Распутывая прошлое - Калия Рид

Вот тогда-то и происходит невозможное: мое тело сливается с телом Ланы.

Невыносимо больно. Кажется, словно я пытаюсь пролезть через маленькое отверстие. Моя кожа растягивается, сопротивляясь. Нервные окончания покалывают. Я кричу во всю силу легких. Мое тело начинает дергаться. Я отчаянно пытаюсь поймать воздух над собой. Тянусь, тянусь, тянусь. Пытаюсь схватиться за что-нибудь, чтобы выбраться отсюда. Боль, поселившаяся внутри Ланы и разрывающая душу, переполнена демонами, ожидающими удобного момента, чтобы задушить меня. Их становится слишком много, и мои руки опадают на пол.

Мои глаза тяжелеют и опухают от слез. Я моргаю несколько раз, пытаясь прояснить их. Но реальность не дает мне времени, чтобы приспособиться. Она молниеносно врезается в меня.

«Я не Лана. Я не Лана. Я НЕ ОНА!» — кричит мой мозг.

Мое тело онемело. Мне тяжело дышать.

— Снимите его с меня, — задыхаюсь я. — Снимите его!

Произошло слишком много всего. Мой мозг перегружен. Он вот-вот готов взорваться. Я испытываю слишком много боли. Короткие стоны доносятся из моего горла.

На своих пальцах я ощущаю что-то влажное и липкое. Когда я поднимаю руку, то вижу, что моя кожа светлее, чем была раньше, а на запястье виднеются горизонтальные шрамы длиной около четырех дюймов. Кожа вокруг них слегка покрасневшая.

Мои губы дрожат.

— Я не она, — шепчу я.

Я поворачиваю голову и вижу голубоватые вены, бегущие под моей кожей. Что-то влажное и липкое? Кровь. Темная, теплая кровь, которая медленно стекает с моих пальцев вниз по моей руке. — Наоми.

Я смотрю на Макса. Он сталкивает с меня отца Ланы. Когда его вес спадает с меня, я с жадность втягиваю столько воздуха, сколько только могу. Макс бросает пистолет в сторону и смотрит на меня. Его лицо бледное, а глаза дикие. На его щеках брызги крови отца Ланы.

«Не моего отца. Мой отец никогда не причинит мне такой боли», — думаю я.

Макс удерживает мое лицо, смотря мне прямо в глаза, и повторяет мое имя снова, но на этот раз с большей заботой.

— Поговори со мной, — умоляет он.

И затем я моргаю. Это просто моргание. Но когда я снова открываю глаза, вместо Макса я вижу Лаклана.

Невозможно.

Мой разум издевается надо мной. Или, может быть, это мир играет со мной в одну из своих лучших игр? В любом случае, я неистово моргаю, надеясь, что ошибаюсь.

Но Лаклан все еще находится здесь, одетый в одежду, в которой еще секунду назад был Макс. Те же капли крови на лице. Его руки опускаются под мои руки, и он поднимает меня к себе на колени, обнимая за голову. Я лежу там, напоминая тряпичную куклу. Мои руки свисают по бокам. Мои глаза закрыты, и пока они закрыты, я вижу воспоминание.

Оно разматывается передо мной медленно, не оставляя мне ни единого шанса, кроме как поглотить все, что произошло. Лана играет на черном асфальте, но это не может быть она, потому что я прекрасно помню, как сама сидела там и рисовала. Я помню, как вокруг меня были разбросаны кусочки мелков. Помню, как напевала песню, которой научила меня няня. Мне было всего лишь одиннадцать лет. Солнце приятно припекает мне спину. Я продолжаю рисовать, выводя различные линии. И, когда мой рисунок почти готов, я сворачиваюсь в клубок на горячем асфальте прямо посреди своего творения и засыпаю. На этом воспоминание заканчивается. Я помню, что это был прекрасный летний день. Но Лана показывает мне оставшуюся часть воспоминания. Она показывает мне, как мой отец находит меня позднее. Он в ярости. Начинает спрашивать, какого черта я там делаю. Я нервно отвечаю ему, что спала. Его глаза слегка сужаются. Он смотрит вниз на мой рисунок и спрашивает, что я нарисовала. Я встаю со своего рисунка и смотрю вниз. На черном асфальте изображен набросок тела. Я не стала рисовать глаза, нос, рот и даже волосы…, но я наделила его сердцем. Потому что в моей одиннадцатилетней голове, сердце было всем, в чем нуждался этот человечек, чтобы удержать меня крепко в своих объятиях. На этом черном асфальте был изображен мой отец таким, каким я всегда хотела его видеть. Он принял мою любовь, безоговорочно полюбив меня в ответ. На этом черном асфальте было изображено все то, чего у меня никогда не было.

Мой же реальный отец начал ругать меня из-за беспорядка, который я устроила по подъездной дорожке. Сказал мне взять шланг, смыть все это безобразие, после чего привести себя в порядок. И когда я это сделала, он изнасиловал меня.

Мое тело начинает трясти.

Вся боль, которую я испытывала, была результатом попытки распутать темную душу, чтобы переплести ее с другой - чистой душой. Темнота отдает свои мрачные воспоминания в надежде, что эта девственная чистота сумеет спрятать всю боль.

Я чувствую, как руки начинают сжимать меня крепче. «Продолжайте сжимать, продолжайте поддерживать», — думаю я про себя. Может быть тогда, вся эта боль и агония оставят наконец-то мое тело.

Я смотрю вниз и, наконец, принимаю мысль, что кровь моего собственного отца растекается по полу, просачиваясь в трещины деревянного покрытия.

Тело, удерживающее меня, отстраняется. Я смотрю Лаклану прямо в глаза.

— Мне очень жаль, — хрипло шепчет Лаклан.

Эта моя боль. Только моя. Мое тело начинает дрожать, пока меня практически не сокрушают конвульсии.

Сразу после этого время ускоряется. Я вижу доктора Ратледж, стоящую в дверях. Ее лицо мгновенно бледнеет, когда она осматривает комнату. Ее глаза перемещаются от пистолета к Лаклану. Она достаточно быстро складывает все кусочки вместе.

Затем она смотрит на меня, но не так, как обычно это делают врачи, не безучастно. Она смотрит на меня с непередаваемой скорбью и пониманием. Тогда-то я, наконец, осознаю, что все это время она знала правду. Она заходит в комнату, отпихивая в сторону осколок дерева.

— Что произошло? — спрашивает она.

Лаклан не оборачивается. Его губы сжаты в тонкую линию, ноздри раздуваются, глаза сужены. — Я убил его. Я…. — Он усиливает свою хватку на мне. — Я видел его. Я видел, что он….. — его голос ломается и замолкает.

Доктор Ратледж медленно подходит к нам. Она касается плеча Лаклана, и он напрягается. Затем она отстраняется и быстро произносит. — Это была самооборона, договорились? Он хотел напасть на тебя, и тебе пришлось защитить себя, выстрелив.

Лаклан поворачивается и смотрит на Ратледж. — Это была не….

— Лаклан, ты должен был защитить себя и Наоми. — Осмысленно произносит доктор Ратледж.

Лаклан кивает.

— Все закончилось, — шепчет она. И мне хочется знать, кому она это говорит, мне или Лаклану?

Я слышу шаги за дверью и бормотание голосов. Мама заходит в комнату. Всевозможные эмоции отражаются в ее глазах, когда она смотрит на безжизненное тело моего отца. Ее лицо поникает. Она бежит к нему и падает рядом на колени. Она рыдает так громко, что у меня начинает звенеть в ушах.

В разгар ее слез, доктор Ратледж говорит по телефону, кому-то судорожно что-то объясняя. Я знаю, что полиция и служба скорой помощи скоро прибудут сюда. Знаю, что они будут задавать нам с Лакланом вопросы. Я знаю, что они увезут моего отца в черном пакете.

Но одного я не знала точно. Я не знала, как мне выжить со всей болью, которую отдала мне Лана.

Спустя час я сижу снаружи на ступеньках, укутанная в плед. Огни полицейских машин мигают не переставая. Пять полицейских приехали на вызов. Трое из них постоянно входят и выходят из дома, что-то осматривая. Оставшиеся двое разговаривают с доктором Ратледж и Лакланом. Они уже поговорили со мной несколько минут назад, но я уверена, это не в последний раз, когда я с ними встречаюсь. Двое сотрудников службы скорой помощи идут по тротуару, везя носилки. Мама до сих пор внутри, до сих пор рыдает. Я не еще разговаривала с ней. Она ни разу на меня даже не посмотрела. Хотя, если бы она это и сделала, не думаю, что это изменило бы наши отношения. С воспоминаниями Ланы, а также с моими воспоминаниями, медленно возвращающимися ко мне, я вижу, что здесь даже не о чем разговаривать. Начать даже не с чего.

Я смотрю вперед. Лаклан приближается ко мне. Все это время он был Максом. Я все еще не могу уложить это в своей голове. Так много всего произошло, что я никак не могу уложить все это в голове.

Он останавливается передо мной. — Я еду на допрос.

Мои глаза расширяются. Я собираюсь встать, но он кладет руки мне на плечи и опускается передо мной на колени. — Это стандартная процедура.

— Я хочу поехать с тобой, — говорю я, мой голос хриплый от криков.

Лаклан улыбается, но улыбка не достигает его глаз. Он пытается сделать так, чтобы эта ситуация казалась лучше, чем она есть на самом деле. Хотя это пустая трата времени, потому что я понимаю, все очень плохо. Я знаю, что произошедшее в кабинете будет иметь для него серьезные последствия.