Крадущиеся на глубине - Эдвард Янг

Однако корабли, замеченные нами на исходе первого дня патрулирования, не были миражами. Перед закатом мы увидели две мачты, приближающиеся к нам с юго-востока. Неужели это передовой отряд японского флота? Я сразу приступил к маневрированию для выхода на атакующую позицию, но, когда они приблизились и появилась возможность разглядеть их надстройки, я понял, что передо мной очень маленькие суденышки. Одно из них имело мостик, трубу и низкий надводный борт, характерный для всех японских охотников за субмаринами. Очертания другого, по всей вероятности, были сильно искажены миражом, поэтому сначала я принял его за небольшую торговую посудину тони на 600, но оно было окрашено в серый цвет и, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, имело небольшое орудие, установленное на носовой палубе. В конце концов я решил, что это какой-то переоборудованный противолодочный корабль-ловушка. В любом случае, это были слишком мелкие цели, чтобы тратить на них торпеды и обнаруживать себя. Море было спокойным, как тихая заводь Темзы, поэтому я осмеливался поднимать только малый перископ, и тот всего на несколько секунд. Я приказал хранить в помещениях полное молчание, мы затаились и внимательно наблюдали за врагами, стараясь сдерживать дыхание. Акустик Макилмюррей замер на своем посту, но никто не услышал характерного постукивания по корпусу субмарины: гидролокаторы вражеских кораблей нас не обнаружили. Не исключено, что у них имелась только приемная аппаратура. Они шли неторопливо, и было в их движении что-то зловещее, неотвратимое... Я видел их так отчетливо, что даже сумел насчитать десять глубинных бомб, закрепленных на корме охотника. Но они прошли мимо, не заметив нас, и вскоре скрылись за горизонтом на северо-западе.

Заметив вражеские патрульные суда в первый же день похода, мы воспрянули духом. Появилась надежда, что это предвестники начала большой игры. Нет ничего более утомительного, чем бессмысленное патрулирование день за днем по одному и тому же району, когда вокруг нет и намека на вражеские корабли. Теперь мы хотя бы знали, что можем ожидать что-то более интересное. Но в тот день мы больше ничего не видели, кроме двух или трех лениво проплывших мимо джонок. После наступления темноты мы всплыли и сразу обнаружили силуэт корабля в миле от нас. На поверку это оказалась очередная джонка; не желая обнаружить себя, мы поспешно удалились в северном направлении; когда она скрылась из виду, начали зарядку батарей. Была вероятность, что эти джонки не такие безопасные, как казались. Их весьма несложно оборудовать радиопередатчиками и даже торпедными трубами. В этом походе мы постоянно видели их по ночам, причем в туманную погоду такие встречи являлись поводом для многих ложных тревог.

Ночи - самое тяжелое время для командира. Некоторые даже научились спать на мостике. Я тоже пробовал, но не получилось. Во время нашего первого похода в Малаккском проливе я натянул между ограждением мостика и стойкой перископа кусок брезента. Получился небольшой гамак, где можно было полежать, глядя на раскачивающиеся над головой звезды. Каждые несколько минут все небо поворачивалось на 30 или 40 градусов: это рулевой внизу менял курс при переходе на очередной отрезок зигзага. Я лежал и заключал сам с собой пари, старательно отгадывая время до следующего изменения. Случалось, рулевой слегка запаздывал, и я напряженно ждал, когда небеса снова начнут двигаться, как положено. Повернув голову, я мог видеть на мостике фигуры вахтенного офицера и трех впередсмотрящих, непрерывно осматривающих горизонт в бинокли. Прямо над моей головой возвышались башни перископов, неподалеку от них вращалась антенна радара. Если она вдруг замирала на месте, я напряженно смотрел на нее: что случилось? Временами я погружался в дрему, но не надолго. Обычно сразу на мостик поднимался матрос для смены одного из впередсмотрящих; тогда я вставал, замерзший, промокший и желающий лишь как следует выспаться, и спускался вниз в кают-компанию. Рухнув на койку, я засыпал моментально, но какая-то часть моего мозга бодрствовала, постоянно ожидая крика "Капитана на мостик!". После нескольких ночей, проведенных в таком режиме, моя реакция на срочные вызовы становилась автоматической. Бывали случаи, когда я просыпался уже на мостике и не мог вспомнить, как я сюда попал.

Если же ночью были основания ждать неприятностей, я не позволял себе укладываться в койку. Какую-то часть ночи я сидел один в кают-компании. Красные лампы отбрасывали теплый и немного мрачный свет на деревянные поверхности мебели, ложились темными пятнами на занавески, за которыми спали офицеры. В такие ночи я сидел за столом, даже не сняв с шеи бинокль, и беспрерывно курил. Иногда я пытался читать, но тусклый свет не позволял предаваться этому занятию долго. Временами я думал, вспоминал или просто дремал, опустив голову на руки, но все время внимательно прислушивался. Частенько я подходил к карте и начинал в сотый раз рассматривать район патрулирования, хотя он уже был изучен вдоль и поперек, ничего нового обнаружить на карте было невозможно.

Когда я чувствовал, что выносить общество самого себя больше нет сил, я поднимался на мостик и час-другой проводил там. Как восхитительны, как ароматны тропические ночи! Вялые выхлопы наших дизелей смешивались с соленым дыханием моря, плещущегося у бортов субмарины. Поверхность воды усеяна звездами, а легкий бриз приносит с невидимых берегов Малайзии запах неведомых благовоний. Облокотившись о поручни, я смотрел вперед и видел узкую площадку легкого корпуса, тянущуюся к носовой части субмарины, и сам нос, разрезающий гладкую поверхность воды и разгоняющий по сторонам фосфоресцирующие микроорганизмы. Иногда свет оказывался настолько ярким, что ватерлиния "Шторма" казалась окруженной белым пламенем. Это делало нас заметными для любого пролетающего самолета. Но лунные ночи были еще хуже. Тогда мы чувствовали себя голыми: на залитой лунным светом поверхности нас наверняка было видно на много миль вокруг.

Но наконец небо на востоке начинало едва заметно светлеть. Приближался рассвет. В тропиках день начинается быстро, поэтому приходится бороться с искушением остаться на поверхности подольше. Я приказываю готовиться к погружению, а это значит, что скоро смогу расслабиться и отдохнуть.

Во время патрулирований у Нордкапа я всегда выполнял утренние погружения по сигналу ревуна, то есть при участии всего экипажа. Теперь моя команда приобрела больше опыта, и я не считал необходимым беспокоить спящих людей, когда мы могли справиться с этой задачей силами вахтенных. Обычно мы так и поступали. В последний раз оглядевшись, я захлопнул крышку люка над головой, тем самым отгородив на следующие четырнадцать часов себя и своих людей от мира, наполненного солнцем, воздухом и светом. К тому моменту, как я спустился в пост управления, мы уже находились на глубине 80 футов.