Вызываем огонь на себя - Овидий Горчаков

Однажды — это было еще до ареста Яна Большого, Вацлава и Стефана — Ваня отсыпался дома после ночной работы на аэродроме, когда сквозь сон услышал условный стук в окно.

Ваня соскочил с кровати в трусах и майке, мигом натянул штаны, еще влажную после стирки неизменную голубую рубашку, пригладил взлохмаченные вихры.

— Здравствуйте! — приветствовала его с порога Зина, входя с ведром в руках. — Малинки на соль не сменяете?

За ней, тоже с ведром, вошла Мотя Ерохина. Эта молчаливая и до смешного стеснительная девушка уже много раз приходила к Ване с курами в корзинке — тоже будто на соль менять. Ване все больше нравилась эта некрасивая, но удивительно симпатичная, располагающая к себе девушка, тихая, робкая на людях и бесстрашная в деле.

— Здравствуйте! — прошептала, краснея, опуская глаза, Мотя.

Зина как-то рассказала Ване о Моте: «Нелегко ей жилось до войны. Успела только начальную школу в Сурновке кончить, когда умер отец. Пришлось Моте идти из родной деревни Ерохино в Сещу, на базу, в няньки в комсоставскую семью наниматься… Ребята вот говорят-некрасивая она. Да что вы, мужики, понимаете! Какой души человек, страха не знает. Меня связал с ней ее брат Ерохин Николай — он в нашей бригаде, тоже парень ничего. За отличную работу думаем её в комсомол принимать. Я, как секретарь райкома, за нее руками и ногами буду голосовать».

— Опять малина? — спросил Ваня. — Обожаю малину. Угостим, значит, орлов-стервятников.

— Есть чем, — усмехнулась Зина. — В этих ведрах целых десять мин. Я больше ходить сюда не буду, полицаям глаза и так намозолила. Следующий раз приезжай сам — тебя хочет видеть Дядя Коля.

— Есть такое дело! — весело отвечал Ваня. — Малинка-то с червячком! А к Дяде Коле я приеду послезавтра. Поеду по дрова с немцами с кухни, одного не пустят. В рощице под Алешенкой и повидаемся. Есть новости: вчера удачно подложил последнюю Магнитку — сгорело двести бочек бензина! Ну и пожар был.

Прощаясь, Зина крепко пожала Ванину руку. Зря боялась она когда-то за Ваню — он показал себя отличным подпольщиком. Только вот беда — на первых порах не понимал он всей важности своей работы. «Подумаешь какое дело! — ворчал он. — Мины из рук в руки передавать! Мне бы коня, автомат «ППШ», ленту красную на кубанку! Или хоть самому самолеты взрывать!..»

Ваня встретился с Дядей Колей в условленном месте, в лесу под Алешенкой. Немцы поехали дальше, в Деньгубовку, а Ваня остался вместе с подводой, будто бы для того, чтобы нарубить себе дров. Из-за кустов тут и появился Дядя Коля.

Он передал Ване двенадцать «магниток».

— Ты что, скромник, от меня свои дела скрываешь? — пожурил он Ваню. — Поляки сообщили, придя в отряд, что на твоем личном боевом счету — маслозаправщик, бензозаправщик, а теперь двести бочек бензина. Знаю и о том, что ты магнитную мину к поезду прицепил. Эшелон у Сельца под откос полетел.

— Сам-то я его не видел, как он летел, — пробормотал, краснея, Ваня. — А мину я подсунул в вагон с боеприпасами. От одной ведь Магнитки мало толку. А то вагон взорвался, ну и посыпался весь эшелон…

Меняя тему разговора, он протянул Дяде Коле разведсводку, составленную Аней: «На аэродром привезли новые счетверенные 20-миллиметровые зенитки…»

— Воду на аэродром по-прежнему возишь?

— А как же! Вчера фонарь вызвался протирать. Ничего, допустили…

— Аи да Ваня-водовоз.

— И выходит, без воды — и ни туды, и ни сюды…

— Что слышно о Маньковском и Мессьяше? — помолчав, спросил заместитель командира 1-й Клетнянской партизанской бригады по агентурной разведке.

— Пока сидят в сещинской тюрьме, допрашивают их, пытают. А какие молодцы! Ловко они магнитки ставили. Артисты! И никак им не поможешь.

— Можно помочь, Ваня! — сказал Дядя Коля, кладя руку на плечо юноши. — На аэродроме остался ты один… Есть один чех, есть румын, но их мы бережем для разведки. А ты — сможешь ты взорвать самолет?

— Смогу! — загорелся Ваня. — Вот увидите, честное комсомольское!..

— Спокойно! Давай подробно все обговорим…

Когда Ваня вернулся в Сещу и вечером, подкараулив Аню у прачечной, пошел проводить ее до дома, Аня тоже потребовала, чтобы Ваня любой ценой продолжал минирование самолетов.

— Взрывы, — говорила она, — отвлекут внимание Вернера от Янека и Вацека. Один за всех, Ваня… Ставь мины на один час.

И самолеты продолжали взрываться в воздухе.

Ваня провозил мины в бочке с водой. Много раз заглядывали в бочку фельджандармы на КПП, но ни разу не удалось им заметить ничего подозрительного. Он специально напрашивался в ночную смену: действуя в темноте, он чувствовал себя увереннее. Он взорвал один самолет, второй, третий, путая все карты Вернера. Гауптштурмфюрер перестал вызывать на допрос Маньковского, Мессьяша и других наиболее подозрительных поляков, сидящих в тюрьме. Пошли новые аресты, новые допросы…

Мотя Ерохина пронесла еще пять мин для Вани.

…Ночью в Сеще тихо, слышатся перезвон кузнечиков да лай собак, но на летном поле — крики, беготня, пляска фонарей. Рокочут прогреваемые моторы бомбардировщиков. На стартовую полосу, стальными винтами взвихривая воздух, выруливают по рулежным дорожкам огромные «хейнкели». Металлически визжат моторы садящихся «мессеров». Вспыхивают сигнальные огни, режут глаза прожекторы, на минуту вырывая из темноты посадочную полосу — Ваню арестовали, когда он, подкравшись на стоянке к черной громаде «хейнкеля», пытался сначала открыть бомбо-люк, чтобы установить мину в бомбовом отсеке, а потом проникнуть в кабину экипажа. Ваню выследили. Чья-то сильная рука клешней вцепилась в его плечо, и яркий свет фонарика ударил в глаза. Гестаповец свистнул в зажатый в зубах свисток. Из темноты вынырнула целая свора дюжих фельджандармов. На груди — светящиеся медные бляхи на цепях.

— Не бить! Не бить! — крикнул один из них. — Доставить в целости и сохранности.

Через двадцать минут в камеру, куда бросили Ваню, вошел с двумя палачами торжествующий гауптштурмфюрер Вернер…

На следующее утро в деревню Ерохино, родную деревню Моти Ерохиной, стремглав примчался черный гестаповский «мерседес». Вместе с односельчанами Мотя жала в поле спелую высокую рожь.

— Это за мной, — тихо и как-то виновато сказала она, распрямив спину, тетке Агриппине.

— Беги в лес! — побелев, шепнула тетка.

— Нет, — ответила Мотя. — Если я уйду, вас всех угонят или убьют. Вы были добры ко мне. Лучше я… одна… — И она медленно, точно завороженная, пошла по жнивью навстречу гестаповцам.

А вечером Зина Антипенкова вернулась в лагерь Данченкова, молча вошла в землянку Дяди Коли, молча выложила на столик «Магнитки».