Гроза тиранов - Андрей Муравьев

Френи тут же опустила взгляд, спрятав лицо под курчавой челкой, и забормотала под нос:

– Мои нити жизни переплетены с твоими, человек не-отсюда… Плотно переплетены, по несколько раз. Но там, где твоя судьба, скорее всего, поведет тебя далее, моя жизнь оборвется. А это очень плохо. Не так давно смерть уже обдавала меня смрадом тлена – я не хочу умирать.

– Разве можно убежать от судьбы?

Она вскинулась и ответила с жаром:

– От всего можно убежать! От всего… Нужно лишь знать, когда и куда.

– И ты скажешь мне… когда тебе надо быть подальше?

Езидка расхохоталась.

– Я уже сказала тебе: наш народ бесплатно тайны не раскрывает, – рука мелькнула перед носом. – Отпусти! Положи плату за то, что скажу!

А что я, собственно, теряю? Знахарку? Так ведь хватает местных бабок, разбирающихся в лечении. Да и далеко Френи до старой Боны – себя бы на ноги поднять смогла.

– Говори. Если услышу стоящее, то уйдешь сегодня же.

Цыганка наклонилась и зашептала скороговоркой:

– Завтра днем… К тебе придут посланники. Если я буду рядом, то умру! А ты… ты сможешь выкрутиться, коль повезет.

– Какие посланники?

– Это не скажу. Но нож завис только над моей нитью.

Белиберда!

– А не обманываешь ли ты меня?!

Цыганка сощурилась, заглядывая в лицо. Она чуть не плакала:

– Я клянусь всем, что имею и буду иметь! Отпусти!

Кто может угрожать мне здесь, в логове брата? Еще один карательный отряд турок?

Френи говорила искренне. Даже слишком.

Надо ли держать рядом того, кто так стремиться сбежать? Я думал недолго:

– Иди.

Она радостно выдохнула, схватила за руку и поцеловала.

– Но помни, ты все еще должна мне. Я обещал дать тебе уйти, но не освободить от клятвы. Не думай, что сказкой о каких-то «посланниках» рассчиталась за собственную голову.

Свет в глазах девушки слегка померк. Цыганка кивнула, показывая, что принимает условия, развернулась и бросилась к селу.

4

На ночь удвоили караулы на перевалах, я роздал часть ружей и пистолетов. К встрече подготовились.

С рассветом в деревню заявилась… чета брата.

Усталые, вымотанные переходом, запыленные гайдуки волокли двух раненых товарищей и несколько свертков с добром. На многих – кровавые повязки, лица – злые, осунувшиеся от недосыпания. Даже спрашивать не надо было, чтобы узнать, как поход прошел.

По лицу Бариса при виде меня промелькнула радость, но и все. Больше никаких эмоций. Лишь застывшая маска безразличия к жизни. От привычной бесстрастности он отличался как знак «стоп» от бетонного блока.

– Так все плохо?

Арамбаши вошел в дом.

Юнаки во дворе скидывали небогатые трофеи. Делить будут вечером, когда отоспятся, перевяжут раны, поговорят с родными. Какая-то деваха, не увидев милого среди вернувшихся, завыла, ломая руки. Рядом две молодки причитали над подстреленным четником, второго раненого уже отволокли к бывшему дому бабки Ойки. Там нынче что-то вроде лазарета.

Карабарис схватил кувшин с разбавленным вином, жадно выпил, сполоснул лицо.

Я стою рядом. Говорить не хочется. Ясно и так, что ничего хорошего не услышу.

– Плохо? – старший Джанкович в задумчивости ворочает тяжелой челюстью. На скулах набухают желваки. – Плохо ли?

Он, покачиваясь, сел.

– Плохо у бабки, когда дедка ее не… – он стукнул ладонью по столу, отчего кубки подпрыгнули. – А мне – гамон!

Арамбаши выдохнул и сменил тон:

– Понимаешь, обложили нас. К берегу не пускают, на перевалах ловят, будто подсказывает кто. Как к Нишу или дальше в Сербию идешь – жди засады. В городе – облавы… Раньше, когда все хорошо было, вокруг все тебе в глаза заглядывают, слово ловят. Руку лизать готовы! А как что не так – последний ублюдок норовит в спину камень кинуть.

Он чертыхнулся, взгляд брата застыл на сваленных в углу стволах:

– Ты, я вижу, припаса купил, – Барис кивнул на ружья. – Это – славно… Нам сейчас все нужно… А люди мои где?

– О них и я поговорить хотел бы…

Я пересказал свои приключения в Неаполе. По мере повествования лицо арамбаши мрачнело.

– Черт, – он задумчиво почесал бровь. – То-то я слышал, что румын на побережье объявился, у бродяг, контрабандистов венецианских. Долги роздал. Думал, что при тебе, чертяка, у тебя же везде свои интересы. Понимаю я это дело… А он такое вот удумал.

– Долги?

– Да говорят… Разное… Ему вроде в кости не везло, а тут все роздал.

Интересно… Значит, серебра румыну не хватало. Решил за счет чужака финансы подправить?

Стоп! Если бы он это делал за деньги, то не проще ли меня туркам выдать, а не волочься за море?

– А остальные?

– Что остальные?!

– Твои люди, что со мной ушли? Не появлялись?

Карабарис устало повел плечами. Ему явно хотелось больше спать, чем говорить со мною.

– Да нет, вроде.

Барис зевнул.

– А откуда этот Космин у тебя?

Брат уже расстегнул пояс и повесил его на гвоздь в стене.

– Прибился. Прошлой осенью проредили чету. А тут доброволец. Со своим оружием, не малец, жилистый. Взял, конечно. Кто же знал, что скурвится так.

Он сел на кушетку, стащил сапоги. И резюмировал:

– Это ж – горы. Тут каждый сам по себе. Только крови доверять можно, – он еще раз зевнул и извинительно попросил. – Дай прикорнуть. Два дня на ногах, глаза уже сами закрываются.

Я двинулся к выходу, когда Карабарис устало добавил:

– Там, на перевале, мои ребята человечка одного взяли. Говорит, что к тебе шел. Вроде, купец из итальяшек. С ним двое охранников было – их назад отправили… Живых… А его я сюда прихватил. Посмотри, что да как.

Я кивнул. Разберусь. Что ж тут такого?

5

Пленник был немолод. Низенький, щуплый, с заметными залысинами и наметившимся животиком. Одет в потертый кожаный жилет с кучей карманов, типичную «униформу» негоциантов с побережья. Даже спрашивать о роде занятий не надо.

Я присмотрелся.

На лице незнакомца было пара кровоподтеков – юнаки постарались. Руки связаны за спиной.

– Ты искал меня?

Пленник посмотрел исподлобья и нехотя ответил:

– Меня зовут Тодор. Я ищу старца, что помогал арамбаши под Котором. Там он освободил невесту моего сына. Я пришел, чтобы поговорить с ним.

– Говори.

Пленник замотал головой.

– Мне нужен старец, а не ты, уважаемый.

Улыбнуло.

– Я и был старцем.

– Не обманываешь?

Пришлось перекрестится. Это здесь всегда проходит… Ну, почти всегда.

Тодор оглянулся и торопливо зашептал. Иногда в его почти правильный сербский вкрадывались итальянские слова, но смысл сказанного был понятен.

Его сына, Данко, доставили проезжавшие по тракту крестьяне. Сбежавший из-под отцовской опеки сын походил на отбитый на жаркое кусок мяса. Никого не узнавал, бредил, звал какую-то Нелли.

Тодор места себе не находил. Бегство сына и так вывело его из себя. А тут еще какие-то напасти. Лекари занимались сыном, он бросился по приятелям отпрыска. По рассказам друзей юноши, малец всерьез увлекся рыбачкой, воспитанницей одного из деловых партнеров купца. Первая любовь – крепчайшие путы. Чувства оказались так горячи, что сын пожелал жениться вопреки воли отца. Тодор зубами заскрежетал, когда услышал такое. Он давно составил список потенциальных невест.

Но купец быстро сменил гнев на милость – единственная кровинушка, наследник, боролся за жизнь. Только одно не радовало торговца. Когда сознание возвращалось к Данко, сын шептал имя любимой.

Доктора в Радовичах оказались неплохи. Юношу выходили, вытянулись за уши с того света. Осунувшийся, пожелтевший, с заострившимся носом и запавшими глазами, он мало походил на красавчика Данко, но был жив. Для отца и матери, хлопотавшей над постелью, этого казалось достаточно.

Пока сын не поделился планами. Юноша твердо вознамерился, как только окрепнет, идти выручать невесту. Тодор орал на непослушное чадо, угрожал запереть, отослать к родственникам в Италию или еще дальше. Но Данко упрямо твердил, что не откажется от Нелли.

И тогда купец заключил с сыном соглашение. Он помогает отыскать эту чертовку, взбаламутившую душу единому отпрыску, а тот, в свою очередь, слушается старших и, пока доктора не дадут добро, лечит свои раны.

– К чему ты это рассказал мне?

При имени невесты итальянца я уже начал догадываться, но не мешало бы удостовериться.

– Девка сказала, что ты – ее родственник, который просто не узнал ее.

– Она так сказала?

На душе стало заметно легче. Это не могло быть совпадением.

– Да. Я побывал в Гловатичах, пораспрашивал семью, в которой она жила, пока мои люди обшаривали побережье, отыскивая, куда ее сбыли турки. Там одна девка заявила, что ты, вроде бы, шептал слова песенки из ее родного края.

Старик неумело повторил что-то до боли знакомое.

– Какой песенки? Что за… – я давно уже восстановил в памяти все перипетии той встречи на узкой дорожке. – Хотя, постой… Солнышко, солнышко жгучее?