Женское начало - Галина Врублевская

Павел приветливо помахал своему воспитаннику, но в этот момент за спиной зрителей затарахтел проезжающий по дороге трактор. Непривычный к шуму молодой конь взбрыкнул и понесся вскачь. Мальчик в страхе ухватился за край седла, пытаясь удержаться. Старясь не отстать и не выпустить из рук поводья, следом подпрыгивал Котов. Воронок встал на дыбы, закинул вверх передние ноги, хозяин повис на поводьях, но щетинистая шея лошади, как наждак, прошлась по щеке укротителя. Котов, охнув от боли, выпустил поводья из рук и схватился за лицо. Мальчик каким-то чудом еще удерживался в седле. Павел и пан Станислав одновременно вскочили со скамьи и бросились на манеж, чтобы обуздать коня. Павел тут же получил удар копытом в плечо и был отброшен в сторону, но пан Станислав сумел схватить поводья и усмирить лошадь. Едва конь опустил ноги на землю, маленький наездник торпедой вылетел из седла и, описав дугу над головой коня, полетел на землю. Но подоспевший Павел изогнулся в акробатическом прыжке и сумел подхватить ребенка на руки.

Олег Котов пригласил спасителей сына и всю компанию, включая старших Ватагиных, Марту и даже Яну к себе в дом. Щека его под ухом уже была залеплена пластырем, на белой ткани проступало розовое пятнышко крови. Злосчастная бородавка, обожженная искрой от ракетницы и так чесалась в последнее время, а тут ей досталось снова. Павел потирал ушибленное копытом плечо, а Костик и пан Станислав не получили ни царапинки, отделались легким испугом.

В гостиной был накрыт богатый стол, принесены особой выдержки вина из заветного погреба. Хозяин был щедр – выставил лучшее, имевшееся в доме. Он неустанно благодарил пана Станислава и Павла за спасение наследника.

– Я в долгу не останусь, господа. Просите что угодно, Котов все может! У тебя, Павел, кажется, нет машины? Мой старый мерс тебе подойдет? А чем я могу быть полезен вам, пан Станислав? О цене не задумывайтесь, выполню любое пожелание.

Котов, переволновавшийся за сына, был возбужден. Он вскочил со стула, подбежал к этажерке и ткнул пальцем в стоящее там изваяние лошади.

– А как вам этот красавец? Скульптура Императорского фарфорового завода, девятнадцатый век! Дарю! – сверкающий белой эмалью конь непокорно вздыбился на задние ноги и, казалось, вот-вот оторвется от подставки.

Пан Станислав улыбнулся и польстил хозяину:

– Спасибо. Вещица ценная, сразу видно. Думаю, что таким экспонатом мог бы гордиться даже Эрмитаж! Но как я вывезу это сокровище за границу? Набегаешься бумаги оформлять.

Мать Павла в этот момент прошептала на уху сыну:

– Пашенька, попроси у хозяина второй выходной.

Павел озвучил ее подсказку:

– Олег, у меня есть к тебе просьба. Мне нужен еще один выходной на неделе: нервы не выдерживают шесть дней подряд пахать. Боюсь, что сорвусь, это и на Костике может отразиться.

Олег нахмурился:

– Я имел ввиду деньги, машину, но менять распорядок твоей службы не входило в мои планы.

– Мой друг добивается соблюдения трудового законодательства? – уточнил пан Станислав. – А куда же смотрит профсоюз? В любом случае – я готов поддержать Павла.

Все, кроме Котова, рассмеялись, услышав замечание американского профессора о профсоюзе, а сам Олег под прицелом нескольких пар глаз неожиданно смутился. Тем более, что он выступал сейчас в роли благодарного отца. Он помолчал и неохотно выдавил из себя:

– Ладно. Против профсоюза не попрешь. Так и быть, Павел, получишь второй выходной день. Заметь, весь остальной персонал у меня работает шесть дней.

Затем снова обратился к пану Станиславу:

– Но как мне отблагодарить вас?

– Вы уже сделали мне подарок, удовлетворив просьбу жениха моей дочери!

На этот раз пришел черед смущаться Павлу: вряд ли свадьба будет скоро, да и будет ли – еще вопрос.

Яне и Павлу так и не удалось побыть в этот день наедине. Она лишь успела, прощаясь, передать ему ключи от своей квартиры – теперь Павел сможет приезжать к ней в любое время. Вместе с Яной в город возвращались только отец и Марта.

Жизнь Павла входила в нормальное русло: и с Яной отношения наладились, и работа ему нравилась. В деннике уже стояли три лошади, а Павел помимо рутинных обязанностей по уходу за ними, помогал приходящему ветеринару. Он научился делать лошадям «педикюр» – проводить расчистку копыт своим питомцам – а также обновлять им подковы. Нередко работники двора приносили к Павлу то заболевшую кошку, то сбитую машиной собаку. Он не только припоминал полученные когда-то на биофаке знания о животных, но и углублял их, изучая литературу по лечению зверья. Поэтому, когда в октябре хозяева стали готовиться к возвращению на зимнюю квартиру, в Петербург, вопрос с Павлом был решен: он остается в Комарово, при лошадях. Павел назначался старшим в конюшне, а в его распоряжение поступало еще двое работников: ночной сторож и человек, убирающий навоз из денника.

Глава семейства благоразумно решил, что здесь от Павла будет больше толка – ребенок в городе обойдется и без него. Мальчику вот-вот исполнится шесть лет, нечего бить баклуши, играя в индейцев, пусть учит языки и постигает азы математики, там услуги Павла не понадобятся. Костик, садясь в машину, ревел, не желая расставаться с «дядькой», но Павел обещал, что они останутся друзьями, будут ездить друг к другу в гости и следующее лето вновь проведут вместе.

С отъездом хозяев из загородного особняка в доме стало тише и спокойнее. В Питер уехала и большая часть прислуги. Павел, отработав обговоренное с хозяином время, передавал коней помощникам и шел ночевать на родительскую дачу. Теперь он остался там один – родители тоже уехали в город. В эти спокойные вечера Павел читал ветеринарную литературу или бездумно смотрел по телевизору спортивные каналы. Нервы его укрепились, ушла раздражительность, он стал почти прежним Пашей, добрым и покладистым, только не было в нем прежней суетности. Ему исполнилось тридцать шесть лет.

Выходные дни приятно нарушали размеренное течение жизни. Приезжала на машине Яна и забирала его в город. Иногда они посещали кино или театр, но чаще проводили время вдвоем, не выходя из квартиры на Варшавской улице. А еще Яна настояла, чтобы он, наконец, вставил себе зубы.

Пан Станислав улетал к себе в Америку в начале ноября, в канун праздника, утратившего название и смысл. Яна и Павел провожали его в аэропорту. Гость так и остался в заблуждении относительно семейного положения Павла, считая, что он холост. Зато американский профессор был скрупулезен ко всему, что касалось дел. Он заверил Павла, что добьется в польском землячестве выделения гранта на архивные исследования, связанные с жизнью его предков в России, так что его отец, взявшийся за эту работу, обязательно будет вознагражден. Уже подходя к заградительному турникету, Пан Станислав обернулся в последний раз и воскликнул: