Кингсблад, потомок королей - Синклер Льюис

И одинаково убежденные в том, что Нийл убил его.

К похоронам худое, доброе лицо его отца усилиями бальзамировщика приобрело отвратительное сходство с восковым красавцем из паноптикума. Нийла резнула догадка, что нарядная отделка гроба, видная в квадратном прорезе крышки, вероятно, тут и кончается — из соображений экономии, и он почувствовал, что ненавидит этот мишурный бизнес смерти без хлопот для родных и знакомых; ненавидит двух шепчущихся Робертов, которые всем своим важным видом словно говорили: «Не предавайтесь горю — смотрите, как мы держим себя в руках — цены исключительно низкие — открыто круглые сутки».

Вдвоем они добились того, что Нийл ощущал себя чужим в отцовском доме.

Мать его — слабенький клочок тумана — держалась спокойно, не плакала, не строила из себя героиню даже в этот единственный день, когда имела на это право. Она покорно выполняла все, что ей диктовали два Роберта. Они так мужественно опекали ее, так любезны были их неуклюжие попытки снять с нее бремя скорби, недоступной их пониманию!

Больше всего льстило двум Робертам присутствие мэра Флирона и бывшего мэра Билла Стопла, которые, сняв шляпы, многозначительно поглядывали на Нийла, точно без слов обещали ему, что на сегодня оставят его в покое.

А гроб стоял посреди гостиной, и вокруг него толпились чужие люди, — Нийл мог бы поклясться, что они никогда не видели доктора Кеннета при жизни, и раскрашенная кукла в гробу, казалось, ждала, и все они, казалось, ждали чего-то, сидя на взятых напрокат стульях, и в комнате нестерпимо пахло множеством диковинных цветов, а карандашный портрет доктора Кеннета был завешен черным покрывалом, наскоро выкроенным из шторы времен затемнения. Только маисовая трубка доктора Кеннета, которую два Роберта забыли убрать с пианино, никого не обманывала и ничего не ждала.

Роберт Харт священническим жестом поднял руку, и Роберт Кингсблад тоже поднял руку и повернулся к матери, которая только теперь разрыдалась. Со смущенным видом, шагая, как автоматы, к гробу подошли четверо мужчин. Среди них были Седрик Стаубермейер и У.С.Вандер — два соседа, питавшие особо лютую ненависть к перевоплотившемуся Нийлу.

За все время никто из присутствующих не заговорил с ним — все только молча кланялись непроницаемо-вежливой Вестл и взбудораженной Бидди.

Гроб, наклонившись, медленно поплыл вниз над ступенями парадного крыльца. Нийл только сейчас почувствовал всю бесповоротность смерти. Последний раз отец спускался по этим ступеням, по которым он столько лет суетливо и быстро бегал вверх и вниз; и теперь он не мог даже пройти по ним сам. Его несли, и он не мог напоследок оглянуться на свой дом.

Харт рассадил всех по машинам, следуя сложным правилам придворного этикета, как будто Смерть — монарх, строго требующий соблюдения чинов и званий. Элис Уттик Кингсблад и Китти Кингсблад Сэйворд поспорили из-за того, кому ехать с мамой. Роберт Харт успокоил и примирил их с таким деловито набожным видом, словно хотел сказать: «Пройдет и это, и вы удивитесь, какой скромный счет я вам представлю».

Машины шли с зажженными фарами, чтобы все знали, что это похоронная процессия. Закон штата гласил, что всякий, кто пересечет ей дорогу, оскорбит чувства доктора Кеннета и обязан будет заплатить штраф.

Потом гроб вознесся по лестнице в баптистскую церковь Сильван-парка, где доктор Шелли Бансер в полном облачении дожидался его с таким лицом, будто он никогда не играл в рамми, но проводил всю жизнь в унылой келье, размышляя о последнем воскресении. Проповедь его содержала много утешительных слов, и он обещал всем собравшимся, что скоро они снова свидятся со своим другом, но казалось, сам он мало этим озабочен.

Нийл опять подумал о незнакомых людях, явившихся проводить его отца. Кто они такие? Пациенты? Может, некоторые из них знали отца лучше, чем он, его сын? Ему стало тоскливо, и вдруг его руку ободряюще сжала умная рука Вестл.

Он заметил, что многие смотрят не на пастора, а на него; и вспомнил, что для половины этих людей он — переодетый негр, которого уличили и скоро выгонят из города. Потом он увидел в заднем ряду двух неожиданных гостей, пытавшихся взглядом заверить его в своей крепкой дружбе. То были Ивен Брустер и дантист Эмерсон Вулкейп — коллега доктора Кеннета, с которым тот за всю жизнь не сказал ни слова.

На кладбище Форрест-лон было холодно, и над теми, кто еще стоял, поеживаясь, у могилы, напутственные слова доктора Бансера плыли и повисали в воздухе, как серые снежные хлопья.

Потом все повернулись и пошли прочь, оставив его отца одного.

Дома Вестл, так долго являвшая чудеса терпения, накинулась на него:

— Хватит тебе лить слезы об отце. Ему ты уже ничем не поможешь. Зато есть многое, что ты мог бы сделать для меня и для нашего ребенка. Ты когда-нибудь думал о том, что она до некоторой степени и твоя дочь и беззаботностью вся в тебя? Раз ты так обожаешь правду и справедливость, что решил превратить нас в негров, скажи, пожалуйста, как ты представляешь себе наше будущее? Ты не спросил моего совета, прежде чем выставить себя на позор, так что теперь я жду указаний.

— Вестл! Это после того, как ты на похоронах была такая хорошая!

— Должно быть, слишком хорошая. Что ты намерен делать, если эта старая грымза Пратт выставит тебя из банка?

— Не знаю.

— А не кажется ли тебе, что пора об этом подумать?

Он кивнул головой.

41

Они грустно проводили вечер одни, за чтением. Когда затрещал дверной звонок, Вестл удивилась:

— Одиннадцатый час, кто бы это мог быть? Наверно, братец Роберт притащился поныть и повздыхать в свое удовольствие. Давай, я пойду открою. Скажу ему, что мы уже собирались спать.

Стукнула дверь, и сейчас же раздался шум голосов и громкий вызывающий хохот. Нийл вскочил, готовый к драке, но услышал, как Вестл, голосом, похожим на чуть резковатую флейту, приглашает:

— Пожалуйста, пожалуйста, заходите. Мы очень рады… Как мило с вашей стороны!

В дверях показались три черных лица и одно напудренное до мертвенной белизны, все с одинаковым злорадным весельем в глазах, — Борус Багдолл из «Буги-Вуги», Хэк Райли, демобилизованный солдат-негр, девушка-полька по имени Фэйдис — фамилии ее никто не знал — и черная роза Белфрида Грэй, которая тотчас же затараторила:

— Говорила я, что когда-нибудь войду в этот дом с парадного крыльца, что ж, вот и вошла!

— Вот и вошли! — ласково согласилась Вестл.

Самоуверенный, но томный, подтянутый, как летчик в полете, с тонким носом, задорно темневшим над ослепительно пестрым галстуком, черный ястреб, гроза и ужас мелкой птахи, Борус подмигнул Вестл, с насмешкой глянул на озадаченного Нийла и сказал спокойно:

— Добрый вечер. Моя фамилия — Багдолл. Я содержатель кабака. До меня дошли слухи, что в городе появилась новая смешанная пара, а я в таких случаях всегда захожу и приглашаю в компанию.

Фэйдис подхватила:

— Да, мы с ним тоже смешанная пара. Он раньше гулял с Бел, но Бел с Хэком спелись лучше, и Борус теперь мой кавалер, а я такая же белая, как вы, может, даже побелее, но своего чернушечку я просто обожаю! Да, да, Вестл, у меня тоже дружок из цветных, как и у вас, и до чего же мне с ним хорошо!

Нийл шумно потянул носом воздух, готовясь дать отпор непрошеным гостям, но тут прозвучал голос Вестл, отчетливый, тихий, уловимый только для мужа:

— Нет. Я хочу, чтобы ты увидел своих интеллигентных друзей во всей красе!

И вслух приветливо:

— Садитесь, пожалуйста. Как ваши дела, Белфрида? Извините, я, может быть, слишком фамильярна?

Она говорила так просто, так весело, что, в сущности, уже сорвала их затею. Борус, знаток светских отношений, стоял в непринужденной позе, чуть-чуть возвышаясь над Вестл; отдавая ей должное, он сказал:

— А знаете, дамочка, вы славный малый.

Он смотрел на нее, забавляясь, как будто знал все ее мысли, и снобистские замашки, и великодушные порывы, как будто повидал ее и в вечернем платье и в купальном костюме; и в конце концов под этим взглядом она покраснела и не выдержала. Она торопливо проговорила:

— Нийл, я пойду принесу твоим друзьям чего-нибудь выпить. Ты пока займи их.

Он отметил про себя, как держится Борус — насторожен, подтянут, весь наизготовку, — и сказал, медленно выговаривая слова в предчувствии скандала:

— Зачем, собственно, вы сюда явились?

— Может, просто подразнить вас, а может, посмотреть, что же вы такое — в самом деле свой или же очередной проповедник-любитель, специалист по расовому вопросу из интеллигентов. Нам любопытно, уживетесь ли вы с нами, с угольщиками, Нийл.

Он подумал, что следовало бы обидеться, но почувствовал, что обиды нет, что высокие, затейливые социальные перегородки, отделявшие, казалось, капитана Кингсблада (из рода Кингсбладов!) от черного кабатчика Багдолла, были перегородками призрачными и что, пожалуй, неплохо бы опереться на дружбу такого Багдолла, когда все Федеринги пойдут на него войной.