Фартовое дело - Леонид Влодавец

— Если печка тянет, — заметил Юрка, — можно и попариться! Зойка уж наверняка обрадуется! Она гигиену любит… Дай Бог, чтоб тут машинки не нашлось для стрижки, а то всех обкорнает…

— Я бы попарилась… — мечтательно произнесла Дуська, присаживаясь на банную лавку и откидываясь к темно-желтой бревенчатой стене из стесанных на три канта сосновых бревен.

— Му-у-у! — напомнила из-за стены корова.

— Это что, молоко, что ли? — спросил Юрка.

— Не видел? — усмехнулась Дуська. — В сарае стоит!

— Ну?! — Юрка вскочил. — Сейчас парного молочка сообразим!

Юрка зашел в сараюшку, отвязал корову и вывел во двор, поглаживая по шее и придерживая за рога.

— Хорошая, хорошая, — приговаривал он ласково и, отыскав в кармане надломанную немецкую галету, сунул ее в теплый коровий рот. Завоевав доверие коровы, Юрка привязал ее за рога к остаткам забора между сараем и баней, ополоснул вымя и ловко, как заправская доярка, взялся за коровьи титьки. Молоко зазвенело в чистенький, с клювиком подойник, который Дуська обнаружила в избе, пока Юрка привязывал корову.

— Хоть молзавод открывай! — восторженно бормотал Юрка, нежно поглаживая розоватое, пульсирующее коровье вымя. — Ну еще, хорошая… Ну еще, Ноченька!

— Чего ты ее, как бабу, уговариваешь?! — усмехнулась Дуська. — Я так и ревновать тебя стану!

— А она и есть вроде бабы, — сказал Юрка, хотя фраза эта принадлежала не ему, а покойной тетке Марфе. — Приголубишь — даст, не приголубишь, будешь рвать или тискать, больно делать — лягнет, а молока не получишь…

— Ишь ты! — съехидничала Дуська. — Значит, ты и по бабам, и по коровам спец!

— Кой-чего понимаю! — подмигнул ей Юрка, и Дуська громко бесстыдно хохотнула. Корову Юрка загнал обратно в сарай, а десятилитровый подойник, заполненный почти до краев, Дуська понесла в избу.

— Так, — сказал Юрка, по-хозяйски оглядывая помещение, — жить можно! Перво-наперво растопим печку!

— А молоко? — спросила Дуська, ставя подойник на пол.

— Его вскипятить надо, — сказал Юрка. — Скиснуть оно не скиснет, но холодное парное Клавке и немке нельзя — простыть могут…

Юрка настрогал финкой лучинок, принес охапку дров, а Дуська в это время выставляла из печи чугуны и сковородки, выгребала на заслонку кочергой пепел и горелые головешки. Не прошло и десяти минут, как печь разгорелась, пламя стало нежно лизать сводчатый под, греть кирпичи и лежанку.

— Во печь! — вскричал Юрка. — Не дымит, греется быстро… Мастер клал, точно!

Дуська тоже, пока суд да дело, не теряла даром времени. Она принесла ведро воды из колодца и налила в чугунок, самый большой, ведерный. Взяв его на ухват, она ловко поставила в печь. В остальные чугунки она разлила молоко из подойника и тоже отправила их в печку. В печь полетел портрет унылого Гитлера, «Feind hört mit»… Затем Дуська решительно шагнула к немецким койкам.

— Раскидывай! — велела она Юрке.

— Зачем? — Юрка не понял. — Одеяла, может, сгодятся…

— Все сгодится, только пропарить надо. Сейчас стащим все это в предбанник, в баню воды наносим, прокипятим капитально, чтобы всех фашистских вшей передушить…

— Ты прямо как Зоя… — усмехнулся Юрка.

— Про вшивость я, милок, и без всякой Зои знаю, и в детдоме с вошками воевали, и в армии… Как после фрицев на аэродром садимся — первое дело все ихнее из землянок долой, сено-солому — сжечь, хлорочки, карболочки, песочку сухого на пол… День прожили — санитарный осмотр по форме номер восемь, на вшивость. А бабам, у кого волосы, — особо сильный. Поварихе и подавальщицам — тройной. Вот так! Со вшой мы знакомы… А теперь еще, говорят, немцы какую-то туляремию завезли…

Юрка даже почесался. Когда он потащил к бане первую фашистскую постель, ему все время казалось, что на него уже напрыгало вшей и «туляремий», которые представлялись ему какими-то страшными ядовитыми и грызучими гусеницами. В предбанник он немецкое барахло не понес, свалил рядом с баней на снег и побежал за следующей постелью. Дуська тащила ему навстречу второй комплект белья, закатанного в тюфяк. Сделав по три ходки, они перетаскали немецкие постели к бане, а потом, отделив спинки от пружинных панцирных сеток, выволокли во двор койки. Потом Юрка начал вытряхивать сено из немецких тюфяков, а Дуська отправилась в бункер поискать хлорки или карболки. Пока она путешествовала по подземелью до медпункта и рылась там в немецких ящиках, пытаясь найти нужные средства по запаху, Юрка вытряхнул из тюфяков все сено, до последней трушинки, и поджег кучу трухи немецкой зажигалкой. Потом он натаскал в банный котел двадцать ведер воды и принялся растапливать печку. Наконец появилась Дуська, которой удалось обнаружить большую коробку с хлорамином. Часть хлорамина отправили в котел, куда Юрка стал впихивать немецкое белье, а основную массу забрала Дуська, которая промыла горячей водой и хлоркой всю избу: пол, потолок, стены, протерла пороги и подоконники, всю мебель. Пока она драила избу, Юрка придумывал, куда повесить прокипяченное белье. Наконец, после безуспешных поисков подходящей веревки, Юрка срезал кабель, ведущий, к одному из прожекторов, распорол его вдоль и вытянул из него несколько «жил» — полусантиметровой толщины медных проводов в резиновой изоляции. Из этих проводов Юрка соорудил шесть бельевых веревок, протянув их от избы до бани и забив в стены нужное число гвоздей. Вода кипела, кипела и работа…

В спецпомещении бункера № 3 ничего об этом не знали. Дуська, когда ходила за хлорамином, в спецпомещение не зашла, торопилась, и Клава с Зоей были в полном неведении, куда запропастились Юрка и Дуська. Зоя начала волноваться первая. Началось ее волнение с того, что каша, оставленная Дуське, остыла, а Зоя хорошо помнила, что Дуська ушла сразу после перевязки, не позавтракав.

— Куда ж ее унесло? — задала она вопрос в пространство, поглядывая на Клавины часы. — Что там три часа можно вдвоем делать?!

— Мало ли чего, — отозвалась Клава. Ей заметно полегчало, и ее охватило некое благодушное, безмятежное настроение, которое приходит к раненым, уверившимся в том, что все худшее позади и они непременно выздоровеют. «Не пропадут, — думала Клава уверенно, — Чавела, да еще вместе с Юркой…»

— Хоть бы там мин не было… — вздохнула Зоя, — а то Юрка разминировать возьмется…

— Они, если я правильно поняла, пошли через люк из дота? — произнесла Ханнелора. — Там прожекторная площадка, а неподалеку избушка, где жили прожектористы. Очень уютное место. Там нет мин. Скорее всего они задерживаются по другой причине…

Последнюю фразу Ханнелора произнесла с плохо скрытой иронией, и на лице ее появилась улыбочка, которую Зоя мысленно охарактеризовала как «похабную».

— Ты что имеешь в виду? — зло спросила Зоя.

— Маленькое предположение: сегодня утром вы увидели на груди вашей товарки синяк, верно? Могу сказать вам совершенно точно, хоть я и не специалист, — такие кровоподтеки получаются от очень сильных поцелуев в грудь…

— Что? — спросила Зоя ошеломленно. — Почему поцелуев?

— Очевидно, ваш мальчик созрел раньше, чем следует, а у вашей подруги доброе сердце… — усмехнулась Ханнелора. — Впрочем, это только предположение…

— Слышала? — воскликнула Зоя яростно, обращаясь к Клаве. — Слышала, что она болтает?

— Слышала… — сонно произнесла Клава. — Врет, ерунду городит…

Зоя попробовала не верить, но это не получалось. Немка попала в больное место. Вчера, когда Зоя сама себе призналась в том, что любит Юрку, она и в мыслях не имела, что Дуська может найти к Юрке ту дорожку, по которой сама Зоя ни за что бы не решилась пойти. Но сейчас ее память услужливо подбрасывала один за другим эпизоды и эпизодики, в которых содержались какие-либо подтверждения слов Ханнелоры. В первую ночь, позавчера, Юрка и Дуська оставались наедине — так! Потом, когда они с Юркой сидели и закусывали на немецких ранцах трофейными консервами, он так говорил, будто уже все знал о любви, даже то, что Зоя еще не знает… Так! Как испугалась Дуська, когда Зоя вернулась в бункер без него — чуть Клаве кашу в глаз не впихнула! Так! А как она обняла Юрку, когда тот наконец вернулся? «Черт с ними, с минами, лишь бы живой был!» Так! А как не понравилось Дуське, что Юрка отстранился от нее! А как торопливо она побежала за ним, когда они вчера ночью пошли искать продсклад! И сегодня Дуська явно не хотела, чтобы Зоя осматривала ей грудь… И как она обрадовалась, что Зоя приняла засос за гематому! Не-ет, Ханнелора, похоже, в чем-то права… А если права, то Дуська — последняя сука! Развращает малого… Зоя даже не могла найти нужных по этому случаю точных, ясных определений: «Бесстыжая… Проститутка… Курва! А еще небось партийная!»

— Клав, — спросила Зоя, — а Евдокия в ВКП(б) состоит?

— В комсомоле раньше была, — ответила Клава, — а сейчас как у нее с партийностью, не знаю… Я ведь ее с самого детдома не видела, а за всю войну первый раз увидела, когда сюда летели… А ты чего, половую распущенность ей пришить хочешь? В партбюро полка жаловаться?