Раздвоенное сердце - Беттина Белитц

- о, Эли у меня есть кое-что лучше, - сказал папа, протянул руку к книжной полке и вытащил ещё запакованный DVD. Он сунул её мне в руки.

- Фрейзьер, 1 сезон.

Моя улыбка была искренней. И это было хорошо. Фрейзьер мне действительно нравился. Папа и я провели целые зимние вечера, забавляясь и смеясь, особенно над Нилсом. Этой комедии я даже простила записанный американский однотонный смех.

- Ничего себе, - вздохнула я. - Круто.

- Я бы посмотрела с тобой, но ..., - немного наигранно мама указала на коробки.

Она счастливо улыбнулась мне. От неё, во всяком случае, мой актёрский талант я не унаследовала.

- Вообще-то я хотел подарить его тебе на день рождения. Ну ладно. Теперь ты его уже получила, - улыбнулся папа примирительно.

- Хорошо, спасибо, тогда я пойду, - ответила я задумчиво и начала уже по дороге в гостиную просматривать буклет. Я вставила первый DVD, включила телевизор.

Я смеялась в самых неподходящих местах.

Потому что мой слух был направлен только в сторону мамы и папы. Они ещё разбирали коробки. В полночь я временно отступила и поднялась наверх. Мой блеф сработал, и теперь расследование может начаться. Слово полукровка достигло пафосного эффекта. Я всё ещё видела их испуганные лица перед собой. Значит, что-то за словом полукровка скрывалось.

Колин не был сумасшедшим. Но мне нужно было найти доказательства, чтобы можно было прижать папу к стене. Хорошо, что я ещё не упоминала в его присутствие слово полукровка ... Только поэтому они поверили мне с  DVD.

Полночь давно прошла, когда, наконец, настала тишина. Я подождала ещё полчаса, потом прокралась в папин кабинет и стала искать ощупью, не включая свет, перевязанные коробки, которые мама сдвинула под стол. Теперь верёвки были перерезаны, а одна из коробок была пуста.

Но в другой ещё находились некоторые вещи. Я подняла ее на руки и пошла, пошатываясь, назад наверх. Там я ждала, затаив дыхание, проснулся ли внизу кто-нибудь. Но было тихо. Я села на пол и притянула коробку к себе.

В ней было два фотоальбома, потрёпанная тетрадь в кожаной обложке и папка с документами. Я взяла тетрадь в руки. Из неё вылетала фотография, нет, не фотография. Ультразвуковое изображение. Я посмотрела на него более внимательно. Можно было увидеть не очень много; большое количество серого и чёрного, а в середине маленький червячок, с непропорционально большой головой. Дата: 17 марта 1991 года. Это была Я! Я ещё крошечным эмбрионом.

Я открыла тетрадь. Это оказался календарь 1991 года. На некоторых страницах не было никаких записей - но потом слова, написанные явно папиным размашистым почерком: «Начало круиза на Карибских островах». Карибские острова, размышляла я вслух. Да, я вспомнила, что папа раньше часто работал врачом на корабле и там организовывал для снобов семинары для расслабления, помогающие снять стресс.

В этих путешествиях он так же купил красочные кубинские картины, которые висели у нас в коридоре. Но на Карибских островах было светло и тепло. Почему мне это не пришло в голову раньше? Это не подходило к нему. Папа любил холод, темноту и сквозняк.

Я стала перелистывать. В первые дни папа записывал мелочи: какая погода, состояние моря, пару заметок о заболеваниях пассажиров. Потом, после нескольких пустых листков, папин почерк стал внезапно неровный со слишком большими буквами. С любопытством я стала разбирать его неспокойные строчки.

"2 апреля 1991 года. Что со мной случилось? Раны не гноятся. Но у меня температура 42 градуса, при этом нет ни жажды, ни голода. Что это было за существо?"

Я задержала воздух и пролистала дальше.

"4 апреля 1991 года. Я должен быть уже давно мертв. Я уже в течение трёх дней ничего не ел и не пил. Моя кожа холодная, но термометр показывает, как и до этого, 42 градуса. Я сделаю себе сейчас инфузионное вливание. Мне нужно как-то питаться. Если это будут мои последние строчки, тогда я хочу сказать последующим поколениям: это был не человек. И не животное. Оно сильно вцепилось в меня когтями и хотело превратить меня в такое же существо, как само. Это правда. И если я переживу, то выясню, что это такое.

Миа, я люблю тебя. Пауль, я люблю тебя. И ты, маленький, еще не рожденный человечек, тебя я тоже люблю."

Я выронила тетрадь. Я задыхалась, мне не хватало воздуха. Я подошла к окну, распахнула его и выглянула в ночь. Значит, это правда. Это не Колин  лгал. Мой отец говорил неправду. На него напали. Кто? Демон? На Карибских островах? До моего появления на свет?

Дрожа, я уселась обратно на пол снова взяла в руки календарь. При следующей записи папин почерк успокоился. Две жуткие фотографии были наклеены под его по-деловому краткими строчками.

"6 апреля 1991 года. Снова могу есть и пить. Почти не чувствую вкуса, но могу есть. Температура теперь 39,5 градусов. Раны заживают медленно. Сказал капитану, что меня укусила обезьяна и мне нужно поправляться. Взяли курс на Атлантический океан.

P.S. 21.00. Я слышу, как волны ударяются о корпус корабля. Каждую, поодиночке. Я слышу пение дельфинов. Они сопровождают нас."

На фотографиях нечеткое изображение папиной обнаженной спины. Очевидно, он снимал себя при помощи "автоспуска."

От плеч до крестца  тянулись  глубокие, красные, покрытые коркой раны. Я могла распознать пять кровавых рубцов. В верхней части спины, там, где, должно быть, вцепилась скотина, они были более широкими. Так вот почему мы никогда не ходили плавать вместе. Якобы из-за того, что отец не умел плавать. Я ему никогда не верила. И я оказалась права. Я  листала дальше.

"10 апреля 1991 год. По голове словно бьют молотком.  Легче только тогда, когда зашториваю иллюминатор и остаюсь под палубой. Я думаю - это голод. Но на что?

23.00: съел наполовину сырой стейк. Полегчало. В то время как кровь сочилась по моему небу, я мог ощутить запах теплой шерсти этого зверя. Это было как лекарство. Завтра попробую суши."

- Фи, папа, это же отвратительно! - прошептала я и читала дальше.

"20 апреля 1991 год. Еще два дня до Гамбурга. Сильное волнение на море. Одна пожилая дама была у меня и просила лекарство от тошноты. Однако морской болезни у нее не было. У нее всего лишь был страх. Я ощутил это прежде, чем она пришла в мой кабинет. Раньше я бы дал ей таблетки. Теперь я разговаривал с ней так долго, пока она не забыла о своем страхе. И тошнота исчезла. После этого она попыталась меня соблазнить.

P.S. Шрамы на моей спине выглядят просто ужасно."

Потом, на какое-то время, была последняя запись.

"Незадолго до Гамбурга. Через несколько часов я увижу снова мою жену и сына. Боже мой, Миа, как мне тебе только объяснить, что со мной случилось? Что мне сказать? И повредит ли это нашему ребёнку?"