Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер

ХLII

До сих пор аулы на вершинах молчали. Их вовсе не было видно в темноте темного вечера. Вдруг на ближайшей горе Кара-тау заблестели огоньки и захлопали выстрелы.

– Это старцы и дети надумались помогать своим вождям, – сказал Квашников. Пули чаще начали пролетать мимо наших ушей.

– Вот если бы у них были пушечки три, четыре… хотя бы трехфунтовых, то нам бы пришлось нехорошо. Но где им, горной дичи, иметь пушки, когда мы… мы… великие россияне… – Он не договорил.

Солдат, стоявший подле него с банником и приготовившийся заряжать пушку, громко охнул, выронил банник и схватился обеими руками за плечо, из которого кровь била ключом.

– На перевязочный! – скомандовал Квашников, и другой солдат подхватил и повел раненого.

Но только они подошли к краю стены, как пуля ударила ведшего в затылок, и он, опрокинувшись плашмя, остался на стене, а раненый полетел вниз.

– Заряжай, ребята, живей, живей! Живо, пли! – закричал Квашников.

– И чего они, с… дети, лезут сюда! – обратился он ко мне после выстрела. – Ведь здесь ворота замурованы… Смотрите!

И он указал на целую груду камней, которая лежала позади ворот.

– А если бы они, мухтанские олухи, догадались бы разбить северные ворота, то это бы они любехонько сотворили и ворвались бы, анафемы, непременно ворвались бы!

В это время налево от нас поднялось какое-то движение, какая-то суматоха, женский визг. Что-то несли белое… Что такое?

Оказалось, что в то время, когда неприятель наседал самым отчаянным образом на стену, вдруг явилась туда Ольга Семеновна, вся в белом, с распущенной косой и с крестом в руках. Красковский тотчас же схватил ее в охапку и спустил вниз.

После она объясняла нам мотивы своего появления:

– Вдохновлять, воодушевлять и встретить смерть в рядах храбрых, – говорила она.

– Просто у бабы закружилась голова, и она со страху на стену полезла, – объяснял при этом ее супруг.

Но только что Красковский успел препроводить в безопасное место Ольгу Семеновну, как раздались крики, и завязалась суматоха в самой крепости, позади нашей стены.

XLIII

Около сарайчика на земле лежало что-то белое. Кругом столпились люди. Несколько фонарей освещали это белое.

В это время мимо нас пробежал Ленштуков.

– Убили! Совсем! – проговорил он.

– Кого убили?! – вскрикнул я, и мне тотчас же представилась Марья Александровна, бледная, убитая, лежащая на земле.

– Позвольте мне отлучиться, – вскричал я, обращаясь к Салматскому, но Салматский вместе с двумя товарищами был занят сталкиванием новой лестницы, которую приставил к стене неприятель.

Не дожидаясь ответа, я почти спрыгнул со стены и с замирающим сердцем бросился к толпе. Я растолкал ее.

На земле лежала наша «хохотушка».

Пуля ударила ей прямо в сердце. Кровь медленно текла из раны. Глаза были сжаты, брови высоко приподняты, полураскрытый рот улыбался. Она как будто хотела захохотать.

– Блаженная смерть! – кто-то проговорил из толпы.

– Господа! Господа! – заторопил Винкель. – Что же мы стоим?! К делу, к делу! Защитников мало! Бери, неси ее в лазарет, в мертвецкую!

Несколько пуль прожужжало мимо наших ушей.

– Позвольте! – вскричал я. – Да где же остальные?

– В хорошем, безопасном месте, под блиндажами, в погребе.

– А это что же?!

– А это вот… сумасшедшая Ольга Семеновна, сама вскочила и ее увлекла. Сама уцелела, а эта несчастная…

– А Марья Александровна где?

– Она в лазарете, на перевязочном. – И он махнул рукой и отправился на свой пост.

Я тоже быстро пошел опять на стену, в ад кромешный, и опять кругом меня захлопали, загремели выстрелы, и опять нескончаемое: «Алла! Алла! Алла! Алла!»

XLIV

Всю ночь до утра продолжалась эта отчаянная возня. Порой, на несколько десятков минут, на каких-нибудь полчаса она как будто затихала. Выстрелы почти прекращались. Неприятель не лез как бешеный на стены, и даже его фанатичное «Алла!» замолкало.

(Так замолкает надоедная боль в ране, и больной отдыхает на несколько минут до нового, более жестокого приступа.)

С нашей, восточной стороны, впрочем, нападение давно уже ослабело и наконец совсем затихало. Пушки, или, правильнее говоря, картечь, сделала свое дело и успокоила неугомонных.

Но эти неугомонные устроили из камней завалы и залегли шагах в 30 или 40 от стены.

На рассвете все кругом крепости успокоилось. Наступило полное затишье. К нам пришли Винкель, Красковский и еще несколько офицеров.

– Кажется, отхлынули, – сказал Красковский.

Салматский заглянул за край стены, около которой выдавался бастион.

– Ваше благородие, – проговорил он шепотом, – их здесь видимо-невидимо у самого бастиона. Во! во! во! Ровно тараканы… У-у сколько!

Я тоже выглянул из-за стены. Но в то же самое мгновение град пуль полетел в меня и что-то обожгло мне левую руку выше локтя.

Я схватился за рану, по руке струилась кровь.

– Ступайте скорее на перевязочной пункт, – вскричал Красковский.

Но я почти не чувствовал боли; вероятно, от сильного возбуждения.

– Нет! Зачем? – сказал я. – Перетяните мне только руку. – И я вынул и подал ему носовой платок.

Он добросовестно перевязал мне рану, затем вынул свой платок и хотел подвязать мне руку.

Я было воспротивился ввиду того, что и сам он может быть ранен, и платок может понадобиться.

– Да у меня их целых три… Я ведь учен и запаслив.

Квашников также заглядывал вниз за края стены, и