Ночи без тишины - Леонид Петрович Тримасов

— Что же это, товарищи...

О постах думать уже поздно было. Надо готовиться к бою. Так и решили. Я кинулся на улицу. Но еще раз телефон задержал меня на пороге. Звонок от Цируля. Только не его голос. Возможно, один из работников канцелярии или дежурный взволнованно прохрипел. Именно, прохрипел:

— В городе мятеж...

За тяжелым дыханием человека у трубки слышался какой-то шум. Не то стук в дверь, не то топот ног. Потом ясный звон стекла, разбитого вдребезги. Выстрел...

Трубка лежала на столе, там, в канцелярии, и она фиксировала звуки. А дежурный молчал. Молчал. Или его уже не было...

Вот они, господа...

Пегашка носил меня по Воронцовской, как ошалелый. Никогда такой прыти за ним не водилось. На месте не стоял. Придержишь чуток, а он уже просит повод, зовет куда-то. Разгорячился. Видно, бой слышал, сердцем чуял схватку близкую — кавалерийский конь, фронтовой, небось, не один раз в атаки ходил, вот и рвался вперед.

А противник еще не появился. Таинственный противник, до сих пор не названный никем и не показавшийся открыто. Пальбу на Уратюбинской мы ясно слышали, знали уже, что совершено нападение на канцелярию начальника охраны города, сам начальник охраны исчез. Можно было, конечно, кинуться отрядом туда, схватиться с налетчиками, но как оставить управление милиции. Здесь камеры с заключенными, все дела следственные, секретная часть тут. Напротив уголовный розыск. Там тоже заключенные и тоже следственные материалы. Попади все это в руки врага — и сила его возрастет. Нет. Главное управление милиции надо защищать до последнего.

Еще не получив донесение от дозорных, я вывел отряд на Воронцовскую. Одним крылом заслонил подход со стороны банка, другим — со стороны Московской. В случае появления беляков, а мы уже не сомневались, что против Советов выступили белогвардейцы, в одном направлении могли быть сосредоточены все силы отряда. Ребята были на конях, и я надеялся остановить контру, как только она вырвется на Воронцовскую.

Пегашка пронес меня по Ирджарской до Соборки. Там, слева и справа, было спокойно. Лишь в самом конце, на площади и у дворца князя, слышались выстрелы, вспыхивали огоньки винтовочных разрядов. Даль хорошо проглядывалась — луна светила ярко, обливала город с зенита, и мне показалось, что по Романовской, в сторону городской управы движется черная масса. По тому, как быстро она отделилась от поворота, я догадался — конница! Куда скачут? К Обуховскому скверу или на Воронцовскую, к нам? И кто скачет? Может, отряд Бабаджанова. Наткнулся на заслон и изменил маршрут. Хорошо, если это наши старогородские товарищи. С ними силы удвоятся, и встреча с неведомым врагом, которую мы все же ожидали, будет не такой трудной. Одолеем врага. А вот если не Бабаджанов, тогда хуже. Судя по направлению — не старогородской отряд. Ему удобнее пройти к Бешагачу мимо крепости, незачем огибать управу. Все-таки — белые! Так подсказывает чувство.

Возвращаюсь наметом назад, к Шахрисябзской.

— Маслов! Давай полуэскадрон к банку.

Сам кручу морду Пегашке, он с храпом поворачивает и летит снова к Ирджарской. За мной уже грохочут копыта отряда. На ходу решаю: свернем к банку и устроим что-то наподобие засады. Беляки пройдут к управлению, а мы ударим им с тыла. Порубаем. Тьфу, запамятовал. У нас и шашек-то нет, одни винтовки. Ни о какой конной атаке не может быть и речи. Зато беляки, если их много, отрежут нас от второго полуэскадрона и по очереди изрешетят.

— Стой! — командую Маслову.

Мы уже на повороте. Теперь не только мне, всем ребятам видно, как вырывается из-за Романовской конный отряд. По стуку копыт, тяжелому, слаженному, прикидываю число всадников — сто, а то и больше. Они тоже заметили нас, чуть сбавили ход, стали кричать.

Разобрать слова трудно было, но я догадался — нам предлагали сдаться. Значит, все-таки контра.

— Огонь! — крикнул я ребятам, и они с коней грохнули залпом по скачущей массе.

Заржали из глубины улицы лошади. Отряд встал. И тут же в ответ прозвучало несколько винтовочных выстрелов.

Рядом со мной оказался Маслов. Крикнул простуженным хриплым голосом:

— На конях пропадем...

Я и сам понимал: в конном строю без сабель, на открытом, в сущности, месте, нас перебьют, а уж о лошадях и говорить нечего — ясная мишень, скосят мигом.

— Веди к Шахрисябзской, — посоветовал я Маслову. — Коней в укрытие, ребятам залечь вдоль тротуаров.

Маслов свистнул. Не знаю, что это был за сигнал у него. Но бойцы разом отхлынули от угла и погнали лошадей к управлению. Со мной остались трое дозорных. Мы решили придержать беляков, пока ребята не приготовятся к встрече.

Стали бить вдоль Ирджарской из винтовок. Контра огрызалась нестройными залпами. Сначала с места, потом отряд двинулся шагом вперед и залпы слал с ходу. Темная масса постепенно принимала четкие формы, я увидел строй и перед ним двух верховых в полушубках и папахах. Они уже отделились от управы и вдруг на хорошей напористой рыси покатились к банку. На нас. Выстрелы смолкли. Беляки решили конной атакой смять препятствие.

Осталось шагов триста-четыреста. Ждать дальше уже рискованно. Вот пошли уже галопом. Клинки! При лунном свете они холодно блеснули над строем. Я не различал каждый клинок в отдельности, увидел лишь множество белых молний. Должно быть, прозвучала не услышанная нами команда — в атаку!

Я повернул Пегашку и вместе с дозорными поскакал к ребятам. Они уже заняли позицию и приготовились к бою. Большинство укрылось за деревьями и около домов. Посреди улицы, над арыком Чаули, что протекал под мостовой, бросили срубленные кем-то на топливо два карагача. За стволами залегли человек двадцать. Цепочкой. Винтовки глядели вдоль Воронцовской. Грозно глядели — вот-вот огрызнутся огнем.

Я подлетел к баррикаде, спрыгнул с коня. Как бывает иногда в жизни — не ждешь уже опасности, а она вдруг тебя настигнет. Только взял Пегашку за повод, чтоб отвести за арык, в укрытие, а тут щелкнул выстрел. Где-то около банка. Вроде, мимо прошла пуля. Нет. Не мимо. Заржал коротко, но со страшной болью Пегашка. Хотел вскинуться на дыбки и даже рванул из моих рук повод. Но только оторвался передними ногами от земли и тут же упал на снег. Весь — тяжелый и бессильный — грохнулся на морозную мостовую и застыл. Лишь копыта заелозили по белому настилу, словно он собирался опереться ими во что-то, встать еще. Не встал. Кончился Пегашка.

Что такое конь, когда люди умирали