Два сфинкса - Вера Крыжановская-Рочестер

Дней через десять вернулся Леербах. Он был весел, доволен и имел счастливый вид. Вместо Tea он застал у Лауфорда письмо от старого графа, написанное несколько дней спустя после письма Tea, вызвавшего его в Каир. Граф сообщал, что жених его дочери погиб в катастрофе на железной дороге, и что он смотрит на эту неожиданную смерть, как на волю судьбы, решившей в пользу Ричарда. В силу чего он извещает барона, что готов отдать ему свою дочь, но желает, чтобы это обстоятельство было сохранено в тайне впредь до возвращения Ричарда из Египта, которое должно последовать месяцев через восемь.

Время это Tea посвятит трауру, носить который ее обязывает долг, ввиду трагической кончины родственника и жениха. Если, по истечении этого срока, барон и Tea сохранят прежние чувства друг к другу, то ничто уже больше не будет препятствовать их счастью.

Ричард, со своей стороны, смотрел на этот случай тоже, как на волю судьбы, дававшей ему время испытать себя и не принимать необдуманного решения. В письме, приложенном к письму отца, Tea извещала жениха, что она согласилась с отцом и поэтому, до его возвращения, не будет больше ему писать.

Итак, Ричард вернулся в древние Фивы в самом радостном настроении; но это настроение быстро сменила тревога, когда слуга рассказал ему про болезнь Альмерис, причем добавил, что его ждут, как спасителя, и что у барышни очень болезненный вид.

Было уже около десяти часов вечера; но, несмотря на поздний час, Леербах решил немедленно же идти к Майделю. Тщетно ломал он себе голову над тем: что могло вызвать внезапную перемену в здоровье молодой девушки. Вдруг у него в голове мелькнуло одно подозрение.

– Альмерис заходила сюда в день моего отъезда? – спросил он.

– Да, барон. Барышня заходила сюда в то время, когда я относил ваш чемодан на пароход. Привратник говорил мне, что она принесла великолепный букет и была очень весела. Минут через десять она вышла отсюда бледная и расстроенная и, как безумная, побежала к развалинам. Затем, уже после полудня, госпожа Дора нашла ее в спальне, лежащею без чувств и всю залитую кровью.

Ричард побледнел и беспомощно опустился на стул, отирая выступивший на лбу пот. Итак, он не ошибся! Альмерис нашла портрет Tea и ее письмо, которое он тогда забыл на столе. И вот, ревность и волнение вызвали те роковые последствия, которых он так боялся.

Взволнованный Ричард отправился на квартиру к трактирщику. Сам Майдель был еще занят, но Дору и Туснельду он нашел на террасе. Обе они очень обрадовались его приезду и рассказали ему подробности болезни Альмерис.

Когда доктор спросил: где она? – Туснельда ответила с легкой досадой, что, несмотря на все их уговоры, Альмерис упрямо каждую ночь ходит сидеть на лестнице, ведущей к Нилу, и проводит там по нескольку часов.

Ричард объявил, что немедленно же приведет молодую девушку и осмотрит ее; затем он вышел и направился к реке. Стояла теплая, благоухающая, великолепная звездная ночь; воздух был дивно прозрачен, а луна ярко светила.

Лестница, древние ступеньки которой были случайно открыты при постройке «Отдыха Рамсеса», была в тени группы пальм. Ричард издали увидел Альмерис. Она сидела на первой ступеньке и до такой степени была погружена в свои мысли, что ничего не видела и не слышала.

По обыкновению, на ней было надето простое платье из белой кисеи. Обнаженными руками она обхватила свои колени. Узенькая желтая лента сдерживала ее густые, полураспущенные черные волосы. При лунном свете лента производила впечатление золотого обруча и за нее был воткнут цветок лотоса. Когда Альмерис сидела в такой позе в тени пальм, под самым Нилом, ее можно было принять за воскресшую египтянку времен фараонов.

Ричард остановился очарованный. Какое–то смутное воспоминание зашевелилось в его душе, и в голове его пронеслось что–то, похожее на мимолетное видение – на таинственное веяние далекого. Ему казалось, что он уже видел подобный пейзаж, только вместо грустных развалин, там, на горизонте, высились колоссальные силуэты храмов и обелисков.

Все это как молния пронеслось перед ним и исчезло. Альмерис, видимо, побледнела и похудела; но выражение мечтательности и кротости необыкновенно шло к ее нежным и гармоничным чертам.

Прилив любви и жалости наполнил сердце Леербаха. В эту минуту он ясно чувствовал, что Альмерис для него дороже всего, и что Tea, несмотря на свою красоту, на свой развитой ум и свое знатное происхождение, никогда не займет в его сердце такого же места, как этот нежный, наивный ребенок.

Он быстро подошел к молодой девушке и сказал:

– Добрый вечер, Альмерис! О чем это вы мечтаете здесь?

Альмерис вздрогнула и, быстро обернувшись, пробормотала:

– Рамери!

Затем, почти тотчас, словно спохватившись, прибавила, протягивая ему свою маленькую ручку:

– Добрый вечер, господин Леербах! Можно вас поздравить?

Ричард весело рассмеялся и, удерживая маленькую ручку, дрожавшую в его руке, сел рядом с ней и весело спросил:

– Поздравить? С чем? Вот что называется самой выдать свое любопытство…

Ричард умолк, так как охваченная стыдом Альмерис вырвала у него свою руку и пыталась бежать.

– Останьтесь, ревнивица, и успокойтесь! – сказал он, насильно усаживая Альмерис. – Меня не с чем поздравлять. Я возвращаюсь свободным и никогда не женюсь на другой, так как люблю только одну вас, Альмерис. Хотите вы стать моей подругой жизни? Простите вы мне мое преступное ослепление, причинившее вам так много огорчений?

С минуту Альмерис сидела молча. На лице ее вспыхнуло выражение невыразимого блаженства.

– Мне и не снилось ничего подобного! Это я любила вас! О! Как благодарить мне Господа за то громадное счастье, которое он даровал мне перед смертью?

– Что вы говорите о смерти, Альмерис! – сказал Леербах, на которого эти слова произвели тягостное впечатление. – Вы будете жить для меня! Я вылечу вас, и мы долго и счастливо будем жить в моем старом замке в Германии – если только вы захотите ехать со мной, так как вы, злюка, до сих пор еще не ответили: желаете ли вы стать моей женой?

– Разве можно спрашивать: хочу ли я счастья? Если я останусь жива, я буду принадлежать вам на всю жизнь, – ответила Альмерис с радостной улыбкой. – А я хочу жить! Жизнь с вами была бы так прекрасна! Но, – она покачала головой, и грустная улыбка скользнула по ее губам, – я знаю, что я осуждена! Судьба за Эриксо. Она, – эта женщина с портрета, – победит, будет жить и будет счастлива с тобой. Я же – я буду спать под песком древнего Египта!

Сердце Ричарда сжалось от страха и тоски. Он обнял девушку, прижал ее к своей груди и пробормотал:

– Зачем, в этот счастливый час, когда мы соединились, ты говоришь про такие грустные вещи? Ты, кажется, прямо маленький Отелло! Но успокойся и отгони мрачные мысли. Женщину на портрете зовут Tea, а вовсе не Эриксо. Она ничего не победит, так как я люблю одну только тебя и только на тебе женюсь.