Мотыльки - Ольга Дмитриевна Павлова

В надломленном голосе звучал ужас.

– Эйверик, я… – мужчина легко скинул его руки. Великие боги, что же это получается?!.. Он же не играет, не притворяется… – Теперь ты пойдешь со мной? Мне приказано доставить тебя в безопасное место, Орден должен собрать силы, прежде чем ты сможешь открыто объявить о себе.

Он смотрел с такой злобой, что бывший гвардеец отвел глаза.

– Я не Эйверик, ясно?! Я… проклятье, да я понятия не имею, кто я! Я ничего не помню о своем происхождении! – юноша сорвался на крик, но тут же вновь понизил голос. – Но я точно знаю, кем не являюсь: я не тот, кто полезет в это болото за короной! И мне плевать, что думает эта бесова цацка! Скажи мне, как ее снять, и проваливай!

Не помнит?! Небо, хранитель ничего об этом не говорил! Они все были уверены, что сын Сивера Аритена все это время готовится вернуть себе престол, только по каким-то одному ему ведомым причинам скрывается даже от печатей…

– Ее нельзя снять, – отрезал Эрид и сам удивился, какой яростью звенит его голос. – И остаться в стороне – нельзя. Проклятье, ты единственный, кто может вернуть то, что забрал Ирган! Хочешь ты этого или нет, да всем плевать! Ты должен, потому что…

– Ага, разбежался, – собеседник неожиданно успокоился, взгляд его сделался колючим и внимательным. Он привалился спиной к дереву и, прищурившись, уставился на стражника. – Ни хрена я тебе не должен. И хранителю этому вашему – тоже! Вы мне не занимали. Закатайте губу, ребята, не будет больше фениксов… – он снова рассмеялся, на этот раз горько и зло. – А ведь я же и сам… как дурак, верил, знаешь? Представлял, желание на падающие звезды загадывал… Чтоб переменилось все, чтоб пришел герой в золотых доспехах и с огненными крыльями за спиной!.. Пришел и все исправил. Только этого не будет, Эрид из Эверры! Если я – сын Великого Сивера, то не будет. Потому что я не герой, и нет у меня ни крыльев, ни доспеха. И желания добровольно совать голову в петлю нет тем более!

Эрид стоял, стиснув кулаки, а в душе вскипала непроглядно черная ненависть. Страшная, всеобъемлющая.

– Ты не можешь, – говорить было трудно, смотреть в лицо этого ничтожества – больно. – Мы не на звезды загадывали, мы за тебя умирали!

Короткий хриплый смешок.

– За меня? Нет, приятель, это ты брось! Сказать тебе, как было?.. – ухмылка на его бледных губах сейчас больше походила на оскал. Мучительно хотелось выхватить меч и заставить этого человека замолчать. – Сгинули Аритены, и вы сами себе стали не нужны. Вы же сами для себя с тех пор – обуза… Только пойти и повеситься – вас жаба задушила бы! Вы хотели продать трижды ненужную вам жизнь как можно дороже, чтоб, не приведи небо, не продешевить! Что за торгашеские замашки?..

– А ты?.. – слова проталкивались неохотно, казалось, его ненависть уже стала осязаемой, она забивала глотку, не давая толком ни говорить, ни дышать. – Уйдешь сейчас и рано или поздно окажешься на виселице! А может, просто подохнешь в какой-нибудь канаве от голода или болезни! У тебя же рудничное клеймо, я теперь понял…

– Непременно, – собеседник легко пожал плечами. – Но я с этим не тороплюсь. И знаешь, в чем между нами разница? Жизнь, на мой взгляд, штука бесценная, я ее не продаю! Ни за ломаный медяк, ни за все золото континента, ни за великий Эверран! Можешь так хранителю и передать. Ладно, рад был поболтать… Пойду я! – Эйверик наконец отлип от дерева.

– Стой, – глухо окликнул стражник чужим, незнакомым голосом. – Насчет печати – не бойся, она растает. Ее будет видно только тогда, когда колдуешь. Но ты ведь этого делать один демон не собираешься, верно?.. – он полез в сумку и швырнул под ноги Аритену тяжелый фолиант в кожаном переплете. – Это тоже приказано отдать тебе. Хочешь – читай, хочешь – костер разводи.

Стражник развернулся и пошел куда-то. Неважно куда, лишь бы только не видеть больше лица этого человека. Отойдя на несколько агмов, не выдержал и обернулся.

– Только знаешь… Лучше бы ты умер двенадцать лет назад.

Эйверик не ответил, может, просто не услышал.

Эрид шел, а ненависть продолжала душить. Надо же, даже к Иргану он не испытывал подобного… То страшное чувство, которое сейчас рвало его изнутри, люди вообще испытывать не должны, это выше их сил. Люто и страшно бывший гвардеец ненавидел этого мальчишку, на всю жизнь отравленного страхом, за то, что он оказался слишком слаб. Хранителя Ордена – за то, что дал им эту треклятую надежду. А больше всех он ненавидел не по возрасту наивного идиота, который поставил на кон все, что еще имел – честь, дружбу – и с треском проигрался. Ведь можно было уйти вместе с Оримом! Можно было сражаться! Но Эрид предпочел ждать, надеясь неизвестно на что. А теперь Орима не вернешь, уходить уже некуда, и ничего, совсем ничего не исправишь.

Если б только можно было вернуть тот день, если бы заранее знать…

Орим смотрит в упор, лицо его бледно. Под Тавой ему здорово досталось, крови потерял столько, что непонятно, как он вообще может стоять на ногах. Прошло ведь не больше недели. Проклятье, а кажется, что целая жизнь… Кругом такая неразбериха, что уже ничего не ясно: столица взята, одни сдаются, другие пока воюют. Кое-кто просто еще не знает…

– Это смешно, – никакого смеха в глазах друга, конечно, нет, только горечь. – С каких пор ты начал верить в сказки?

– А если не сказки? Если он действительно жив? Если у нас еще есть шанс?! – больше всего Эриду сейчас хочется пробиться через эту треклятую стену, вдруг выросшую между ними. Но Орим не слышит, не хочет слышать.

– Если… Ты готов ради пустых слов остаться здесь и предать все, за что мы воевали? Сивера предать, пойти на службу к этим выродкам, да? Нет, брат, не проси… Я их убивал и убивать буду! Если для этого придется уйти под руку верховного фиора, пусть так! По крайней мере, он не сложил оружия.

Незримая эта стена глушит звук, голос лучшего друга кажется непривычным, незнакомым… Проклятый, вывернутый наизнанку мир. Здесь теперь не поймешь, где предательство, а где верность. Здесь нет правильных поступков и невозможно остаться чистым. Орим не отводит глаз, и от этого становится еще страшнее.

Их не так мало – тех, кто собрался примкнуть к Орбесу, они уходят сейчас. Почти полторы сотни человек.