Особое мнение - Филип Киндред Дик

– Похоже, тот самый, – заметил другой. – Давай-давай, приятель. Живее.

Уолш вынул из кармана поручительство, полученное от Чарли.

– Иду, иду, – откликнулся он.

Неторопливо направившись к полицейским, он разорвал листок в мелкие клочья, а клочья швырнул за спину, вверх. Тут же подхваченные игривым ночным ветром, обрывки бумаги канули в темноту.

– Какого дьявола? Что у вас там такое? – рявкнул один из копов.

– Ничего особенного, – заверил его Уолш. – Мусор выбросил. Бумагу ненужную.

– Ну и странный же тип, – пробормотал один из копов, едва Уолш рухнул наземь, скошенный импульсами криометов. – Смотришь, и жуть берет.

– Скажи спасибо, что их, таких чудиков, – всего ничего, – буркнул другой. – Пара-другая, а в остальном дело идет как по маслу.

Забросив неподвижное тело Уолша в фургон, копы с лязгом захлопнули дверцы. Утилизатор отходов сразу же принялся пожирать труп, разлагая органику на простейшие химические элементы. Еще минута, и полицейский фургон, взревев двигателем, помчался на следующий вызов.

Нестыковка

Возвращаясь со службы, Ричардс неизменно посвящал часть вечера небольшому тайному ритуалу, череде очень и очень приятных действий, несложных, но доставляющих куда большее удовольствие, чем десятичасовой рабочий день в Коммерческом институте. Вот и сегодня он, едва швырнув портфель в кресло, засучил рукава, подхватил спринцовку с раствором удобрений и пинком распахнул заднюю дверь. Навстречу дохнуло вечерней прохладой, от влажной черной земли под ногами повеяло сыростью. Озаренный лучами заходящего солнца, Ричардс осторожно направился к центру сада. Сердце в груди оживленно забилось, подхлестываемое привычным азартом. Ну как у нас тут?

Прекрасно! Растет с каждым днем!

Полив растение, Ричардс сорвал с его ветвей пару увядших листьев, разрыхлил почву вокруг, беспощадно изничтожил пробившийся к солнцу сорняк, наугад опрыскал вокруг удобрениями, а после, отступив на шаг, окинул свое детище удовлетворенным взглядом. Что в жизни может сравниться с радостью созидательного труда? На службе он – высокооплачиваемая шестеренка в машине экономической системы Девплана, без конца перемалывающая вербальные символы, причем не собственные, чужие, а здесь… Нет, здесь он имеет дело непосредственно с реальным, осязаемым миром!

Присев на корточки, Ричардс еще раз оценивающе оглядел творение своих рук. Картина откровенно радовала. Почти готов, почти созрел… Склонившись вперед, Ричардс осторожно ткнул пальцем в твердый округлый бок.

Сверхскоростной реактивный транспорт тускло поблескивал в угасающем свете дня. В заостренном металлическом корпусе уже сформировались две пары светлых прямоугольных иллюминаторов, над рамой шасси проклюнулся полукруглый бутон пульта управления. Закраины дюз развились в полной мере, а вот входной люк и аварийные шлюзы еще не наметились, но ждать оставалось недолго.

Радость достигла апогея, захлестнула Ричардса с головой. Сомнений не оставалось: транспорт вот-вот созреет. Еще день-другой – и срезай… срезай, лети, куда душа пожелает!

С девяти утра в приемной было не протолкнуться, не продохнуть от густого табачного дыма, но сейчас, к половине четвертого, она почти опустела. Отчаявшись дождаться приема, посетители один за другим поднимались и брели восвояси. Скомканные пленки, груды окурков в переполненных пепельницах, опустевшие кресла… а посреди всего этого усердно трудилась, пощелкивала занятая собственными механическими делами робоконторка. Только девица, пристроившаяся в уголке, все никак не уходила – сидела, прямая, как шомпол, сложив изящные руки поверх сумочки, ждала, несмотря на все уговоры и увещевания робоконторки.

Видя, что время близится к четырем, робоконторка рискнула попробовать еще разок. Рабочий день Эггертона, можно сказать, подошел к концу, а вопиющая бессмысленность ожидания человека, который вот-вот наденет пальто, нахлобучит шляпу и отправится домой, изрядно раздражала чувствительные электромеханические нервы. Вдобавок большеглазая девица сидела в приемной с девяти, таращась в никуда, не куря, не читая пленок… просто сидела и ждала.

– Послушайте, леди, – сказала конторка вслух, – сегодня мистер Эггертон уже никого не примет.

Девица улыбнулась одними уголками губ.

– Мое дело займет не больше минуты.

Конторка тяжко вздохнула.

– Ну и настойчивость… Что вам угодно? Должно быть, дела у вашей компании при таких-то работниках идут на диво успешно, но, как мной уже было замечено, мистер Эггертон никогда ничего не покупает. Именно так, с ходу выставляя людей вроде вас за порог, он и достиг занимаемого положения. Полагаю, вы думаете, будто ваша фигурка поможет добиться крупного заказа, – брюзгливо добавила робоконторка. – Постеснялись бы, знаете ли, в таком платье ходить! Такая симпатичная, приличная с виду девушка…

– От свидания со мной мистер Эггертон не откажется, – негромко возразила та.

Конторка зажужжала, пропуская сквозь считыватель карточки в поисках всех возможных значений слова «свидание».

– Да уж, при настолько откровенном наряде, – начала она, но тут дверь кабинета поднялась кверху, и в приемную вышел Джон Эггертон.

– Выключайся, – велел он робоконторке. – Я еду домой. Завтра включишься в десять: раньше меня не жди. Высшее руководство инд-блока собирается в Питтсбурге на совещание, и мне нужно кое-что сказать им – всем разом.

Девушка упруго поднялась на ноги. Огромный, плечистый, точно горилла, Джон Эггертон настороженно сощурился, уставившись на нее. Лохматый, небритый, глубоко посаженные темные глаза, взгляд, как и положено взгляду дельца от промышленности, цепкий и деловитый. Мятый, сплошь в кляксах жира, пиджак расстегнут, рукава засучены до локтей…

– Мистер Эггертон, – заговорила девушка, – будьте добры, уделите мне минуту времени. Мне нужно с вами кое-что обсудить.

– Я ничего не покупаю и никого не нанимаю, – глухо, устало откликнулся Эггертон. – Возвращайтесь к нанимателям, юная леди, и передайте там: хотят мне что-нибудь показать, пускай присылают опытных представителей, а не девчонок только что из…

Изрядно близорукий, карточку в руке девушки он разглядел лишь после того, как та подошла вплотную, однако неожиданное для такого крупного человека проворство искупило недостаток зоркости с лихвой. Отшвырнув девушку в сторону, Эггертон одним прыжком обогнул робоконторку и скрылся за боковой дверью. Оброненная девушкой сумочка раскрылась, и ее содержимое с лязгом, со звоном разлетелось по всем углам. В нерешительности заозиравшись, девушка замерла, с раздраженным шипением бросилась в холл, но было поздно. Лампочка скоростного лифта мерцала красным огнем: кабина мчалась наверх, к частному летному полю на крыше пятидесятиэтажного небоскреба.

– Проклятье, – прорычала девушка и, кипя от бессильной ярости, вернулась в приемную.

К этому времени робоконторка успела немного прийти в себя.

– Почему вы утаили от меня принадлежность к иммункам? – с нарастающим возмущением, в гневе, вполне достойном бюрократа из плоти и крови, загремела она. – Вам была вручена для заполнения анкета по форме СО-сорок пять, параграф шесть которой недвусмысленно требует точно указать род занятий и должность! Вы… вы… вы ввели меня в заблуждение!

Но девушка, не обращая на робота никакого внимания, опустилась на колени и принялась собирать разбросанные по полу вещи. Личное оружие, магнитный браслет, гарнитура служебного интеркома,