Весенняя коллекция - Джудит Крэнц

— Я опоздала? — спросила я, появляясь в его поле зрения.

— Нет, даже на полчаса раньше.

— Тогда почему у тебя такой вид?

— Какой?

— Нетерпеливый.

— Понятия не имею. Черт! Привет, Джордан! Привет, Эйприл!

— Фрэнки! Что ты сделала с волосами? — восторженно воскликнула Эйприл.

— Боже мой! Это сногсшибательно! А откуда у тебя такой прелестный костюмчик? — спросила Джордан.

— Извините, девочки. Фрэнки некогда болтать. Поторопись, Фрэнки, парни из лаборатории не будут ждать бесконечно.

— Из какой лаборатории? — полюбопытствовала Эйприл.

— Из фотолаборатории. Макси Амбервилль прислала факс — она хочет, чтобы Фрэнки просмотрела контрольные снимки и высказала свое мнение. — И он подхватил меня под руку.

— А можно, мы пойдем с вами? — живо заинтересовалась Джордан.

— Макси меня живьем съест, если я буду показывать манекенщицам контрольные снимки. Могли бы знать об этом. До скорого, девочки.

— Может, пообедаем вместе? — предложила Эйприл. — Я могу предупредить Мод, она к нам присоединится.

— Никак невозможно, — твердо сказал Майк. — Нам с Фрэнки надо разведать парижскую канализацию, так что сегодня мы без обеда. Отправляйтесь вдвоем по магазинам, устройте себе выходной. Я вас основательно замотал.

— Канализацию? — удивленно переспросила Эйприл, но мы уже вышли из отеля и ловили такси.

— Сколько раз еще тебе придется солгать, чтобы не лгать про то, про что уже солгал, — не смогла удержаться я.

— Я уже сомневаюсь в своих способностях. Как ты думаешь, они догадались?

— Они никогда ни о чем не узнают, — успокоила его я. — Я сама чуть было тебе не поверила.

— Но в Париже действительно знаменитая канализация, и многие туристы ее осматривают.

— Этим мы займемся после Лувра, — предложила я, — чтобы ты не волновался.

— Может, как-нибудь в другой раз. Там темно и наверняка полно крокодилов, как в Нью-Йорке. И потом, канализация не считается, она не дает такого чувства превосходства, как поход в Лувр.

— Но это же указывает на то, что ты интересуешься историей, археологией и санитарией. А что наша цивилизация без санитарии? Так что это указывает еще на три области, в которых мы их обошли. У девочек разовьется комплекс неполноценности — зачем ты только заговорил о канализации? Ты заметил, какое у Джордан было выражение лица? Она была впечатлена.

— Придется мне тебя проучить, чтобы ты больше надо мной не смеялась.

Наверное, я вложила в свою саркастическую улыбку чересчур много магической силы рыжеволосых, потому что Майк бросился меня целовать, и так, что я словно сознание потеряла, потому что следующее, что я помню, — это то, что такси остановилось. Неужели мы целовались всю дорогу до Лувра?

— Фрэнки! Открой глаза. Мне надо расплатиться с шофером.

— Подкупи его, и пусть он уходит, а мы останемся здесь.

— Я бы так и поступил, но он уже остановил счетчик, и полицейский смотрит на машину подозрительно, а вон какая-то парочка ждет, когда такси освободится. Нам придется выйти. Отпусти меня хотя бы на минуточку, дурочка моя милая.

— Не могу. Могла бы — отпустила бы, но не могу. — Я на самом деле не могла. Полжизни я ждала, чтобы почувствовать такое, но даже представить себе не могла, что это будет… нет, словами этого не описать.

— Радость моя, мы в Лувре.

— Почему в Лувре?

— Мы туда идем, ты что, забыла? У нас свидание.

— Правда? — Я напрягла память. Майк Аарон целовал меня несчетное количество раз. Он называл меня красавицей, и милой, и деткой, а теперь еще хочет, чтобы я помнила про свидание?

— Правда. Свидание по-бруклински.

— Наверное, так оно и есть, раз ты так говоришь. — И, тяжело вздохнув, я открыла глаза. Медленно расцепила руки, которыми обнимала Майка за шею, и отпустила его, вернее, почти отпустила, и стала целовать его подбородок и шею, пока он пытался достать бумажник. «У него такая шея — ее можно целовать целый день, и не надоест», — думала я, нехотя от него отодвигаясь. Мне казалось, что, если я перестану его целовать, случится что-то ужасное.

Майк, похоже, испытывал нечто подобное, потому что умудрился одной рукой достать бумажник и расплатиться с шофером, а другой крепко держал меня за талию. От такси до входа в Лувр он вел меня, крепко обняв обеими руками за плечи и целуя в макушку. Идти так довольно трудно, но в Париже на это никто не обращает внимания. На эскалаторе нам пришлось разъединиться, но мы все равно держались за руки, а внизу мы встали у первой же свободной стены и снова стали целоваться, пока не стало окончательно ясно, что надо либо это прекращать, либо разыгрывать феерическую сцену прямо на глазах у всех, пришедших осмотреть крупнейший музей Европы.

— Мы только бросим взгляд, — шепнул мне Майк на ухо, — быстренько все осмотрим, раз уж пришли сюда.

И мы подошли к карте, указывающей расположение всех ста девяносто восьми залов Лувра.

— Можно заглянуть в гробницу Сфинкса, — предложил он. — Там наверняка никого нет. Или посмотреть пирамиду Аакхтихотепа, склеп времен Пятой Династии. Наверняка туда заходит не больше десяти посетителей в год.

— Это совсем не похоже на Лувр. В античном отделе Метрополитена наверняка есть нечто подобное, — заметила я, напрягая то, что осталось от моих мозгов. — Получится, что мы не увидели ничего того, что есть только в Лувре, и что мы ответим, если нас спросят?

— Но только подумай, как уютно это звучит — склеп, гробница. Они будут в нашем полном распоряжении.

— Майк, — сказала я предостерегающе, поняв, что у него на уме.

— Это не запрещено законом, радость моя. Мне просто необходимо тебя поцеловать.

— Мне тоже, но я не могу кататься по полу в общественном месте, — с сожалением сказала я. — Слушай, а может, быстро сбегаем посмотрим на Венеру Милосскую и Нику Самофракийскую? Ведь это самые популярные экспонаты.

— Тогда надо зайти и к Моне Лизе. Шедевр из шедевров.

Можете мне поверить, в Лувре ничего быстро не делается, если только вы не захватили с собой ролики. Эти карты, на которых все кажется близко, страшно обманчивы. Пока мы шли от Венеры Милосской к крылатой Нике, а потом к Моне Лизе, нам пришлось обойти почти весь музей. Взглянув на толпу, которая обступила какую-то картину, и решив, что это наверняка и есть Мона Лиза, мы вышли в длинную галерею с окнами на Сену. Называлась она Большая галерея и вела, если верить указателям, к выходу.

— Теперь я точно знаю, почему никогда не ходил сюда раньше, — сказал Майк. — Это место чересчур велико для меня. Больше часа в музее — и уже невозможно воспринимать то, что видишь. А мы, боюсь, превысили этот лимит.