Игра королей - Даниэль Дакар

— А ты подумай, Кот. Подумай. Права — штука хорошая, но они всего лишь производная от обязанностей. Получив мужские права, женщины были вынуждены принять на себя и мужские обязанности тоже. В значительной степени освободив от них мужчин. К их полному — поначалу — восторгу. Кто ж откажется от уменьшения нагрузки? Опасность этого уменьшения разглядели далеко не сразу. Очень долгое время никому не приходило в голову связать возложение на женщин мужских изначально обязанностей по созданию и поддержанию материального благополучия семьи с резко возросшим числом разводов. Дальше — больше. Очень быстро (в историческом масштабе, конечно) многие до сего момента незыблемые нормы мужского поведения, как-то: уступить женщине место в общественном транспорте или придержать перед ней тяжелую дверь — становятся в некоторых странах юридически опасными. Вывод был сделан мгновенно: не будь мужчиной — не попадешь под суд! А под суд-то никому неохота. И начинается деградация. Деградация мужчин как сильного пола. Впрочем, женщины тоже получили больше, чем рассчитывали, и не совсем то, что предполагали изначально. Или — совсем не то. Формально феминизм освободил женщин. На практике же произошло прямо противоположное, ведь женские обязанности никто у женщин забирать не спешил. Что вполне естественно: мужчины-то за женские права не боролись. Женщина может все сделать сама? Так пусть сама и делает!

Коммуникатор был предусмотрительно включен на запись, дома можно будет проанализировать и отшлифовать сказанное. Основной претензией Мэри к феминизму и феминисткам был постулат, что «женщина может все то же самое, что и мужчина, несмотря на то что она женщина». Доказательства «от противного» кадета Гамильтон раздражали еще в Звездном Корпусе. Что же касается капитана первого ранга Корсаковой, то она без тени сомнения полагала, что всего, имеющегося в ее распоряжении на данный момент, она добилась благодаря тому, что она женщина. Благодаря, а не вопреки. Она вполне успешно играла в мужскую игру. На мужском поле. По мужским правилам. Играла — и выигрывала. Вопросы?!

— Кстати, когда феминистки кричат о том, что женщин, мол, не пускают в политику, никто не учитывает почему-то, что для занятия политикой нужны время и силы. А после того, как Бетти Смит, или Изабель Форжеронье, или Лиза Кузнецова… не суть важно… выполнит в течение полного рабочего дня все свои мужские обязанности по снисканию хлеба насущного, а по возвращении со службы выполнит все свои женские обязанности по ведению дома и воспитанию детей, ей не до политики. Выспаться бы.

— Но ты-то политикой как раз занимаешься, — заметил Константин. — Да, пусть не слишком явно, но все-таки. Открытие на твои личные средства дополнительных учебных заведений и (на них же) предельно жесткая позиция по части реабилитации ветеранов делают тебя крупной фигурой на политической арене. За тебя — флот, и фермеры Голубики, и, как ни удивительно, трапперы Куксы… даже «зеленые» Орлана готовы признать, что графиня Корсакова — голова. А то, как ты уладила трения с оскорбленным подозрениями Бэйцзином? Это не просто политика, но — внешняя политика. Спорить будешь?

— Я — не показатель, у меня с самого начала было достаточно средств, чтобы переложить бесконечный и совершенно незаметный для окружающих домашний труд на плечи слуг. Многие ли могут сказать о себе то же самое? По большому счету — многие? То-то же. Но крики-то продолжаются! А эти истории с судебными процессами, в ходе которых феминистки требовали пересмотра нормативов физической подготовки для военнослужащих? Дескать, раз женщина, будучи физически слабее мужчины, не может эти нормы выполнить, их следует смягчить, иначе — дискриминация по половому признаку.[15] Какая огромная польза для обороноспособности, ты не находишь?!

— Ты это серьезно?! — теперь поперхнулся уже Константин.

— Вполне, — грустно улыбнулась Мэри. — Самое смешное, что воинствующих феминисток во все времена было не так уж много. Но именно они задавали тон в общественном восприятии всего процесса. Именно они породили такое уродливое явление, как движение «свободных от детей». Именно они дискредитировали саму идею эмансипации. И знаешь, ведь еще в самом начале хватало тех, кто прекрасно понимал опасность происходящего. Вот, например…

Она подняла глаза к потолку, припоминая, и чуть нараспев и в то же время предельно жестко проговорила:

— Я настойчиво требую призвать всех, способных говорить и писать, выступить против этой дикой и безнравственной глупости под названием «женские права», со всеми сопровождающими ее ужасами, на которые способны представительницы слабого пола, позабыв все женские чувства и женское достоинство. Бог создал мужчин и женщин разными — так пусть они такими и остаются. Если женщин лишить женственности, они станут самыми злобными, бессердечными и отвратительными существами; и как тогда мужчины смогут защищать слабый пол?

— Представляю, как накинулись феминистки на сказавшего это беднягу, — пробормотал великий князь.

— На сказавшую, — Мэри лукаво прищурилась. — Это сказала женщина, а чтобы накинуться на Александрину Кент, надо было обладать зубами поострее тех, что имелись в распоряжении активисток, приковывавших себя к ограде британского Парламента. Она вообще была личностью неординарной. Женщина, жена, мать девятерых, что ли, детей… кем ее только ни называли и при жизни, и после смерти. Умницей и дурой, праведницей и шлюхой, марионеткой и кукловодом… а она делала свое дело и оставила неизгладимый след в истории Земли.

— Неизгладимый след? — Константин недоуменно нахмурился. — Знаешь, я историю Земли изучал, но что-то не припоминаю…

— Неудивительно, — она окончательно развеселилась. — Первым именем, полученным в честь крестного отца — русского императора, кстати! — ее называли в детстве, в кругу семьи. А те шестьдесят с гаком лет, что Александрина, принцесса Кентская, выполняла свои профессиональные обязанности, по сию пору именуют «Викторианской эпохой»!

Около пяти месяцев назад.

Она не помнила, как попала в рубку. Не помнила, и все. Смена кадра.

Вот тело становится удивительно легким, в голове просторно и светло, как зимним полднем на Чертовом Лугу, и кают-компания плывет перед глазами, и чертыхающийся Терехов ломится внутрь… только это уже не нужно. Не нужно, потому что Константин припал на одно колено, и она сидит на его бедре, и его левая рука служит спинкой импровизированного кресла, а правая похлопывает по щекам. Горлышко фляги тычется в губы… Дан, ты рехнулся? Мне еще маяк ловить, какая, к лешему, водка?! Ты бы еще транквилизаторы предложил!

Вот свободный ложемент первого пилота, офицеры стоят по стойке «смирно». Кто-то гаркает «Командир в посту!», Бедретдинов протягивает на ладонях — как корону, ей-богу! — связной обруч. Маяк действительно на сканерах, вот он, голубчик, теперь уже никуда не денется…

А что в промежутке? А черт его знает! Некогда!

Маневровым малый… теперь самый малый… еще немного… еще… еще… правее… снова вперед… развернуться левым бортом… чуть ниже…

— Рори, лови!

— Да поймал уже, поймал, — ворчит в динамиках старший техник.

Колонна маяка, вся в выщерблинах и сколах, подтягивается все ближе и исчезает со сканеров. Шлюз закрыт. Все, теперь можно расслабиться. В принципе, можно даже и водки, вот только…

Ей было стыдно. Ужасно, невыносимо. К бабке не ходи — то, как она рухнула в кают-компании, видели не только Терехов и Константин. Наверняка же в коридоре был кто-то еще, а дверь Данилушка открыл во всю ширь. От души открыл. От всего своего большого, храброго, честного сердца.

Слетела ведь, как есть слетела с нарезки. Нет бы принять то, что смерть откладывается, спокойно и с достоинством. Голова закружилась, ноги отказали… офицер, называется. Не зря на Бельтайне пилотов в отставку отправляют в возрасте чуть за тридцать. Нервишки — штука такая, чем ты старше, тем сильнее они изнашиваются…

Смотреть на кого-либо из присутствующих в рубке не было никаких сил, на сканерах ничего интересного не происходило, и Мэри закрыла глаза.

Господи, мысленно обращалась она, говорят, Ты помогаешь тем, кто сам себе помогает, и я думаю… нет, я уверена, Ты видишь: мы достойны помощи. Мы сделали все, что было возможно сделать, однако мы не можем помочь себе больше, чем уже помогли. И, боюсь, мы не справимся в одиночку. Мы стараемся, конечно, стараемся изо всех сил, но им есть предел, ведь мы всего лишь люди. Твоим же силам предела нет, и я умоляю Тебя, Господи: помоги нам хоть чуть-чуть, хоть самую капельку, помоги детям своим! Помоги, и «Москва» вернется в обитаемую Галактику, и война не начнется, и не будут плакать ребятишки, потерявшие отцов, и жены, потерявшие мужей. И Константин взойдет на престол, и в Империи появится много Константинов, крохотных, новорожденных Константинов, названных так не из верноподданнических чувств, а в знак уважения и благодарности. Я это знаю, Господи, и Ты это знаешь тоже, так помоги же нам!