Преисподняя - Владимир Гоник

В это поистине нельзя было поверить. Бирс долго не мог отделаться от ощущения странной игры, в которую он ненароком угодил. В то, что произошло, верилось с трудом. И как причудлива судьба, если сводит тебя с человеком, которого ты встречал когда-то - далеко и давно, в прошлой жизни, на другом конце земли. И не просто сводит, но - где?!

"Спятить можно!" - подумал Бирс, оглушенный несуразностью происходящего.

Разумеется, Хартман поступил безрассудно. Бирс и Ключников обсудили события и решили, что это настоящее безрассудство. И все же они отдали ему должное: решиться на такое мог только очень смелый человек.

Спускаться сюда, в преисподнюю - в чужой стране, без оружия, без специального снаряжения, даже без бронежилета, зная наверняка - случись что, никто не поможет, для этого и впрямь следовало быть отчаянным храбрецом, но и сумасшедшим вполне. Бирс не удержался и сказал американцу, что они с напарником думают по этому поводу.

- У меня не было другого выхода. Я обещал родителям Джуди сделать все, что смогу, - объяснил Хартман, а Бирсу его слова показались обидными.

- Мы делаем все, что можем, - вернул он подачу Хартману.

Понятно было, что Хартман - один из тех богатых американцев, которые мотаются по всему свету в поисках острых ощущений и готовы платить большие деньги, чтобы подвергаться опасности и переживать риск; именно этого не хватало им для полноты существования, все прочее они имели. Вероятно, по этой причине Хартман сделался глубоководным ныряльщиком и устраивал себе сафари в Африке.

И все же его затея выглядела чистым безумием.

- Он, видно, не понимает, чем это грозит, - предположил Ключников.

- Все он понимает, - возразил Бирс, немало удивив напарника.

Антон знал, что для Хартмана существует кое-что поважнее благоразумия: тщеславие! Оно жгло его и не давало покоя. Неукротимое честолюбие гнало этих людей вперед в поисках удачи. Хартман мог быть только победителем, ему всегда надо было стать первым, добиться своего, доказать, опередить других и утвердиться. И тут уж ничего нельзя было поделать, ничего не имело значения: ни смертельный риск, никакая цена и плата. Это была та сила, которая спокон веку вела этих людей в дальние края, создала их страну и сделала ее великой.

Взяв Хартмана, Бирс и Ключников не знали, как быть. Он был обузой безоружный, не знающий маневра человек, которого на каждом шагу надо было опекать, да еще к тому же все объяснять по-английски.

- Ну и подарок! - сокрушался Ключников, представив отчетливо, что их ждет.

Вероятно, понимал это и сам Хартман, потому что держался на редкость смиренно и кротко.

Для разведки это была обуза - обуза, обуза! - камень на шею, тяжкие вериги, но выхода они не видели: отпустить его, значило обречь на верную гибель. Для них и так оставалось загадкой, как он уцелел до сих пор.

Разведчикам, однако, не пришлось долго ломать голову: они услышали отдаленные выстрелы, погасили фонари и залегли.

- Вы должны лежать, вести себя тихо и держаться меня, - шепотом приказал Бирс в темноте.

- Есть, сэр! - ответил Хартман, как настоящий солдат.

Бой катился стороной и дробился на части в подкопах, ходах и лазах: альбиносы рассыпались в надежде уйти от преследования. Засада из трех затаившихся в темноте человек ждала своего часа.

Вскоре они услышали шаги: кто-то крался подкопом. Едва человек достиг развилки, Бирс и Ключников включили фонари, следом за ними включил свой фонарь и Хартман.

Они увидели молодого альбиноса, юношу, почти мальчика, в руке он держал пистолет; от испуга глаза у юнца расширились и полыхали на бледном лице, как яркие фары. Он успел выстрелить, фонарь в руке Хартмана разлетелся вдребезги, Ключников бросился вперед, вывернул стрелку руку и подмял его под себя.

Они разоружили альбиноса, Бирс с помощью наручников приковал пленника к руке Хартмана.

- Это вам боевое задание, - объяснил он американцу. - Ведите его, иначе он нам руки свяжет.

- Я понял, - кивнул Хартман, и хотя было видно, что задание ему не по нраву, он, однако, согласился без лишних слов, чтобы принести хоть какую-то пользу.

Как все альбиносы, мальчишка был похож на моль: блеклое мучнистое лицо, белесые волосы, болезненно-белая кожа... Лишь глаза с красными зрачками светились на неподвижном, похожем на маску лице.

- Покажешь нам бункер? - обратился к нему Ключников без всякой надежды на ответ.

Альбинос и впрямь не ответил, разведчики посовещались и стали пробираться в Хохлы и Старые сады, где отряд с утра прочесывал запутанные ходы Ивановской горки.

- Будьте бдительны, неизвестно, что у него на уме, - предостерег Бирс Хартмана.

- Я понял, - кивнул Стэн.

- Кто он? - ровным бесстрастным голосом неожиданно спросил альбинос, разведчики от удивления переглянулись: неужели заговорит?!

- Американец, - Бирс глянул на мальчишку с интересом.

- Шпион?

- Почему обязательно шпион? Обычный человек.

- Этого не может быть. Они все враги.

- С чего ты взял? - спросил Ключников.

- Я знаю. Они капиталисты.

- Что он говорит? - поинтересовался Хартман.

- Что вы - капиталист.

- Что ж, он, пожалуй, прав, - согласился американец.

- Смотри-ка - прорезался! - удивленно покачал головой Ключников. Может, выведешь нас к бункеру?

- Выведу, - внезапно согласился юнец, и это было так неожиданно, что разведчики уставились на него с недоверием.

- А не врешь? - спросил Ключников.

- Не вру, - ответил мальчишка и, пригнувшись, двинулся в темноту, вытянув назад руку, которая была скована с рукой Хартмана.

- Мы с ним, как альпинисты в связке, - заметил на ходу Хартман.

- Он считает вас врагом, - остудил его Бирс.

- Почему?

- Вы - американец.

- Этого достаточно?

- Для него - да.

- Странно... Никогда бы не подумал...

- Они все такие. Милые людишки. Это они украли Джуди.

- А ему нельзя объяснить, что это ужасно?

- Нельзя. Он не поймет.

- Может, попробовать?

- Уже пробовали. Бесполезно.

- Что ему надо? - спросил Ключников, имея в виду американца.

- Хочет их перевоспитать. Не верит, что это невозможно.

- Спроси: а его самого можно было убедить не лезть сюда?

Бирс перевел, Хартман выслушал и покладисто сказал:

- Я понял, извините.

Альбинос вывел их в тоннель метро, они гуськом шли по узкой обочине. Бирс заметил шахтный телефон и решил позвонить в диспетчерскую, которую Першин использовал для связи: через диспетчера шли приказы нарядам и донесения от них.

Антон открыл дверцу металлического кожуха и снял трубку, когда показался поезд: горящие фары, как яростные глаза смотрели издали в круглое вытянутое чрево тоннеля. Ключников показал американцу, как стать, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от колеи.

Поезд приближался с устрашающим грохотом. Впереди летел ураганный ветер, подгоняемый безжалостным настырным конвоиром. Гул и слепящий свет до отказа заполнили тесное замкнутое пространство, поезд с неумолимой предназначенностью накатывался, громыхая, и любую живую душу могла взять оторопь: казалось, деться некуда и спасения нет.

Все замерли, прижавшись к ребрам тюбинга, как вдруг пленник с диким воплем резко рванулся в сторону, как бы в нестерпимом желании освободиться и убежать.

По естественной причине связанный с ним намертво Хартман дернулся следом, и всем вдруг с ослепительной ясностью стало понятно, что пленник летит под поезд и тащит Хартмана за собой; спина американца уже оторвалась от тюбинга, длинное тело повисло в пустоте над обочиной.

Лишь миг длилось оцепенение. Ключников был начеку, мгновенно вцепился в американца и удержал, остановил падение.

Непонятно было, сколько это длилось - секунды или вечность. Пленник изо всех сил неудержимо рвался к рельсам, точно старался достигнуть самого желанного для себя - рвался и тянул Хартмана за собой. Трудно было предположить такую силу в мальчишке. Скорее всего, решившись, он на мгновение собрал все, что мог, всю силу и вложил в одно последнее движение.

Конечно, Хартман не удержал бы его один, оба были обречены. К счастью, Бирс и Ключников пришли американцу на помощь, но стащить пленника с колеи не хватило времени: поезд налетел, ударил несчастного и отбросил на обочину.

Вагоны, громыхая, проскакивали мимо, внезапно стало оглушительно пусто и тихо: последний вагон со свистом улетел в даль, оставив за собой пустоту и беззвучие; все трое почувствовали себя в безвоздушном пространстве.

Было похоже, они побывали в молотилке. Ошеломленные, они медленно приходили в себя, словно после жестокой трепки, и вяло, сонливо двигались, приводя одежду в порядок.

Справившись с оцепенением, они неожиданно обнаружили, что залиты кровью. Хартман одной рукой вытирал лицо и недоумевая разглядывал окровавленную ладонь: рану он не находил, а догадаться, что это чужая кровь, не умел.

Несчастный альбинос лежал рядом на обочине, неестественно мятый, будто и не человек вовсе, а тряпичная кукла: схваченная стальным браслетом рука висела изогнуто, как сломанная ветка.