Захват Неаполя. Берёзы - Виктор Васильевич Бушмин

лет двадцати пяти, который оживленно, не смущаясь в ругательствах и непотребных сравнениях, поносил группу командиров арбалетчиков и пикинеров, отвечавших за охрану и оборону города и его предместий. Звали этого шумного и эмоционального человека Гвидо ди Монтефельтро. Рано лишившийся отца и мать, погибших в самом раннем его детстве от рук кровожадных гибеллинов, он буквально с молоком матери впитал в себя патологическую и животную ненависть к ним и всему, что было связано с императорами, семейством Гогенштауфенов и… Тут можно до бесконечности долго перечислять, ведь кровавое безумие гражданской войны, истязавшее благодатную землю Италии вот уже на протяжении нескольких столетий, так круто перемешало всех и вся, что уже никто и никогда не сможет дать четкий и правильный ответ: кто и за что виноват. Люди убивали людей, плодя новые и новые поколения мстителей и пополняя ими ряды сторонников папы Римского и республики или императора, империи и тирании.

– Я вас искал, синьор ди Монтефельтро. Вижу, что вы время даром не теряете… – Ги посмотрел на бледные и растерянные лица подчиненных, которым итальянец устраивал, судя по всему, грандиозную взбучку. – Прошу прощения у синьоров капитанов, но мне придется похитить на пару часиков вашего предводителя.

Капитаны пикинеров и арбалетчиков вздохнули с явным облегчением, ведь, как им казалось, не было ничего страшнее на свете, чем попасть под горячую руку к свирепому, но справедливому Гвидо.

Де Леви раскланялся с ними, они развернулись и стали шумно спускаться вниз по витой лестнице, их шаги были такими быстрыми, что походило на бегство нашкодивших ребятишек от грозного сторожа в саду.

– Бездельники, лодыри и пьяницы… – проворчал Гвидо, бросая на француза удивленный взгляд. – Чем могу помочь вашей милости, экселенце?..

– Крайне важное дело, ступайте за мной… – Ги кивнул ему и стал подниматься вверх по лестнице.

Они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж донжона и со скрипом распахнули тяжелую, окованную железом, дубовую дверь. В нос им сразу же ударил тяжелый запах винных паров, дым горящего камина, чуть кисловатый аромат горевших на стенах смолистых факелов и ароматы только что приготовленного мяса, обильно сдобренного специями и чесноком.

Ги поздоровался, подошел к столу и, выдвинув тяжелый стул с высокой резной спинкой, плюхнулся на него.

– Всем честным сеньорам доброго вечера! – Произнес он.

Гвидо ди Монтефельтро широко заулыбался, прикрыл за собой двери и уселся на свободный стул, превратившись в слух.

Мишель прервал свою оживленную беседу, больше смахивающую на спор двух подвыпивших мужчин, которую он вел с одним из капитанов его отряда, посмотрел мутноватым от выпитого вина взглядом на рыцаря и, улыбнувшись. Ответил:

– Слава Богу, Ги, что ты пришел, наконец!.. – Он сделал рукой жест слугам, те кинулись разливать вино по кубкам и нарезать еще дымящееся мясо. – Гвидо, рад тебя видеть! Слышал твой грозный рык на втором этаже, но решил не мешать, а то и нам бы перепало на орехи!..

Ги деловито вынул свой кинжал, взял со стола второй, украшенный серебряной ручкой с тонкой чеканкой и орнаментом в виде извивающейся змеи, ловко поддел большой и жирный кусок кабаньей ноги и, бросив его на свою огромную серебряную тарелку, всю исцарапанную ножами, но вычищенную до зеркального блеска, жестом пригласил к трапезе Гвидо, посмотрел на Мишеля и ответил:

– Соколы мои вернулись… – он вцепился зубами в мясо и оторвал от него приличный кусок, который стал торопливо жевать. В нем проснулся звериный голод и в эти моменты он не мог ни о чем думать, тем более разговаривать.

Мишель посмотрел на него, подмигнул собеседнику, которого звали Козимо де Кавальканти, и сказал:

– Ну, и как они?..

Ги прожевал мясо и с трудом проглотил кусок, потянулся за кубком и, взяв его, стал запивать застрявший в горле кусок большими и жадными глотками.

– Хорошо. – Ответил, наконец, он и вытер мокрые от вина и жира губы рукавом своего камзола. – Сегодня они, наконец-то, стали настоящими рыцарями…

– Не понял?.. – Мишель удивился и поднял вверх брови. – Как это? А кто они, прости, были до сего дня? Разве не рыцарями?..

Ги усмехнулся:

– Молокососами были они, вот кем! Сегодня же, слава Господу и архангелу Мишелю, – он перекрестился, – они смогли, наконец-то, не только вступить в бой с численно превосходившим отрядом гибеллинов, но и разгромить их! Теперь, друг мой, не грех и выпить по этому поводу!..

– Во как! Гляди-ка, Кузьма! – Мишель толкнул локтем в бок своего капитана. Тот весело засмеялся. Русичу нравилось, что итальянское имя «Козимо» так было похоже на русское «Кузьма».

Вообще-то, здесь не мешало бы рассказать об этом капитане.

Козимо де Кавальканти был младшим сыном знаменитого, знатного и весьма древнего рода, поговаривают, что они ведут свое родство толи от Цезаря, толи от Августа, толи от какого-то знатного римского патриция и военачальника. Последнее, кстати сказать, было ближе всех к истине. Ну, так мы не об этом.

Юный Козимо отличался какой-то удивительной напористостью, настойчивостью барана и жаждой к постоянному протесту. Он протестовал и спорил во всем – от умывания по утрам и занятий грамотой, до, когда вырос и повзрослел, политики, рыцарской этики и культуры, поэзии и любви. Да-да, даже любви!

Между прочим, чтобы не прослыть голословным, следует заметить, что Козимо был весьма одаренным юношей. Он довольно-таки сносно научился рисовать, даже пробовал расписать местную церковную капеллу (правда бросил – как он сказал: остыл!), прославился талантливостью своих рифм, но и здесь его переменчивая, ищущая и протестная натура дала о себе знать – как-то утром он проснулся, сгреб в кучу все пергаменты со своими стихами (некоторые потом утверждали, что он сжег очень красивую поэму о любви), взял их, да и поджег в камине…

Мать его вздыхала и тайком молилась, выпрашивая у Господа спокойствия для своего младшего сыночка, но Творец был, почему-то, глух к ее просьбам и заваливал голову юноши все новыми и новыми прожектами.

Семья Кавальканти издревле (так уж почему-то сложилось) поддерживала императоров, за что ее причисляли к гибеллинам. Наш Козимо и тут решил выступить против всех – он разругался с отцом, дядей и братьями, объявил их антихристами и демонстративно поступил в папские войска. Тут, надо сказать, ему неслыханно повезло!

Еще бы! Знатный отпрыск древнего гибеллинского рода, Козимо де Кавальканти стал в одночасье живым символом и лозунгом всего того, к чему так долго стремились первосвященники – он показал, причем наглядно и на собственном примере, что дело папы и гвельфов правое и законное. Шуму-то было!..

При всем этом, Козимо проявил себя довольно-таки толковым и