Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого - Сергей Шведов

Ну и что? Византийская церковь также была «единой» с западной, что не мешало византийцам называть крест ставросом, алтарь – бомосом, попа – иереем, церковь – экклезией (или наосом), еретика – гетеродоксом, а поганого – этникоем. Византийская церковь не знала колокольного звона – этой «визитной карточки» православной Руси, зато его знал и знает католический Запад (вспомните только колокола собора Парижской Богоматери из романа Гюго). Точно так же дело обстояло с церковным пением» («Язычество христианской Руси»).

Во-первых, вынужден не согласиться с Прозоровым по поводу слова «крест».

Это, скорее, немецкое слово «крейц» происходит от славянского «креста». Выше я уже приводил цитату из Петухова по поводу слова «крест» и его происхождения. От себя добавлю, что есть и другая версия, восходящая к таким нашим словам, как «окрестности» и «кресало», сюда же можно отнести и «крестьян». Все они происходят от индоевропейского слова «крес», что означает «огонь». Как известно, на ранних стадиях земледелия оно было подсечно-огневым. То есть земля, которую готовили под пашню, просто выжигалась, а зола превращалась в удобрение. Таким образом, крест и по этой версии – символ небесной энергии, исходящей от Сварога-Рода, имеющего кроме всего прочего антропоморфную ипостась, то есть Ярилу. Крест – это символ яри, оплодотворяющей энергии. Далее, «папа» – слово не латинское, а греческое и означает оно «отец». Слово «церковь» действительно можно произвести от латинского «циркус», но само это слово произошло от славянского слова «круг», поскольку древние как славянские, так и христианские храмы строились на выложенном кругом фундаменте. Такую же форму имеют древние святилища на свежем воздухе. Скорее всего, эта форма религиозных сооружений восходит к понятию «обережный круг», тоже, к слову, вполне славянскому. Не могу также не откликнуться на примечание, сделанное Прозоровым к слову «гетеродокс», вот оно: «Впрочем, здесь в православной традиции сохранилась и калька с греческого «гетеродокс» – «инославный», в противоположность православному – ортодоксу. Само же слово «православный» было калькой греческого «ортодокс», в свою очередь бывшего калькой с… иудейского «иехудим», как ни грустно это будет слышать иным «славящим Правь» неоязычникам» («Язычество христианской Руси»).

Вообще-то слово «ортодокс» переводится с греческого как «правоверный», а отнюдь не «православный». Следовательно, слово «гетеродокс» переводится на русский язык как «иноверец». Что касается слова «инославный», то оно возникло, скорее всего, после того, как за русской церковью утвердилось название «православная». В представлении русского человека, даже современного, слова «верить» и «славить» отнюдь не синонимы. Что касается иудейского «иехудим», то не худо было бы уточнить, какой, собственно, язык имеется в виду – иврит или идиш? Не говоря уже о том, что само слово «иудей» означает религиозную, а не национальную принадлежность. В остальном с Прозоровым трудно не согласиться, ибо даже слово «поп» («папа», «отец») пришло к нам отнюдь не из Греции. Что, однако, вовсе не означает присутствие римского «следа» в крещении Руси. Зато «след» болгарский прослеживается очень даже четко. А начинается он от Кирилла (Константина) и Мефодия.

Вот что пишет об этом Вернадский: «В 863 г. Константин и Мефодий прибыли в Моравию ко двору князя Ростислава. История их деятельности там находится вне сферы настоящего труда, и нам следует ограничиться лишь некоторыми замечаниями общего характера… Щекотливость положения Константина и Мефодия происходила из того факта, что они были посланы в качестве миссионеров патриархом Константинополя в земли, традиционно относившиеся к юрисдикции папы римского. Если бы братья по прибытии в Моравию настаивали на ее духовном подчинении Константинополю (в чем, видимо, их инструктировал Фотий), они бы нарушили канонический порядок. Но они ничего подобного не сделали, будучи наполнены истинным христианским духом, а не соображениями церковной политики. Их целью было организовать славянскую церковь в Моравии, а не расширить границы византийского патриаршества. Противостояние, которое они встретили сразу же, исходило не из Рима, а от германского духовенства. Поскольку последнее канонически было подчинено папе, то именно к папе и обратились Константин и Мефодий за подтверждением их полномочий в Паннонии. Теоретически, во власти палы было организовать новую епархию в Паннонии, независимо от любых протестов епископа Зальцбургского. Действительно, немцы ставили на пути братьев столько препятствий, сколько могли. Как германское, так и итальянское духовенство яростно сопротивлялось использованию славянского языка в церковных службах.

В 868 г. Константин и Мефодий отправились в Рим с целью защитить права славянского языка, эта миссия имела полный успех, и папа Адриан торжественно возложил копии славянских литургических книг на алтари некоторых римских церквей. К этому времени здоровье Константина было сильно расстроено неустанными трудами, и он умер в Риме после получения высшего монашеского чина (схимы) под именем Кирилл (869 г.). Мефодий готов был продолжать труд в одиночку, и в 870 г. папа Адриан посвятил его в сан епископа Паннонии с епархиальным центром в Сирме (Митровица). Казалось, что дело славянской церкви обеспечено, но в это время в Моравии произошел дворцовый переворот. Немцы искусно воспользовались разногласиями между князем Ростиславом и его племянником Святополком. С помощью немцев Святополк арестовал своего дядю и сам захватил моравский трон. Вскоре немцы предали его и вторглись в Моравию. Лишь в 874 г. Святополку удалось изгнать их и восстановить свою власть.

Сопротивляясь немцам политически, Святополк был готов к компромиссу с ними в делах церковных. Он признал Мефодия архиепископом, но в то же время пользовался советами германского священника, Вихинга. Вихинг противился славянским литургиям и ветвистыми путями вел интриги против Мефодия, посылая на него доносы папе. Мефодий еще раз отправился в Рим, и хотя ему удалось оправдаться перед папой, тот, чтобы не вызывать раздражения немецких прелатов, постепенно стал сокращать использование славянского языка в моравской церкви. После смерти Мефодия (885 г.) в Моравии прекратилось использование славянского языка для литургических служб. Последователи Мефодия были изгнаны из страны и вынуждены были найти убежище в Болгарии» («Древняя Русь»).

Таким образом, последователи Мефодия, укрывшиеся в Болгарии, вполне могли принести с собой латинские слова, насторожившие Прозорова, а из Болгарии они попали на Русь с помощью все той же Ольги. А к принятию христианства Владимиром они настолько утвердились в церковном обиходе, что греческие аналоги просто не сумели их вытеснить. Эта версия вполне укладывается в официальную концепцию и представления о той роли, которую сыграли в истории православной церкви и русской культуры Кирилл и Мефодий. Но есть и еще одна версия, выходящая за эти рамки. Латинская терминология была привнесена в церковную жизнь Вещим Олегом. Олег, по моему убеждению, был франком и христианином. Вы скажете, хорош христианин, который клянется Перуном и Велесом! Но все дело в том, что лэд из рода Рюэргов, потомок Меровингов, вполне мог придерживаться той версии христианства, в которой почитание богов, ныне называемых языческими, было совершенно обычным делом. Ведь Велес и Перун были всего лишь ипостасями Сварога-Рода-Световида-Саваота-Саваофа. Вспомните, наконец, двор легендарного короля Артура, который, по моему мнению, является литературной копией короля Драгобера II. При этом дворе хорошо себя чувствуют как христианские епископы, так и языческие жрецы, в частности друид Мерлин. С точки зрения позднего христианства соседства недопустимое, однако у современников Олега на этот счет могло быть иное мнение. Не исключаю также, что вместе с лэдом Фульгом на Русь пришел и культ Драгобера, который к тому времени еще не был канонизирован римской церковью. Этот сын бога Ярилы и внук Лады-Живы, я имею в виду Драгобера, не мог восприниматься как чужой в славянской среде, где почитание ярманов, сыновей бога было делом обычным.

Вот что пишет о раннем христианстве Рыбаков: «Христианство отличалось от язычества не своей религиозной сущностью, а только той классовой идеологией, которая наслоилась за тысячу лет на примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян или их соседей. Христианские миссионеры, шедшие к славянам или германцам, не приносили с собой ничего принципиально нового; они несли лишь новые имена для старых богов, несколько иную обрядность и значительно более отточенную идею божественного происхождения власти и необходимости покорности ее представителям. Мировоззрение же миссионеров не отличалось от мировоззрения языческих жрецов, колдунов и знахарей» («Рождение Руси»).