Гроза тиранов - Андрей Муравьев

Я кривлю губы в усмешке. Хоть и погано, но уже как-то не так – легче…

Начало положено.

Глава 12

Фокус

1

Город бурлил. Почтенные отцы семейств собирались в харчевнях и кабаках, уже переделанных под чайные и кофейни, но все еще продававших вино из-под полы. Матроны и бойкие на язык девки толпились у городских колонок и фонтанов. У всех на языке крутилась главная новость – в пазар назначена казнь главного бельма окрестных земель, разбойника и душегуба Черного Бариса Джанковича.

Карабариса, как его еще называл местный люд, приволокли из рейда люди османского наместника на побережье, каракулучи Хасана Тургера. Успешный поход получился! Не только разбойника изловили, так еще и примерно наказали горских смутьянов, что ни в грош не ставили законы Великой Порты, добычу взяли, и обошлись почти без потерь. Так что удачный рейд, что и говорить!

Салы-ага, осевший в Херцег-Нови на время сбора податей с побережья, даже обещал ходатайствовать перед Диваном о переводе каракулучи в сипахи-оглан, элитный корпус конных янычар, чьи жеребцы всегда гарцуют справа от самого султана. Потом, правда, передумал ага почему-то. Но из Херцег-Нови не уехал, как собирался, – остался в городе. Ведь не каждый раз предоставляется возможность усладить взор казнью православного головореза, чьи юнаки столько лет досаждали верным детям империи.

В общем, казни ждали все. И все разговоры, так или иначе, переводились на нее.

Во время посиделок за чашкой чая даже католические купцы соглашались со своими мусульманскими собратьями в том, что загулялся арамбаши на этой земле. Загулялся – пора и честь знать! Сколько людей по миру пустил, сколько судеб покалечил. У одного дом спалил, у второго – караван торговый присвоил. Тому – обоз перехватил, у другого – приятеля подранил. И хорошо бы, если бы такое безобразие далеко творилось – у босняков или албанцев-козлопасов, так ведь совсем распоясался арамбаши – уже у себя, дома, лютует.

Прятали глаза христиане, когда говорили такое. Православные же, которых хватало в городе, и вовсе старались тему не затрагивать.

Но с главным соглашались все – загулялся Джанкович на этом свете. Лихие ребята столько не живут!

2

Зима понемногу вступала в свои права.

Нелли поежилась. Легкая игривая перевязь не спасала от промозглого ветра, тоненький халатик продувался насквозь.

Она отошла от окна и осмотрелась.

Понурые лица новеньких невольниц в углу. Испуганные козочки! Малолетки жмутся друг к другу, будто это поможет им пережить ночь. Наивные!

В центре комнаты, на удобной кушетке, лежала старшая наложница – Афифе. Ага для вида блюдет устав янычар – у него нет официальных жен. Но несколько наложниц вполне могут претендовать на этот титул. Они расположились вокруг Афифе. Двое играют с малышами. До недавних пор наложницы ага рождали ему только девочек. Нынче же гордая Афифе покачивает саланджак, колыбель с грудничком-сыном.

Вечером малышу исполняется семь дней, и Салы придет поздравить роженицу, посмотреть на отпрыска и дать ему имя. Если пожелает, конечно.

Нелли поежилась. Каждая из девушек в комнате с удовольствием перегрызла бы горло соперницам – лишь бы подольше задержаться здесь и в «сердце» своего повелителя. Каждая ненавидела соседку, строила козни и вступала в глупые непрочные бабские «союзы», пытаясь очернить кого-то или удержаться в фаворитках.

Потому как надоевших рабынь, люди хозяина, по слухам, просто душили и выкидывали на помойку.

Нелли присела на скамью и посмотрела с сочувствием на забившихся в угол новеньких. Им предстоят неприятнейшие дни. Те, через которые она уже прошла.

Ага четыре раза посещал ее за последние недели. Каждый раз он всю ночь насиловал свою жертву, старательно чередуя кнут для живой игрушки и плотское наслаждение для себя. Избиение партнерши доставляло особое удовольствие турку. Когда девушка начинала стонать от боли, толстый, потный, волосатый от ушей до пяток ага громоздился на привязанное к кровати тело и долго сластолюбиво пыхтел.

Если что-то не получалось или, по мнению Салы-ага, девушка слишком долго не «старалась», несчастную воспитывали кнутом во дворе. Иногда сам янычар, но чаще евнухи. Потом возвращали назад, в комнату соития, где акт возобновлялся до счастливого исхода янычарского семени или смерти наложницы. При Нелли из комнаты свиданий вынесли два тела, завернутых в саван. Ага требовал, чтобы неугодных уносили днем, дабы оставшиеся наложницы становились послушными, мягкими и обходительными с хозяином.

Нелли повезло. Пока она числилась в фаворитках.

При ее приближении собравшиеся у Афифе красотки умолкли. В сторону выскочки повеяло холодом и ненавистью, та пожала плечами и уселась в сторонке.

Вечером придет Салы-ага.

Нелли задумалась.

Она не строила иллюзий – рано или поздно и ее тоже вынесут отсюда вперед ногами. Пока время есть, но это не надолго. Скоро она приестся толстому извращенцу. И тогда…

Она встряхнула кудряшками. Пришло время попробовать изменить ситуацию в свою пользу или поквитаться с толком. Чтобы жизнь Данко и своя судьба оказались отомщенными.

Глаза девушки застыли, губы сжались в полоску.

Данко! Далекий, почти позабытый образ. Будто не недели, а годы, десятилетия прошли. За болью истончилась, сошла на нет тоненькая ниточка романтичного чувства. Зато окрепла и закостенела ненависть. Уже не порыв, не сиюминутная страсть – дело оставшейся жизни.

За свою скомканную судьбу она еще возьмет плату!

Ну, или хотя бы попробует взять.

3

Афифе, накрытая расшитыми золотом тканями, потупила глаза, когда дахий принял из рук наложницы сверток с малышом. Новорожденного развернули головкой к Мекке, отец произнес над ним несколько строф из Корана, трижды вознес бисмиллу: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного» и тихо шепнул в правое ушко второе имя младенца. Первым именем грудничка нарекли сразу после рождения.

Присутствующие вскинули ладони вверх, воспевая щедрость Аллаха и его доброту. Гордый отец приосанился. Заплывшие щеки порозовели, а в холодных жестких глазах, казалось, даже поселилась толика тепла.

Нелли проскользнула поближе и положила на пеленку малыша мелкую голубую жемчужину, назарлик, главное средство от дурного глаза. Два дня назад через евнухов она выменяла подаренный хозяином серебряный браслетик на эту диковинку. Глаза Афифе сверкнули яростью. Будь ее воля, подношение полетело бы наземь, как и сама черноглазая выскочка. Но встрять роженица не посмела.

Пока глаза всех присутствующих в комнате силились рассмотреть блестящую мелочь, подаренную младенцу, левая рука Нелли скользнула по поясу хозяина.

Салы-ага милостиво кивнул и передал ребенка обратно матери. Жемчужина тут же исчезла между складок пеленок. Нелли отошла обратно, пока Афифе убаюкивала малыша его новым именем.

Ага потянулся и бросил взгляд на нахохлившихся в углу свеженьких невольниц. Если б не собравшиеся в саду гости, он бы провел ночь с ними. Но… Снаружи уже расставили столы для празднования. Подчиненные, младшие командиры, местные землевладельцы, командиры зазимовавших в порту кораблей желали лично засвидетельствовать свое почтение хозяину окрестностей. Салы-ага просто необходимо появиться среди гостей.

Турок огладил бороду и вздохнул непритворно.

Через десяток минут янычар ушел. Евнухи тщательно обследовали двери, оставив у входа кувшин с водой и ночной таз, и заперли женскую половину. До утра двери не отворятся. Девушки зашевелились, собираясь ко сну.

Нелли еще ниже опустила глаза, чтобы ни одна из соседок даже не догадалась, что происходит в ее душе.

Левую ладонь приятно холодила связка хозяйских ключей.

Через два часа после полуночи девушка двинулась к выходу. Все невольницы спали, даже новенькие забылись в дреме, что-то испуганно бормоча и дергаясь. Настала ее пора.

Нелли проскользнула в примыкающую к общей зале комнату для свиданий. Сюда евнухи приводили избранниц хозяина. Дверь в мужские покои дома, как обычно, была заперта. Девушка осторожно достала украденную с пояса Салы-ага связку.

Выход из общей залы, где ночевали все наложницы османа, тщательно охранялся снаружи. Там спали евнухи, отвечающие за покой и безопасность, а также за сохранность вверенных им рабынь. Там было не пробраться.

Но не здесь! Эта дверь вела в покои самого ага. За нею не могло быть сторожей, кроме спящего хозяина дома.

Нелли тихо провернула ключ и скользнула в приоткрывшуюся дверную щель.

Храп заполнял комнату, заставляя хрупкую фигурку беглянки сжиматься.

Она на цыпочках подошла к раскинувшемуся на кровати телу. Осман явно не придерживался канонов ислама – в комнате разило перегаром.

Нелли колебалась. Ударить ли оставленным на столике парадным кинжалом этого борова, чья похоть, в той или иной мере, отправила на смерть единственного близкого ей здесь человека, и покончить с мучениями? Или бежать, позабыв собственные страдания и отложить все счета подальше? Месть была желанна и сладка, но жизнь… Жизнь была еще слаще.