Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

спокойному течению речи громко взвопил он, указывая куда-то в глубь заполнившей ближайшую к ним подворотню вечерней тьмы.— Тень её уже наступает! Бросайте же всё и идите скорее —

— Он и пришёл ко мне, — уверенно откликнулся мрак несомненно катасоновским голосом.

9

...Почтеннопегий господин довольно легко согласился на передачу ему своих едва заявленных прав на Ванину душу, да тот и сам сразу предпочёл хитрого Ката, который, как оказывается, попросту изучал из своего укрытия его встревоженное поведение.

— Принёс? — стараясь резкостью проломного вопроса показать великую степень собственного возмущения Ваня-Володя, одновременно чуя нутром, что каким-то загадочным образом имеет сейчас нужду скорее в самом Катасонове, нежели в его деньгах.

— А чего бы ты хотел на них сделать? — уклонился от прямого ответа лукавый кредитор, как бы подразумевая несомненное наличие тридцатки уже в полном Ванином распоряжении.

— Сперва непременно напиться в стельку, — честно откликнулся недокаменщик-перегонщик.

— Эка невидаль! Пойдём-ка со мною, я тебе и долг верну, и ещё даром налью, а на закуску предложу кое-чего такого, что может быть, отобьёт охоту глушить рассудок подобным варварским способом. Что ж это, милый мой, за кайф от вина — точно дубиной по голове!..

10

Ваня-Володя покорно поплёлся за ним, несмотря даже на то, что против ожидания Кат не пошёл к их общему дому. Обойдя квартал по бульвару, они пропустили слева горловину Большого Вузовского и через пробой в стене проникли в дитячий садик с укоренённой посереди нравоучительной статуей «женщины-матери», светившейся в сумерках шаровой белизною приземистой задницы; затем, перерезавши его наискось, забрались в самую глубь дворового участка. Следуя мимо старого трёхэтажного дома, мерцавшего в последних отражённых лучах невидимого уже солнца, Катасонов, не удержавшись, мимоходом бросил: «Теперь вот заштатная конторишка, а когда-то — средоточие жизни и смерти землевладельца: шутка ли, сама Межевая канцелярия!»

Но путь их нынче правился не в неё. Завернувши за новую высокую коробку, задуманную, видно, как наследница местных ночлежек — скорей для глухого спанья, нежели для полновесной жизни, — они очутились перед прихотливым зданьицем времен модерна с серым коньком на крыше. В самый угол его была вмурована несуразно могучая по сравнению с общей невеликостыо всего строения памятная доска, где из левого верхнего угла курчавая ветка клонилась к уместившемуся справа внизу носатому залысому человеку, томно протянувшему в её сень долгопалые руки. Надпись гласила: «В этом доме с 1892 по 1900 год жил и работал выдающийся русский художник Исаак Ильич Левитан».

— Отсюда его и унесли, — добавил Кат, вынув ключи, и отворил боковую дверцу с прописанной на ней мелом во множестве обиходной похабщиной, скорей по привычке, чем из особой нужды нанесённой вездесущими срамословцами.

Кат быстро скрылся во внутреннем мраке, а Ваня-Володя, застряв неожиданно позади него в узеньком ходу, вдруг спотыкнулся в потёмках об те же как будто самые отрубленные бронзовые ручищи; охнул, нагнулся и мигом налетел лбом на каменного безрукого исполина в седле, потом отпрянул вбок и, схватясь там в ужасе за холодную гладкую лошадиную морду, совершенно закостенел, — но тут наконец Кат зажёг в дальней клетушке свет, и Ваня-Володя понял, что очутился в скульптурной мастерской.

— Ты что ж это, тоже художеством балуешься? — попытал он хозяина, когда сумел благополучно миновать ненароком ожившие кумиры.

— Не совсем. Просто домик сдается внаём разом нескольким ваятелям, а я уже поднанимаю у одного из них себе светёлку для скромных ночных досугов. В этом вот смысле я тоже, пожалуй, художник, — замысловато обмолвился тот, добавивши повелительно: — Только завали на всякий пожарный случай ход этим жалким подобием камня...

11

Ваня-Володя понял его верно и плотно притворил за собою двери. Отсек, занимавшийся Катом, совершенно разнился видом с тою его книгоношеской комнатою, в какой был прописан Ванин квартирный сосед. Здесь всё было подчёркнуто, нарочито выпустошено, содержание скудного жилища составляли лишь пара стульев, круглая ореховая столешница верхом на табурете да единственная книжная полка с томами, не стоявшими, как положено, строем, а положенными внакат и, следовательно, постоянно находящимися в пользовании. Кроме них, на стене помещалась увеличенная цветная олеография с изображением бородатого мужика, сильно смахивающего на Христа, за той главной, впрочем, отменою, что вместо выражения скорби лицо его чрезвычайно хитро ухмылялось. Помянув же про Катову собственную всегдашнюю приподнятую улыбчивость, Ваня-Володя заметил, что и все вещи тут как-то своеобычно скалятся, создавая целое смеховое поле вокруг хозяина.

— Кто таков? — не обретя под картинкою никакой подписи, тыкнул он в этого антихриста указательным пальцем.

— Прародитель...

— ?!

— Долгая песня. Чтобы понять, нужно перелопатить все эти нелёгкие пособия сзаду и наперёд, — указал он на заветную библиотечку. Подойдя вплотную, Ваня-Володя с возрастающим недоумением обнаружил среди глухих без надписи корешков и не ведомых ему вовсе наименований грубо переплетённую папку под единственно зиаемым, да и то с утрешних всего пор, именем «И. КАИН».

Прочтя его, он слегка вздрогнул, что, конечно, не укрылось от пронзительно следившего за ним Ката.

— Что, не нравится? — заметил он.

— Слушай, вот странно: я про этого самого... чего только сегодня не наслушался?

— Это откуда же, прошу прощеньица?

— Да экскурсия возле дома бродила ,— отмахнулся Ваня-Володя, замурыженный всей этой свистопляской, которая как будто обложила его со всех концов: куда ни ткни, везде лезет всё тот же Каин и уж непременно ещё Иван, чтобы назло досадительно укорить его неладным тем тёзкою.

Кат несколько поднасупился, но быстро восстановил довольство на пухлых вишнёвых губах и полюбопытствовал:

— Ну-с, и к чему же они пришли в итоге?

— Известное дело: сослали молодца на Балтику каторжником — и вся недолга!

— Тю-ю,— удовлетворенно протянул Катасоиов, — это ж ведь вовсе не тот конец. Вернее, — добавил он торопливо, приметив, что Ване-Володе опостылели уже вусмерть чужие невзгоды, — вообще не конец, а скорей концы в воду. Причём выяснить правду сполна тут отнюдь не безполезно лично тебе, поверь. Оцени только сперва сию штуку...

Он вылущил из папки сложенный вчетверо лист, любовно раздвинул его на четыре стороны и возгласил —

Глава седьмая

РАДЕТЕЛЬ

1

— О страшный суд!

надо брать дело в рассуд;

а я принес гостинчик всем поровну:

чтобы лепостию не