Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сцена из афинской комедии.
Рисунок на вазе. Вторая пол. IV в. до н.э.
«Клеон, Клеон!» – слышится по рядам зрителей. Никомах с любопытством поглядел на этого, ныне всесильного кожевника, который недавно одержал такую славную победу над спартанцами при Пилосе.
«Клеон пришел посмотреть на самого себя, – говорит своему соседу какой-то гражданин позади Никомаха, – я слышал, что сегодня поэт выведет перед нами самого кожевника».
«Да, об этом говорит весь город, – отвечает сосед, – но я слышал также, что протагонист отказался играть его, боясь гнева Клеона, и что Аристофан сам выступит перед нами вместо протагониста».
Но вот, наконец, и начало. Жрецы совершили жертвоприношения. Занавес упал. На сцене две фигуры в смешных масках и со смешными ужимками. По маскам и одежде видно, что это рабы.
«Ой, ой! О несчастие! – восклицает один из них, комически жестикулируя. – Пусть погубят боги скверного, недавно купленного Пафлагонца со всеми его советами! С того дня, как он влез в дом, он знай себе лупит рабов».
– Пусть погибнет этот Пафлагонец со своими клеветами, – вторит ему другой.
– Несчастный, как ты себя чувствуешь?
– Так же гнусно, как и ты!
И оба заплакали и захныкали самым жалобным образом. В толпе пробежал первый легкий порыв смеха.
– Что попусту стонешь? – продолжает первый раб – Не следует ли нам поискать спасения, чтобы больше не жаловаться?
Оба начинают думать, потирая лбы. Один предлагает бежать, но другой выражает опасение за свою шкуру. Молиться богам?
– Но разве ты думаешь, что боги в самом деле существуют? – спрашивает первый.
– Да, я думаю.
– Но какое же ты можешь привести доказательство?
– А то, что меня боги ненавидят. Разве не убедительно?
В толпе снова смешок. Между тем первый раб выступает вперед, чтобы объяснить зрителям, в чем дело.
– У нас есть господин: грубый, вспыльчивый любитель бобов[41], сын Пникса Демос[42]: брюзгливый, глуховатый старикашка…»
В рядах всадников послышался одобрительный шепот. Наоборот, где-то наверху, среди моряков, послышалось недовольное ворчание… Раб между тем продолжает:
– Прошлый месяц он купил раба-кожевника Пафлагонца, ужасного плута и клеветника. А этот пафлагонский кожевник, раскусив нрав старика, совсем подкопался под господина, обманул его лестью и опутал кожаными сетями, приговаривая ему: «О народ! Когда ты разрешишь только одно судебное дело, прими баню, получи три обола[43]. Хочешь, я приготовлю тебе ужин?» Потом он отнимает то, что приготовил кто-нибудь из нас, и подает господину; а тот и радуется! Недавно я замесил в корыте лаконское тесто[44], а он, пробегая мимо, хитростью и нахальством вырвал его у меня и предложил господину…»
Снова хохот в толпе.
– Демосфен! – кричит кто-то из верхних рядов.
– Это намек на Пилос! – шепчет кто-то из соседей Никомаха.
– Нас он прогоняет, – продолжает раб, – и не позволят никому, кроме него самого, служить господину; пока старик обедает, он кожаным кнутом отпугивает ораторов… Он доносит на нас, клевещет и вымогает у нас подарки. И мы должны давать!
Другой раб снова советует бежать. Но первый не согласен: от Пафлагонца ничего не скроешь: он одной ногой стоит в Пилосе, другой – в народном собрании. Наконец решили хлебнуть чистого – не смешанного с водой – вина: может быть, спьяна что-нибудь придет в голову. Напившись вина, решили: пока Пафлагонец спит, украсть у него оракулы – записанные предсказания богов, которые он всегда хранит при себе. Украли оракулы… Пафлагонец так крепко спал, что и не заметил. Стали читать и обрадовались:
– О мерзкий Пафлагонец! Так вот чего ты боялся с давних пор!.. Так вот прямо и говорит оракул, что явится и долгое время будет править государством кожевник Пафлагонец, грабитель и крикун, голос которого громче рева Колиберского потока. Но найдется другой торгаш-колбасник, который свергнет Пафлагонца.
И рабы решили искать всюду колбасника. Авось сбудется предсказание богов, и они избавятся от ужасного кожевника!
На сцене появляется новая фигура в безобразной маске и с лотком на голове. Рабы кидаются навстречу, горячо обнимают и ведут на середину сцены, приговаривая: «О, счастливый колбасник! Иди, милый, сюда и будь спасителем города и нас».
Колбасник ничего не понимает:
– Зачем ты мне не даешь мыть кишки и продавать колбасы, да еще издеваешься?
Рабы. Чудак! Какие там кишки! Смотри сюда: видишь ряды вон этих людей? (показывает на зрителей).
Колбасник. Вижу.
Рабы. Над всеми ними ты будешь владыкой, над площадью, гаванью и Пниксом. Будешь топтать совет, давить полководцев и ругаться в пританее[45].
Колбасник совсем удивлен:
– Да скажи же мне, как я, колбасник, обращусь в государственного мужа?
Раб. Вот оттого ты и будешь великим, что ты подлый, родился на площади и нахал.
Колбасник. Но, любезный, я ведь не обучен наукам, кроме грамоты, да и ту знаю кое-как.
Раб. Умение править народом теперь уже не требует науки и не в обычае у честных людей. Оно ушло к неучам и наглецам.
Чтобы убедить колбасника, раб читает ему оракул:
Только лишь схватит из копи орел цепконогий
Дурня Дракона, сосущего кровь, погибнет в то время
Из чесноку пафлагонцев любимая с солью похлебка,
И возвеличит бог колбасников дивною славой,
Лишь бы только они не предпочли торговать колбасою.
И объясняет потом, что это значит: колбасник погубит кожевника.
– Но я не понимаю, как же я буду управлять народом? – Все еще сомневается колбасник.
Раб. Самое пустое дело! Делай то, что и раньше делал. Смешай в одно все дела, как рубленые кишки, а народ приручай к себе кухонными словами. Все качества демагога у тебя налицо: ты родился на площади, у тебя грубый голос – значит, все есть, что нужно для государственных дел. Ну, надевай же венок, делай возлияние в честь глупости, которой служат теперь все наши ораторы, и отражай противника!
Колбасник. Но кто же меня поддержит?
Раб выпрямляется и решительным движением руки указывает на ряды всадников среди зрителей:
– Есть тысячи всадников, прекрасных мужей, которые ненавидят его. Они тебе помогут. Тебя поддержат из граждан – благородные, а из зрителей все, кто поумнее. Да ты не бойся! Здесь, в комедии, он
