Земля обетованная - Андре Моруа

– Милый Кристиан, – сюсюкала она, – как я рада видеть вас у себя, наедине со мной. Я обожаю ваши книги! Вот уже десять лет, как я мечтаю узнать вас поближе, чтобы послушать рассказы о вашем творчестве. Но я не осмеливалась… ваша жена так пугает меня. Да-да, уверяю вас, я очень боюсь Клер. Она меня не любит… ах, совсем не любит, и я не могу ее упрекнуть в этом. Бедная крошка когда-то попыталась отбить у меня мужчину и потерпела поражение. Поэтому она до сих пор злится на меня, и это вполне естественно. Но давайте не будем говорить о Клер. Ведь меня интересуете только вы. Каковы ваши дальнейшие замыслы? Над чем вы сейчас работаете?

– Над несколькими эссе.

– Какая прекрасная мысль! Я обожаю эссе! И о чем же они? Расскажите, прошу вас. Мне не терпится узнать!

И Кристиан несказанно наслаждался трогательным вниманием слушательницы и соблазнительной доступностью женщины.

Франсуа Ларивьер пришел к Клер, чтобы от имени Ларрака обсудить с ней будущее Берти, и она пожаловалась ему на Роланду, сердито сказав:

– Когда-нибудь я ей выскажу прямо в глаза все, что я о ней думаю. Почему она так упорно старается разрушить мое счастье и в первом, и во втором браке? Что я ей такого сделала? Пускай спит, если уж ей так неймется, со всеми мужчинами Франции и Польши, но я хочу, чтобы она оставила в покое моего мужа!

Помолчав, Ларивьер сказал:

– Послушайте, Клер, честно говоря, мне трудно вам сочувствовать. Роланда не отбивает у вас мужей: вы сами их ей отдаете. Если кто-то и посягает на ваше счастье, то это вы, и никто больше. Чего вы желаете? Когда-то вы были замужем за человеком в своем роде выдающимся и оттолкнули его своей холодностью. И не убеждайте себя, что он вас бросил бы, даже если бы вы не выказали ему отвращения. Патрон и сейчас отзывается о вас с восхищением и уважением.

– Ах, мне тоже случается сожалеть об этом, – ответила Клер. – Как-то вечером, когда у нас ужинали члены франко-американского комитета, я слушала речь Альбера и была поражена его острым аналитическим умом и странной красотой его глаз.

– Да, милая Клер, но теперь вы признаёте ценность этих достоинств лишь потому, что потеряли их. Позвольте же дать вам совет. Вы разбили свой первый брак, но вам необыкновенно повезло со вторым – совсем другим, но таким же блестящим. Все женщины мечтают отнять у вас Кристиана Менетрие. Так не отдавайте его им, иначе вам еще раз придется горько пожалеть об этом.

Клер подалась к Франсуа, глядя на него горящими глазами:

– То, что вы сказали, я и сама твержу себе каждый день! Я хотела бы переделать себя, но как?

– Это можете сделать только вы одна. Я думаю, вам следовало бы отказаться от грез – сверхчеловеческих и нечеловеческих – и попытаться терпеливо строить простое человеческое счастье. Видите ли, жизнь, несмотря на свою кажущуюся сложность, очень проста. Иногда достаточно расхрабриться и резко повернуть руль. Судно может опрокинуться, а может и остаться на плаву. Во всяком случае, для вас настало время принять героические меры для своего спасения.

Ларивьер ушел, а Клер еще долго размышляла над сказанным. «Он прав, – думала она, – я просто обезумела. Бог дал мне все, о чем можно мечтать, а я все испортила. Теперь нужно спасти то, что еще может быть спасено. Я должна любыми средствами избавиться от того, что Маролль называет „механизмом саморазрушения“. Мой злейший враг – я сама. Но теперь кончено. Я не позволю Кристиану, которого люблю, которого боготворю, бросить меня ради какой-то Роланды».

И Клер, словно очнувшись от долгого похмелья, начала хладнокровно, методично раздумывать над планом кампании: «Прежде всего, никаких упреков, которые могут толкнуть моего бедного Кристиана, в том состоянии, до которого я его довела, на разрыв. Может быть, мне даже лучше уехать из Парижа, серьезно проанализировать свои чувства, восстановить прежнее душевное равновесие, вернуться успокоенной и снова завладеть им. Правда, уехать – значит оставить поле сражения Роланде. Ну и пусть! По возвращении я уж как-нибудь заставлю его забыть о ней».

На следующий день она объявила Кристиану, что доктор Крэ рекомендовал ей несколько дней абсолютного покоя и что она намерена провести их на юге, в Валескюре.

XLV

4 декабря 1937. – Долгая пешая прогулка в горах Эстереля. Сосны и утесы. Голые, чистые гребни гор. Прекрасное одиночество. Размышления. Усилие, чтобы подвести итоги. В чем заключалась моя главная ошибка? В том, что я требовала от жизни и от людей совершенства, которое им несвойственно. Нужно найти в себе мужество отказаться от заблуждений, признать свое поражение, перевернуть страницу и все начать сначала. Способна ли я на это? Думаю, что да, надеюсь, что да, потому что теперь страстно желаю не потерять мужа. Роланда оказала мне хотя бы эту услугу – показала цену того, чем я владею.

5 декабря 1937. – Господи, даруй мне силу стать простой! Господи, даруй мне силу стать доброй! Господи, избавь меня от постыдной заботы о самой себе! Господи, позволь мне забыть свои страдания и осознать, какие страдания причиняю я другим. Дай мне силы жить в Тебе и для Тебя, а не в себе и не для себя. Дай мне силы понять, что́ меня мучит и чем я могу ранить других. Господи, я чувствую, что готова встать и идти за Тобою. Так протяни мне руку Твою! Укажи мне верный путь! Тебе ведом мой грех, Господи, – это гордыня. Я страдала от нее с самого детства. Возмечтала о том, чтобы стать больше чем женщиной. Теперь я поняла свою ошибку: до того как стать больше чем женщиной, нужно согласиться быть просто женщиной, смиренно принять долю супруги и матери. И я постараюсь, Господи, я обещаю Тебе, что постараюсь. Сегодня, 5 декабря 1937 года, я торжественно клянусь, что исправлюсь – ради себя, ради Тебя!

Вечером того же дня. – О мой обожаемый Верлен, чьи стихи и здесь со мной, как прежде; кто так верно выражал некогда мои мечты, – только ты сможешь сейчас так же верно выразить мое раскаяние.

Бог радости, Бог мира и добра,Всю меру слепоты моей и страха,Бог радости, Бог мира и добра,

Ты знаешь сам, Ты знаешь обо всемИ, что беднее всех я, знаешь тоже.Ты знаешь сам, Ты знаешь обо всем,Но все, чем жив, Тебе вручаю, Боже![104]

«Верлен был дурным человеком» – так говаривала мисс Бринкер. О да, моя дорогая мисс Бринкер, и я тоже, тоже была дурной женщиной. Но все же теперь, как и он, «я вся в слезах от радости волшебной».[105]

6 декабря 1937. – Под небом и на земле бывают странные совпадения. Вчера днем я написала молитву, рожденную моей болью. А сегодня вечером, читая оттиски «Новых эссе» Кристиана, которые взяла с собой, я наткнулась на эту страницу: «Молитва будет нечестивой, если целью ее является просьба к высшему Судии, коему ведомы все наши мысли, смягчить свой приговор. Что нового можем мы поведать Господу всеведущему? Но молитва будет чистой и действенной, если она произносится с желанием уподобить мысли молящегося образу Божьему, который живет в нас. Ибо тогда Судия воплощается в Обвиняемого. Судия становится Обвиняемым. И Обвиняемый становится Судией». И дальше: «Жертвоприношение агнца или девственницы Зевсу было всего лишь магическим ритуалом. Жертвоприношение человека, коим я являюсь, человеку, коим хотел бы стать, открывает путь к спасению. Наш идеал живет в нашей душе, как живут в ней наши страсти, и поэтому только примирение идеала с реальностью может привести к душевной гармонии, вне которой любая мысль становится хаосом, борьбой и страданием. Поверяя Господу в молитве наши желания, мы сами осознаем их; мы преображаемся; мы осуществляем наши собственные молитвы». И вот что написано в конце этого девятого эссе: «Кто приносит себя в жертву тому, что превосходит его понимание, – достигает высшей ясности, ибо жертвоприношение освобождает его от самого желания, которое он принес в жертву». И нынче вечером я чувствую с необыкновенной уверенностью, что в этом и кроется решение моей проблемы. Христос, и никто иной, сам приносит себя в жертву. И единственное жертвоприношение, доступное каждому из нас, – это наши собственные страсти. Сейчас, в два часа ночи, эти слова кажутся мне единственно верными, вдохновляют и укрепляют меня. Что-то я буду думать завтра утром?

8 декабря 1937. – Чудесное утро. Над бухтой, как яркие жужжащие пчелы, кружат гидросамолеты. Из своего окна вижу охряно-розовые стены провансальского городка, они блестят на солнце, среди мерцающих голубовато-зеленых олив. Письмо от Кристиана, которое разочаровало меня. Я угадываю, насколько он «оброландился». Как же слабы и наивны мужчины! Вчера я восхищалась Кристианом, способным написать о молитве и жертвоприношении слова, перевернувшие мне душу; и тот же Кристиан, встав из-за письменного стола, за которым он предложил нам идеал духовной жизни, отправится к доступной женщине, которая так умело льстит ему. Тягостный контраст! Мисс Бринкер была пуританкой, но она-то, по крайней мере, была целомудренна. А некоторые писатели присваивают себе право быть циничными в жизни и одновременно парить в своих произведениях над страстями, которым подчиняются. Но нельзя, как говорила моя мать, слизывать варенье со всех тартинок, а хлеб выбрасывать. И однако, настоящее жертвоприношение заключается для меня в том, чтобы любить мужа таким, какой он есть, безропотно принимая даже эту непоследовательность. Какой-то тайный голос во мне протестует: «Почему я одна должна страдать за нас обоих? Почему он тоже не ищет пути к совершенству?» Но это голос от лукавого. Спасение Кристиана должно быть достигнуто лишь его усилиями. А спасение Клер касается только Клер. «Исполняйте свой долг, а остальное предоставьте богам». И если Клер согласится на жертву, ничего не ожидая взамен, ни на что не надеясь, не ставя никаких условий, может быть, все остальное будет ей даровано в награду?