Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская

просто. Удивительно, что она не чувствовала этой силы в себе раньше. Удивительно, что даже не помышляла о том, чтобы ею воспользоваться. Но стоило открыться самой сути бытия, позволить себе чувствовать мир и жить в согласии с собственным сердцем — и всё словно само пришло.

Ещё один вдох. Сусаноо вовсю разошёлся, волнуя море, покрывая его рябью. Он и правда мог бы справиться сам, но Киоко нужно было освободиться из пут собственной ярости, из чувства бессилия перед множащимися бедами.

Она опустилась на колени, но этого было мало, и тогда Киоко легла, ища больше соприкосновения с водой, усиливая связь, отдавая себя без остатка первородной стихии, пока водная гладь не сомкнулась над ней.

Это тело не годилось. Она чувствовала, как море, большое и неподвластное, ластится к ней, словно огромный зверь. Оно готово подчиниться, принять волю её ками, но сама Киоко словно не была готова к этому.

И тогда она обратилась к своей ярости. Ко всему, что наполняло ей сердце, ко всему, что порождало желание действовать и не давало времени на размышления. Она обратилась к той части ками, с какой родилась, и стала тем, кем всегда являлась.

* * *

— Лисица, — задумчиво протянул Ватацуми, не оглядываясь на гостью.

— Дракон, — усмехнулась она. — Что, в этот раз не станешь обращаться?

Он не хотел. Облик Творца был неуютным, чужим, а с появлением человечества и вовсе казался ему слишком хрупким. Но Ватацуми был гостеприимным. Или ему хотелось таким казаться. И потому замок снова наполнился воздухом, изгоняя воду.

— Ты отдала ей свою ками, — сказал он и всё же повернулся. Когти царапнули по полу, дракон поморщился и поднялся в воздух. Портить собственный дворец ему хотелось меньше всего.

— Я отдала её первой рождённой дочери, — возразила Инари, — чья вина, что ей внушили, будто это простое украшение? Да ещё и теряли из раза в раз…

— Слишком много могущества для одного человека.

— Тебе это не помешало поделиться своей силой с сыном.

— Только когда он сумел добраться сюда.

— И к чему это привело? К ещё большим неприятностям для ёкаев.

— Разве это моё дело? — Ватацуми вздохнул. Говорить с Инари всегда было утомительно. Лисица не признавала той самостоятельности, что он предоставлял своим детям. — Ты ждала, что я стану править Шинджу так же, как ты правишь Шику, но мне не это нужно.

— Я знаю, — не дала она продолжить. — Тебе нужно было почитание. Та часть власти, где нет ответственности, где тебя любят, к тебе взывают, но сам ты ничего для своего народа не делаешь. Это тебе было нужно. И ты это получил.

— И в чём ты меня обвиняешь?

— В том, что, раз уж ты дал свободу своим детям, стоит придерживаться этой стези до конца, милый Ватацуми. — Она улыбнулась и подошла ближе. — Но ты вмешался. И вмешательство это дорого стоило. Для них и для тебя.

— Зачем ты пришла, лисица? — не выдержал Ватацуми.

Улыбка исчезла.

— Узнала, что ты вернулся. Решила проведать.

— Как видишь, здесь всё по-старому.

— Это уж точно. — Она вновь изогнула губы в ухмылке и огляделась. — Тысяча лет — и ничего не развалилось. Иногда я мечтаю о том же.

Но у неё бы не вышло. Ватацуми успел узнать Инари достаточно хорошо, чтобы понимать, насколько сильно она завязала на себе всё в Шику. Если богиня исчезнет, весь уклад кицунэ будет разрушен. Он искал власти и почитания, в этом лисица права, но ему доставало того, что он получал просто за своё существование. Она же требовала больше, но и давала взамен всю себя.

И тут что-то переменилось. Море за пределами замка взволновалось. Не здесь, но где-то дальше, на севере… И Ватацуми знал, что в этот раз причина — вовсе не непоседливый Сусаноо, взметавший волны, когда ему вздумается.

— Что-то произошло?

— Это она, — вдруг понял Ватацуми, и что-то внутри кольнуло его беспокойством, а вместе с ним — ещё незнакомым чувством, которое он никак не мог распробовать, осознать.

— Киоко?

— Она повелевает морем.

И в следующий миг он схватил Инари за руку и воплотился с ней у левого берега Шинджу. Не слишком близко: чтобы не мешать. Но и не слишком далеко: чтобы наблюдать.

— Я её не вижу. — Инари стояла на корке изо льда, сотворённой для неё Ватацуми, и пыталась высмотреть свою дочь. — Но чувствую. Она внизу. Творец всемогущий… Сколько в ней злости, сколько боли…

— И столько силы…

Они видели, как лазурный дракон поднялся в воздух, как отблески заиграли на его чешуйках и как он вновь исчез в глубинах моря.

— Вся в отца, — шепнула в восхищении Инари, и в груди Ватацуми вновь отозвалось неизвестное до этого дня чувство.

А позади них уже дыбились волны, готовые хлынуть на берег. Вода становилась всё беспокойнее.

— Пришли посмотреть на правос-с-судие? — просвистел над головами Сусаноо.

Ватацуми не обратил внимания — он слушал, он чувствовал. Эта ками была его, но настолько же была и её. И море повиновалось ему, но настолько же повиновалось ей. Так же охотно вода ластилась к её лапам, омывала её чешую, жалась к драконьему телу. В его облике она стала совсем как он. Его глаза, его тело. Их отличала лишь кровь людского народа и смешанная воедино с его наследием ками Инари. Но именно в этом смешении была её сила, совершенно особенная, единственная в своём роде.

Он ещё не видел, не ощущал в мире чего-то столь же прекрасного, сильного, как он, и хрупкого, как первые ростки, стремительного, как воды рек, и в то же время спокойного, как течение вечной жизни.

Он знал, что она намеревается сделать. Все здесь это знали. И время расплаты близилось.

* * *

— Скорее, не медлим! — Дзурё торопил служанок, старавшихся впопыхах взять те вещи господина, которые могли унести, на что он только сетовал, приказывая то одной, то другой всё бросать и бежать.

— Пропадут же, Киехико-сама!

— Сейчас мы все тут пропадём.

Ветер снаружи выл всё сильнее, и Хотэку вдруг понял, что если сейчас не полетит, то позже с ним просто не справится.

— Киехико-сама… — начал он, но дзурё прервал его:

— Лети. Спасай кошку и проследи, чтобы ооми надёжно закрепили. Если мы потеряем корабли, то потеряем все деньги области и все шансы на восстановление.

— Да, господин. — Он поклонился, вышел и сразу взмыл вверх. Волны уже набегали на берег, шторм усиливался. Пока совсем небольшой, но он знал, что это лишь начало. Оставалось спастись до того, как самураи поймут, что бедствие неминуемо. А для этого сражение должно продолжаться.

Киоко-хэика тоже