Мотыльки - Ольга Дмитриевна Павлова

четкостью. Так может, стоит узнать о нем побольше? В конце концов, это разумно! Хотя, пожалуй, в дальнейших его действиях помимо здравого смысла присутствовала изрядная доля любопытства…

Преступник установил зеркало на табурет, занавесил окно одеялом, забил подвернувшейся под руку тряпкой внушительную щель под дверью. Убедился, что в комнате совершенно темно и дневной свет ниоткуда не проникает, на ощупь зажег свечу. Так, отлично, теперь можно.

Он попробовал собрать в кучу все, что знает о магии, – получалось негусто. Что такое обличие волшебника, беглый каторжанин представлял себе лишь в общих чертах, но все-таки знал, что эта штука есть у каждого, кто владеет магическим даром. Помнится, ему страшно нравилось смотреть, как обращается Гайд. Приятель почти не менялся, у него только руки начинали светиться, да глаза становились непроглядно зелеными. Он говорил, что это слабенько, что настоящие маги в обличии больше напоминают стихию, чем людей… Гайд ведь из случайных был, не из династических, а они, как правило, слабее. Рассказывал, что сильнейшие из Аритенов и вправду могли обернуться огненной птицей. В общем, обличие должно немало говорить о возможностях одаренного. Неплохо бы посмотреть на собственное!

Жаворонок сильно сомневался, что является потомственным магом, – не отпустили бы его тогда, прикончили б еще двенадцать лет назад. Значит, случайный и, скорее всего, не слишком сильный. Оно и к лучшему, пожалуй. Так, как же Гайд это делал?.. Он уверял, что нужно просто отпустить силу, позволить ей высвободиться, но поначалу мало у кого это получается. А еще Рик где-то читал, что обращение может оказаться опасным, вроде бы до определенного возраста магам вообще запрещено обращаться. До десяти вроде или до двенадцати… Ну так Рику и не десять!

Преступник опустился на пол, попробовал расслабиться и выбросить из головы лишние мысли. Потянулся к засевшей внутри силе. Под потолком настырно звенел комар, и это почему-то страшно отвлекало. Минуты шли, ничего не происходило, и Рик начал сомневаться в том, что его попытки к чему-то приведут. Он зацепился взглядом за горящую свечу, попробовал сосредоточиться на ней… А свечной огонек вдруг полыхнул ослепительно ярким рыжим пламенем – так, словно фитиль был чем-то пропитан.

И что-то внутри откликнулось. На секунду в глазах потемнело, а потом мир вдруг обрушился на Жаворонка с невероятной, пугающей четкостью. В немом оцепенении он разглядывал отсыревшие доски стен так, словно видел их впервые, вслушивался в комариный звон, который теперь способен был оглушить. С необычайной ясностью Рик почувствовал запахи прелой древесины и свежего хлеба, к которым примешивалась еще сотня других, тех, которые он пока не мог различить. Он слышал, как внизу хозяин постоялого двора разговаривает с женой, слышал чьи-то шаги и крысиную возню в стенах. Поднес к глазам ладонь и тут же отдернул ее, не сумев разглядеть собственные пальцы. Вместо них он видел только огонь – янтарно-рыжий с алыми прожилками. Такой же немыслимо яркий, как в тех проклятых снах.

Рик медленно повернул голову к зеркалу и снова оцепенел. То, что отражала бронзовая поверхность, завораживало и пугало. Не было в этом существе почти ничего человеческого! Огненная фигура; на том месте, где угадывалось лицо, горели глаза все того же ослепительно рыжего цвета – огромные, перечеркнутые узкими вертикальными зрачками.

Оцепенение прошло, и Рик вскочил, едва не опрокинув шаткий табурет, шарахнулся назад. От собственного отражения ему было жутко. Хотелось, чтобы все это поскорее прекратилось, чтобы в бронзовой глади снова возникла его нелепая физиономия с идиотскими веснушками. Проклятье, она, конечно, на редкость бестолково смотрится, но его все устраивало! Жаворонок попробовал загнать магию обратно, вглубь, но пламя не унималось. Оно окружало его мощным ореолом, заполнившим собой едва ли не половину комнаты, казалось, от него вот-вот зайдется дощатый пол, но этого почему-то не происходило. Бесы, а если Рик вообще не сможет скинуть обличие, если это насовсем?!

К горлу подкатила паника, огненные глаза в зеркале расширились. Страх диковато смотрелся на лице этого существа. И только когда ужас заполонил собой все внутри, когда ничего другого не осталось, все закончилось. Вокруг потемнело, теперь комнатушка освещалось только одинокой свечой, стоявшей на полу. И пламя у нее было самым обыкновенным.

Нетвердой походкой Жаворонок дошел до окна и сорвал одеяло, распахнул створку. В помещение мигом ворвались пропахший цветами воздух и солнечный свет.

– Так, все, больше никаких опытов… – пробормотал преступник, падая на кровать. Его порядком трясло.

Довольно долго он тупо сидел, наблюдая за тем, как упитанный паук ползает по подоконнику, потому что думать о том, что он только что видел, хотелось меньше всего. Но потом зловредное насекомое нырнуло в какую-то щель, бросив беглого каторжника одного, и деться от себя стало совершенно некуда.

Он сжал ладонями виски и уткнулся подбородком в колени. Потом тряхнул головой, выпрямился. Так не пойдет. При его образе жизни раскисать – непозволительная роскошь. Позволишь хоть раз страху, тоске, усталости или привязанности взять над собой верх, и все. Перестанешь держаться, ослабишь хватку – и жизнь выскользнет из рук, как мокрая ветка. А жить Рику хотелось.

Значит, в глубине души он – устрашающая огненная штуковина? И бес с ним! В жизни Жаворонка это мало что меняло. Разве что магической силы в нем, видать, куда больше, чем он полагал. Но не так это и важно в нынешних-то обстоятельствах.

И что толку от этого прятаться! Скрывать свои козыри и слабые места нужно от других, но самому о них знать необходимо. Или ты смотришь правде в глаза, или она не преминет ударить в спину.

Рик снова прикрыл окно, несколько раз вздохнул, успокаиваясь, и решился. Он не должен использовать свою силу, это верно. Однако знать свои возможности и границы – обязан.

Преступник сосредоточился на погасшей свече, воткнутой в мятый подсвечник, и попробовал ее передвинуть. Он отлично знал, что заклинания и прочая муть существуют разве что в детских сказках, на деле же никакие слова тебе не помогут. Просто представлял, как медное блюдце начинает скользить по дощатому полу, осторожно отпускал силу, направлял ее. Это оказалось гораздо проще, чем он думал, что-то внутри словно подсказывало ему. Через несколько секунд свеча стояла у ног Жаворонка. Он взял ее в руки, рассеяно провел подушечкой большого пальца по мятому боку подсвечника и тихо присвистнул. Да, если б не запреты, это открывало бы перед ним некоторые возможности…

А вот когда занялся табуретом, все оказалось куда сложнее, потребовались некоторые усилия, чтобы тот загромыхал по полу четырьмя кривоватыми ножками и передвинулся к двери. С кроватью и