Светорада Золотая - Симона Вилар

– Ты бы шла, куда надумала, – буркнул Стема, злясь на себя за негаданное смущение. И добавил почти грубо: – Дуй давай! А то вон Ольга на крылечко вышла. Ведь если увидит, что ты со двора метнулась, вмиг жениху твоему донесет.

– Ну, а ты подсобишь ей в этом! – тоже начала гневаться княжна. – Что ж, беги, доноси! Тебе ведь не впервой.

И мотнув длинной косой, поспешила к воротам.

Самое обидное – правду ведь сказала. Стеме и впрямь сейчас следует оповестить обо всем Ольгу. Взялся же помогать.

Он откинул от глаз длинную челку и пошел через двор, посвистывая. Но присвистнул уже совсем удивленно, когда разглядел Ольгу. Конечно, прошлой ночью многие подгуляли, но чтобы она… Стема разглядывал Ольгу с удивлением. Рубаха на ней без пояса, штаны измяты, на ногах вместо обычных щегольских сапожек поршни: надетые кое-как завязки не оплетали щиколотку, а волочились по земле. Косы у Ольги растрепались и распадаются на волнистые пряди. Да и сама Ольга будто не здесь: взгляд отрешенный, яркие губы изогнулись в полуулыбке.

Стеме пришлось дважды окликнуть ее, прежде чем она повернулась.

– А, Стема, это ты. Светлого тебе дня.

– И тебе, красна девица.

Сам же подумал, что вид Ольги напоминает ему теремную девушку Потвору после любовного угара ночи. Те же круги под глазами, растрепанные косы, запекшийся рот.

– Видать, и тебя темная ночка не разочаровала, – хмыкнул Стема и вовсе не оробел, когда Ольга бросила на него строгий взгляд.

– Ну, а у тебя как с княжной? – спросила. Стема тряхнул волосами.

– Я об уговоре помню. Только не спешу голову под топор класть, пока сама не сообщишь, как слово держишь. Ты ведь всегда себе на уме, мудрая дева. А мне и о себе подумать не грех.

– Что ж, разве я не позабочусь о том, кто мне помогает? Не ожидала от тебя этого, Стемид. Однако есть кое-что, о чем переговорить с тобой мне должно. А самое важное…

Она оглянулась, не слышит ли их кто. Но никому до них не было дела. Служанки несли от колодца ведра с водой, прошли сменившиеся после ночного дозора охранники, худой, стриженный под горшок парнишка-раб мел длинной метлой двор перед крыльцом. Никто особенно на Ольгу со Стемой не глядел, однако она все же отвела его под ели, где можно было поговорить, зная, что никто не подойдет незаметно и не подслушает.

Ольга говорила убедительно:

– Твое дело расположить к себе княжну, доверия ее добиться. Она ведь тебя едва ли не родней считает. Разве не так?

– Гуннара-то уж точно считает родней. Вот и нынче побежала прощаться с ним на пристань. Конечно, в том ничего зазорного нет…

– Побежала, говоришь, – прищурилась Ольга. Стала машинально заплетать в косу растрепавшиеся волосы. – Не напрошалась, что ли, вчера на пиру? Кажется, еще и грек из Корсуня парус на корабле собирался поднять. А ведь милая княжна Светорада и ему наверняка пару слов на дорогу захочет сказать.

– Ну и что с того?

– Что? О, был бы ты княжеского рода, Стемид, понял бы, что это значит для того, чью невесту все на пристани будут лицезреть.

Они еще какое-то время шептались, пока их внимание не привлек шум. В открытые ворота во главе довольно большого отряда вооруженных гридней въехала княгиня Гордоксева. Лицо у обычно приветливой и милостивой княгини было каменным. У крыльца она соскочила с лошади, прошла в покои, едва кивнув вышедшему встречать ее князю Игорю. Это было неучтиво, и Игорь выглядел озадаченным. Расправив складки темной шелковой рубахи, стянутой кушаком, притопнул ногой в сапожке, словно гневался.

– Что произошло-то? – удивился Стема, обращаясь то ли к самому себе, то ли к Ольге.

Но Ольге уже было не до него. Ее серые светлые глаза так и заискрились при виде полюбовника. Стройный, сильный, нарядный, и эта седая прядь, упавшая на гневно насупленные брови. Ольга пошла к нему через двор, будто он поманил. Однако сейчас Игорю было не до нее. Он разговаривал с гриднями княгини и казался чем-то озабоченным. Когда подошла Ольга, взглянул на нее без особого внимания. Однако Ольга не стала ни о чем расспрашивать, да и сообщать сразу, куда отправилась с утра Светорада, не спешила. Зато начала плести умелую ложь: мол, люди поговаривают, будто к пристаням пришел челн из Гнездово. Может, вести какие о походе можно узнать?

Если ее обман раскроется, Ольга всегда сможет сослаться на пустые сплетни челяди. То, что Игорь уже который день нервничает из-за отсутствия вестей, она знала. Сам говорил ей этой ночью о том, что извелся весь от ожидания. Потому и клюнул на ее слова, велел подать коня к крыльцу. Даже прикрикнул, чтобы торопились, но ждать не стал, а быстро вскочил на лохматого конька одного из прибывших с Гордоксевой гридней. Ольга же только сдержанно улыбнулась, наблюдая, как он проехал под рубленой аркой ворот. Что ж, езжай, милый. Тебе будет на что поглядеть у пристани.

Тем временем Стема расспрашивал всех о том, что произошло. Странное он узнал: будто княгиня Гордоксева, защитница и почитательница волхвов-кудесников, этой ночью вдруг велела выгнать их с капищ в глухие леса. А отчего? Все пояснил ему старый приятель Бермята. Оторвался от ковша с квасом, поднесенного ему челядинкой, стянул с головы стеганую шапку, тряхнув потными, торчавшими во все стороны волосами.

– Дела тут у нас, – молвил, вытирая мокрый бритый подбородок. И к Стеме: – Ты, паря, крепко в богов веришь? Вот-вот, и я о том же, как же без них! А что мне теперь будет, когда я до ясной зорьки выгонял их служителей из капищ и почти что пинками погнал в леса? То-то и оно. Мало ли что теперь волхвы вымолят у небожителей? И вряд ли в том будет для нас удача.

– Не трясись только, – похлопал Бермяту по плечу Стема – У нас под Киевом уже давно волхвы все больше по лесам прячутся, а в городах только ритуалы на капищах справляют. И народ к ним спокойно относится, не боится их, как все вы тут. Ах, волхвы наколдуют, ах, напророчат! Тьфу, слушать стыдно! Ведь люди и сами могут молить небожителей. Небо вон оно – над всеми нами. Ау вас, в земле кривичей, служители такую волю взяли, что без них, кажись, и Перун молнию не пошлет. И что? Вон курят дым на капищах, требы выпрашивают, а Перун будто задремал где-то на облаках и не спешит посылать на землю тучу с дождем. Однако ты другое мне скажи: как это вышло, что столь почитающая служителей княгиня Гордоксева вдруг велела потеснить кудесников?

И он внимательно выслушал рассказ Бермяты о том, как волхвы, вопреки воле княгини Смоленской, порешили пророчицу-кликушу. А тело ее на дереве повесили. Да только с этим делом не все ладно. Кликуша и пару часов не провисела, как медведь забрался на то дерево и изгрыз тело до неузнаваемости. И когда это такое было, чтобы медведь в самую что ни на есть теплую пору вдруг мертвечинкой стал лакомиться? Да еще у самого города? Нет, что-то со всем этим не так. И хоть княгиня и разгневалась на волхвов за ослушание, но еще не ясно, что теперь будет.