Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер

И все жали руки Квашникову.

– Пойдемте, господа, позиции осматривать! Теперь уж он мирный.

И он указал на поля и горы.

Мы сошли со стены и вышли на дорогу через выездные ворота.

XLVIII

Серый утренний туман застилал горы, на которых по временам вспыхивали то там, то здесь огоньки выстрелов и жужжали, никого не задевая, какие-нибудь шальные пули. Дождь перестал. Мы пошли около крепостных стен.

Всюду на валу белели, валялись голые трупы.

Под ружейным и картечным огнем черкесы успевали раздевать убитых, с быстротой и ловкостью записных мародеров, и уносили платье.

Сначала они, в пылу битвы, не забывали уносить и трупы убитых, но затем, когда огонь стал невыносим, они только их раздевали, а самые тела бросали гяурам.

То там, то здесь белели кучки мертвецов. Очевидно, что около убитого, которого желали унести, возилось несколько смельчаков, которые сами ложились мертвые около своего товарища.

В особенности много трупов лежало около бастионов. Здесь работали «гарнатки» Квашникова.

И в каких странных позах падали и умирали, сражаясь за свои родные горы, эти страдальцы-фанатики. Один весь вытянулся на коленях и приподнял руки к небу. Другой весь съежился и закрыл голову руками. Третий сжал кулак и поднял его, точно грозит врагу, которого уже не видят его потусклые стеклянные глаза.

На многих трупах были язвы и следы ужасной заразительной болезни, которая свирепствует между всеми горцами.

Но всего ужаснее, невыносимее было смотреть на те страшные раны, которые нанесли казацкие шашки, солдатские штыки и осколки квашниковских «гарнаток».

В особенности никогда не забуду одного трупа, который лежал у самой крепостной стены. Это был рослый, красивый брюнет с длинными черными усами и с бритой головой, которая вся была точно выкрашена синей краской. Этот красавец, очевидно, схватился правой рукой за стену крепости, и эта рука была отрублена почти по самый локоть. Она торчала прямо к небу своим кровавым отрубком, из которого выглядывала бледно-розовая расхруснутая кость. В то же время на груди этого трупа зияла огромная сквозная рана от осколка гранаты.

Очевидно, в то время, когда он падал с отрубленной рукой, прямо в грудь ему прилетел осколок гранаты и пробил ее насквозь.

– Мгновенная смерть! – заметил Боровиков, глядя на этот труп.

Мы ничего не сказали и молча хотели двинуться дальше; но в это время Квашников, который шел впереди нас, вдруг остановился, приподнял палец кверху и начал всматриваться, глядя на восток, где были завалы.

Там мы увидали дымки, и отдаленные выстрелы долетели до нас.

– Господа! – вскричал Квашников радостно. – Это идет к нам выручка… ей-богу, выручка!

И с радостным лицом он почти побежал назад, в крепость.

«Неужели же, – подумал я, – он боится, что мы и теперь не отсидимся!»

XLIX

Когда мы пришли в крепость и я вскарабкался по дрянной каменной лесенке на стену, то на ней уже устанавливали большие пушки и Квашников, все такой же черный, окровавленный, суетился и хлопотал около них.

– Что это? – спросил я его, когда установка кончилась, и пушки были заряжены ядрами. – Для чего это?!

– А это, – ответил он, отирая или, правильнее говоря, растирая пороховую грязь и копоть по лицу, – это ваша премудрая артиллерия наконец придумала прислать нам из склада порядочные пушки. Она, вероятно, думала, что они больше не нужны, и жестоко ошиблась.

И затем, подскочив к пушке, он весело закричал:

– Первая, пли!

Фейерверкер подскочил с фитилем, приложил его, и выстрел грянул.

С тихим визгом, посвистывая, полетало ядро и исчезло за завалами.

– Вот теперь посмотрим, черти, как вы встретите нашу выручку!

– Неужели вы думаете, что к нам идут на выручку? – спросил я.

– Смотрите! Смотрите!.. Видите?!

И действительно, я увидал вдали, как медленно к нам подвигалось какое-то войско.

«Это батальон Т. карабинерного полка», – подумал я.

Но навстречу нашим спасителям летели густо выстрелы из-за завалов.

– Вторая, пли! – скомандовал Квашников.

И выстрел снова грянул.

– Третья, пли! Четвертая, пли! Первая пли!

И наша только что поставленная батарея начала посылать одно ядро вслед за другим не переставая.

– Ага, черти! Начали прятаться! Боитесь ядер! – И он самодовольно обратился ко мне и в промежутках между оглушительными выстрелами начал объяснять, что ядро не так опасно, как картечь, но когда летит оно, то наводит невольный страх. – Оно, знаете ли, как баба: немного натворит, да крепко нашумит. Летит, знаете ли, с этаким свистом, гулом… А картечью нельзя теперь… картечью своих перестреляешь…

Но я не слушал его и весь был поглощен тем, что совершалось впереди нас.

L

При тусклом свете пасмурного дня медленно подвигались к нам наши защитники. Но мне казалось, что скорее мы их защищаем, чем они нас.

Это была горстка, какая-нибудь сотня солдат. Впереди несли знамя, и шел хромая окровавленный барабанщик. Вокруг довольно стройно сгруппировалась маленькая колонка.

Иногда горцы выскакивали с бешенством из-за завалов и бросались с обнаженными шашками на эту горстку, но тогда она быстро строилась в каре, и солдатики молча выставляли штыки, на которые (странное дело!) не осмеливались бросаться фанатизированные дикари.

А Квашников между тем усердно посылал ядро за ядром.

– Знаете ли, господа! – сказал он. – Теперь не худо бы сделать маленькую вылазку и взять хоть бы два завалика.

И я в качестве ординарца побежал доложить об этом полковнику.

Через полчаса рота 60-го