Фартовое дело - Леонид Влодавец

— Вот ты какой… — сказала Ханнелора с неподдельным изумлением, — ты, я смотрю, бывалый человек, анфант террибль!

— Чего? — спросил Юрка. — Какой инфантерист? Это у вас инфантеристы, а у нас — пехота…

— Ха-ха-ха! — тихонько засмеялась Ханнелора. — Адорабль!

— Сама дура! — бросил Юрка, и немка засмеялась еще раз. — Чего ржешь?!

— Пардон, миль пардон, мон шер! — отдуваясь от смеха, сказала Ханнелора. — «Анфант террибль» — это по-французски «ужасное дитя». А ты, как видно, учил в школе немецкий?

— В жизни бы не учил, — прошипел Юрка, — только из-за войны… Я в школе еще и не начинал немецкий учить, я вообще вон скоро два года как не учусь… Немецкий — это для дела: «Цурюк! Ваффен хинлеген! Хенде хох! Нидер! Ауф! Панцер, флюгцойг, каноне, машиненгевер, машиненпистоле».

— Иностранные языки надо знать, дружок! — сказала Ханнелора. — Как говорил уважаемый вами еврей Карл Маркс, они являются оружием в жизненной борьбе…

— А ты что, Маркса читала? — спросил Юрка.

— И Энгельса тоже. Между прочим, Энгельс в свое время терпеть не мог Россию. Многие его выражения очень импонировали фюреру. Кое-что я помню наизусть: «Нация, которая может выставить максимум двадцать-тридцать тысяч человек, не может иметь голоса»… Это он о Польше. Прекрасно сказано! Это из письма Марксу в Лондон двадцать третьего мая тысяча восемьсот пятьдесят первого года. Или вот образец его рассуждений о России: «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку. Несмотря на свою подлость и славянскую грязь, господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар»… Письмо было издано еще в тринадцатом году, еще до Первой мировой войны, в Штутгарте.

— Врешь ты все! — воскликнул Юрка. — Фашисты их в огонь бросали и жгли! Книги, конечно…

— Это штурмовики, они тупые и некультурные лавочники. В Петербурге их называли черносотенцами, а в Москве — охотнорядцами. Все их идеи не поднимаются выше пива, сосисок с капустой и толстой Гретхен с вот таким бюстом. Это человеческий материал, на котором должен возрасти сверхчеловек, тебе это, конечно, не понять… Ты сколько лет учился в школе?

— Четыре года, — буркнул Юрка, — вы, сволочи, помешали, немцы!

— Да, тогда ты еще ничего не понимаешь… Для тебя война — это игра… Отчаянная, опасная, но всего лишь игра… Когда мне было семь лет, я мечтала уехать на фронт и лечить русских солдатиков, которых поранили немцы! Хотя при всем этом я не переставала чувствовать себя немкой. Из-за вас, большевиков, я не успела стать смолянкой. Батюшка хотел отдать меня в Смольный институт… Тот самый, где большевики устроили свой штаб… А ведь еще в пятнадцатом году он привозил меня туда и показывал: «Вот здесь ты будешь учиться, Аннушка!» Как это противно, когда не сбываются мечты…

— Противно? — сказал Юрка. — Значит, ты окончила бы Смольный институт, стала бы баронессой или там графиней, а мой батька должен был батрачить как батрачил? Он тогда мечтал всего-навсего на приказчика в городе выучиться! Я уж и не знаю, что это такое за должность… А после революции он летчиком стал, офицером, можно сказать по-вашему…

— Значит, твой отец летчик? — довольно равнодушно отреагировала Ханнелора. — Офицер… Где же он сейчас?

— На фронте воюет, долбает вас с воздуха! — зло и весело ответил Юрка. — Может, уже и полковник…

— Полковник… — задумчиво рассматривая Юрку, произнесла Ханнелора. — Во время Гражданской войны из России в Германию изредка приезжали беженцы, дети полковников, генералов. Они были плохо одеты, может быть, даже хуже, чем ты сейчас, но они были образованны, знали иностранные языки, они никогда не позволили бы себе сказать при женщине неприличное слово…

— Надоела ты с этими разговорами… — плюнул Юрка. — Все равно мы вас, фашистов, расшибем, и духу вашего вонючего тут не будет. И в Германию придем, разочтемся!

— Да… — приглядываясь к мечущим молнии Юркиным глазам, сказала Ханнелора. — Если вы туда придете…

— Придем! — уверенно сказал Юрка. — Не мы, так другие…

— И вы будете расстреливать немцев, жечь дома, топить детей и насиловать женщин?

— Отплатим, — сказал Юрка, — за все сосчитаемся! Товарища Тельмана из тюрьмы выпустим, других коммунистов. Социал-предателей перевоспитаем, а кого надо, если он и так честный рабочий, — сразу отпустим… А фашистов к стенке всех поголовно.

— За список национал-социалистов голосовало большинство немцев. Гитлера выбрал народ…

— Знаем, — насмешливо заявил Юрка, — голосования всякие буржуйские… Там надули, там подкупили, там запугали… Если б тогда коммунисты с социал-демократами у вас объединились в Народный фронт, как у французов, так и не прошли бы ваши гитлеры…

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Ханнелора. — Тебе же тогда трех лет не было?!

— Да это у нас комиссар объяснял, еще в позапрошлом году. Дед Андрей его спросил, когда в Германии пролетариат поднимется, а комиссар сказал, что в настоящее время пролетариат идейно расколот и в значительной степени одурманен демагогией…

— Господи… — воскликнула Ханнелора. — Какая наивность! Пролетарий продает рабочие руки… Слышал такое сочетание слов? Между прочим, вполне марксистское. Продает! Получает деньги, копит их, и главная его цель — получить побольше денег, а вовсе не социализм. Он работает ради того, чтобы суметь открыть собственное дело, вот зачем! А вы, большевики, украли эту мечту, уничтожили ее и заменили какой-то еврейской утопией о коммунистическом рае, где всего у всех будет поровну: у гения и у кретина, у недоразвитого негритоса и у белого европейца…

— Нечего тут агитировать! — сказал Юрка в сердцах. — Вот так небось и своим рабочим мозги забили… Вон Пушкин на четверть негром был, а что же он — недоразвитый? А его прадед вовсе черный, а как прославился! А царь Николашка был немец больше чем наполовину — и дурак!

— О, да ты сведущий человек! — усмехнулась Ханнелора. — Это ты помнишь с четвертого класса? Я смотрю, что ты ненавидишь немцев даже больше, чем следует правоверному марксисту… Так ненавидели немцев лабазники, которые в четырнадцатом году разгромили германское посольство в Петербурге…

— Лабазников и кулаков мы уж давно ликвидировали… — сказал Юрка. — А коммунистов немецких я как братьев люблю!

— Ну хорошо, значит, всех немцев, кроме коммунистов, ты решил истребить?

— Почему? — возмутился Юрка. — Ты не передергивай! Фашистов! Фашистов истребить надо. Что от вас, польза нам какая-то была?!

— Если строго говорить, была России от немцев польза. Кто первым из русских обошел вокруг света? Крузенштерн! Кто открыл Антарктиду? Беллингсгаузен! Кто исследовал моря в тех местах, где проходит ваш знаменитый Севморпуть? Литке и Врангель! Кто написал самые известные комедии восемнадцатого века в России? Фон Визин! Кто построил укрепления Севастополя в Крымскую кампанию? Тотлебен! Кто был одним из героев тысяча восемьсот двенадцатого года? Фигнер! Кто сменил Кутузова в тысяча восемьсот тринадцатом году? Витгенштейн! Кто, наконец, был руководителем челюскинцев? Шмидт! Кто поднял в пятом году бунт в Севастополе? Другой Шмидт! Кто написал «Последний день Помпеи»? Карл Брюллов! — Ханнелора сыпала немецкими фамилиями, как из дырявого мешка. Юрка даже опешил.

— Да у твоего Пушкина любимого были два лучших друга: Дельвиг и Кюхельбекер! — еще раз ударила Ханнелора и посмотрела на Юрку с презрением, как на существо низшей расы. «Пристрелит! — мелькнула у нее торжествующая мысль. — Конец всем мукам! Боже пресвятый, не оставь рабу твою, болярыню Анну!»

— Я же тебе, дуре, — с неожиданным спокойствием ответил Юрка, — говорил, что немцев ненавижу только фашистских, а другие пусть себе живут… если я буду в бою думать, что на меня с автоматом бежит Шуман или там Гёте, так и воевать нельзя…

— Ты что, читал Гёте?

— Не… — сказал Юрка, — но комиссар нам один документ читал, где говорилось, что Германия дала миру не только Гитлера и Геринга, но и Бетховена, Баха, Гегеля, Гёте, Шиллера, Шумана и еще кого-то…

— А чье вот это стихотворение? «Горные вершины спят во тьме ночной…»

— Лермонтова…

— А это, между прочим, перевод стихотворения Гёте «Ночная песнь странника», написанного еще в тысяча семьсот восьмидесятом году, за тридцать четыре года до рождения великого русского поэта, правда, шотландца по происхождению…

— Так ты что, у нас и Лермонтова забрать хочешь? — прорычал Юрка.

— А у вас нет ничего своего, — издевалась Ханнелора. — Вы не нация, а совокупность наций, самых разных: германцев, иранцев, финнов, тюрков… Вы Иваны, не помнящие родства! Ваше государство основано викингами, варягами, то есть северогерманцами. Ваши обычаи — смесь скифской дикости, восточной деспотии и германского порядка…