской, Лиза поехала домой — следовало показать себя хорошей хозяйкой и пойти на поварню, присмотреть, как стряпают ужин, да чтобы муж увидел свою красавицу, занятую хозяйскими заботами.

Супруг приехал в прескверном расположении духа. Лиза думала, что судебная склока, в которой он увяз, тому виной, оказалось — все еще хуже. Это обнаружилось, когда они оба легли, и она, понимая неуместность амурных шалостей, заговорила тихо и сочувственно, словно идеальная сестра, каких в природе не бывает.