Жертва - Марина Эльденберт

В качестве убежища Беатрис выбрала Россию. Одним из главных плюсов Родины было то, что в ней проще было потеряться, чем во всей Европе. Поначалу она ещё переживала, что их обнаружат, но прошло полгода — и никаких действий со стороны Дариана не последовало. Беатрис не успокоилась, но начала понемногу расслабляться: уже не вскакивала от каждого шороха, не выглядывала в каждом прохожем шпиона и не замирала в ужасе, почувствовав присутствие измененного поблизости.

Как и Авелин, её тяготило отсутствие возможности путешествовать по миру, но это была временная вынужденная мера. Беатрис знала, что будет выжидать столько, сколько потребуется, пока не поймет, что Дариан их не преследует. На одном месте они долго не задерживались, перебираясь вдоль Волги из одного купеческого городка в другой.

Беатрис не нравилось оставлять Авелин одну даже на минуту, но с недавних пор та часто отказывалась от крови. Это была ещё одна особенность дочери: она легко могла обходиться без питания в течение месяца, а то и двух, тогда как Беатрис становилось нехорошо уже после пары дней вынужденного голодания. В ту ночь Авелин сказала, что не голодна и хочет прогуляться в лесу в одиночестве, и Беатрис согласилась. Сама она задерживаться не планировала, потому что с кормежками приходилось быть максимально осторожной. Не хватало ещё пустить по Поволжью слух об упырях.

Вернувшись домой ближе к рассвету, Авелин она не застала. Дочь любила прогуливаться вдоль реки, и, погруженная в свои мысли, могла забрести достаточно далеко. Беатрис наверняка пошла бы её встречать, если бы не опасность быть застигнутой дневным светом на полпути. Солнце почти не причиняло Авелин вреда, а для неё такая прогулка могла обернуться не самым лучшим образом.

Устроившись у окна, Беатрис напряженно вглядывалась в стремительно отступающую ночную темноту, обнажавшую неприглядность окраин уездного городишки. Мусорные кучи, выбоины в мостовых и покосившиеся крыши щербатых одноэтажных домишек. Рассвет обещал быть серым: небо затянули тучи, а петухи, вопящие на разные голоса по всей улице, скорее усыпляли. Беатрис сама не заметила, как задремала.

Проснулась она от резкой боли: в раскрытое окно лился солнечный свет, обжигая лежащую на подоконнике руку и ослепляя. Беатрис метнулась в сторону, глядя на покрасневшую воспаленную кожу. Ожог таял на глазах, но ощущения все равно были не из приятных.

— Авелин, это было очень мило с твоей стороны, — беззлобно бросила она, — могла бы разбудить или задернуть шторы.

Ответом ей было молчание, и Беатрис, окончательно проснувшаяся, поняла, что дочь до сих пор не вернулась. После прошедшего ливня запах свежести из распахнутого настежь окна смешивался с вонью городских нечистот, туч на небе практически не осталось, солнце светило вовсю. Поморщившись, Беатрис захлопнула ставни и прислонилась к ним спиной. Обоняние измененной в таких случаях было лишним, благодаря ему она особо остро реагировала на любые неприятные запахи.

Боль вернулась внезапно, пульсируя в затягивающемся ожоге и от него расползаясь по руке, а затем и по всему телу. Беатрис задохнулась от нахлынувших на неё ощущений, будто огонь пожирал её изнутри, а кожа плавилась. Каждое кошмарное мгновение растянулось во времени до бесконечности. Она слышала собственные крики как со стороны, а потом все закончилось. Беатрис рухнула на пол, жалея о том, что не может потерять сознание. Теперь ей казалось, что обожженные жаром огня, забитые сажей легкие с трудом раскрываются навстречу кислороду. Она царапала пол ногтями, чувствуя, как все внутри сжимается в попытках спасти себя от неведомой напасти. На краткие мгновения Беатрис потеряла сознание, а когда пришла в себя, почувствовала странную пустоту, идущую изнутри. Пустоту и холод.

— Авелин, — прохрипела она имя дочери, и пошатнулась, поднимаясь. С трудом удержавшись на ногах, какое-то время молча стояла, опираясь о спинку стула подобно безногому калеке, лишившемуся трости, потом схватила со стула накидку с капюшоном и вышла из дома.

День уже был в самом разгаре: повсюду сновали горожане. Кто спешил на центральную ярмарку, кто домой, нагруженный корзинами покупок, кто шел на гулянье, кто со службы в церкви. Беатрис вспомнила, что сегодня воскресенье, но суета вокруг сейчас меньше всего напоминала ей жизнь.

Она по возможности прижималась к стенам домов в спасительную тень. Плотная ткань защищала от солнечного света, а капюшон, надвинутый на лицо, заставлял встречных прохожих шарахаться в стороны и креститься. Беатрис не обращала на них никакого внимания, все её мысли были сосредоточены на Авелин. Она должна её найти. Найти и убедиться, что с ней все в порядке.

Беатрис не знала, сколько времени бродила в лесу, в тени деревьев, кутаясь в накидку и окликая дочь по имени. У реки ей встретилась ребятня, устроившая купанье. Едва взглянув на её лицо, мальчишки подхватили одежду и бросились наутек с криками:

— Ведьма! Ведьма!

Домой она вернулась далеко за полдень, села за стол и облокотилась на него, не снимая накидки. Беатрис смотрела прямо перед собой в одну точку, теребя кружевные салфетки, которые вязала Авелин. Она понимала, что первая мало-мальски разумная мысль о том, что произошло, её убьет.

Его появление она почувствовала не сразу, старшие умели скрывать свое присутствие, и Сильвен неоднократно ей это демонстрировал. Этот случай не стал исключением.

— Беатрис.

Она равнодушно обернулась на его голос, внутри все похолодело. Вот, значит, как объяснялось исчезновение Авелин. Он все-таки нашел их, и нашел по приказу Дариана.

— Где моя дочь? — резко спросила она, поразившись страху, звучавшему в нем.

— Беатрис, я шел по вашему следу, — в его голосе звучала искренняя боль. — И обнаружил, но…

Сильвен протянул ей серебряный крестик, который Беатрис подарила Авелин еще в детстве. Они еще долго забавлялись на тему сказок о вреде серебра и самой символики для измененных. Авелин никогда не снимала украшения, которое подарила ей мать.

— Слишком поздно.

Беатрис молча взяла крестик из его рук. Опаленный, покрытый сажей. Она смотрела на него и вспоминала, почему купила Авелин именно этот подарок. Беатрис никогда не была религиозна, но в тот день ей понравилось украшение ручной работы из серебра. Тонкий и невесомый, красивый и изящный, как сама Авелин. Он защищал дочь все это время.

— Где она? — Беатрис поднялась и вцепилась в ворот его камзола с такой силой, что ткань треснула под её руками. — Говори, что с ней, а не изображай раненого в зад лебедя, Сильвен!

— Ее больше нет, Беатрис, — мягко ответил он, заглядывая ей в глаза. — Авелин мертва.

— Нет, — она разжала руки, с силой отталкивая его, — ты врешь, чертов французишка! Этого не может быть!

Собственный крик резанул слух до боли, но не имел никакого значения. Это была та самая мысль, которой она избегала с минут кошмара, пережитых утром. Она знала, что может, и знала, что произошло.

Беатрис попятилась назад, не в силах существовать в одном разуме с таким знанием, и в мире, где больше нет её. В считанные секунды миновала комнату и сени, распахнув дверь и оказываясь под полуденным июльским солнцем. Бросилась вперед — в надежде, что он не догонит. Людей, попадавшихся ей на пути, она швыряла в стороны, как кукол. Слезы, бегущие по щекам, разъедали обожженную кожу. Она от души сожалела о том, что солнце не может мгновенно испепелить её, как в легендах, что ходят по земле. Тогда все закончилось бы гораздо быстрее. К счастью, рано или поздно, оно её наверняка убьет.

Непослушные пальцы запутались в завязках накидки, которую она пыталась сбросить. Беатрис с силой рванула её, сдирая с себя вместе с куском платья: на ходу, не останавливаясь. Солнце уже начало свое дело, и со временем доведет его до конца. Стремительно, в считанные секунды краснеющая кожа, боль — сильный солнечный ожог, который может получить любой. Человеку для этого нужно пробыть на солнце несколько часов, а то и весь день. Сколько времени понадобится ей, чтобы умереть?

Беатрис почувствовала, как Сильвен схватил её, и в мгновение ока она очутилась под защитой навеса торговых рядов. Она кричала, пытаясь вырваться, но он был сильнее, несравнимо сильнее. Что было дальше, она помнила смутно. Разве что его сбивающийся шепот о том, что Авелин схватили орденцы, что им срочно надо уходить, косые взгляды людей и его сильные руки, сковывающие движения.

Она умерла бы в тот день, если бы Сильвен не приказал ей подчиниться, успокоиться и следовать его распоряжениям. Он увез её из этого города и пробыл с ней несколько дней, пока её решимость свести счеты с жизнью не сменилась полной апатией. Последняя со временем переросла в затяжную депрессию, изредка отступающей под приступами неконтролируемой ярости. Беатрис чувствовала, что она начинает сходить с ума, что каждый день приближает её к измененным, от которых просто избавлялись, но не могла и не хотела останавливаться.